Клава с тем же презрением ответила:
— Конечно! Я порядочная женщина! — Сообразив, что имел в виду муж, вскочила. — Хам! — Со всего размаха она влепила боцману пощечину и, крепко стиснув сумочку, быстро двинулась к выходу.
За соседним столиком зааплодировали. Полуобернувшись, Клава бросила:
— Придешь пьяный — будешь ночевать за дверью. На коврике!
Боцман, проводив ее взглядом, усмехнулся.
— Как всегда она думает, что унесла все деньги, — подмигнул Грине боцман. Он приподнял ногу, отвернул брючину и, запустив руку под носок, вытянул пачку денег, хлопнул ею о стол. — Что ж, значит будем ночевать на коврике!.. Витек! — подал знак официанту.
Официант сделал ручкой.
— Пал Палыч, уже! — Подбежал к боцману. Тот вручил официанту несколько купюр.
Через некоторое время в оркестре снова поднялся барабанщик, ударил палкой по тарелке, объявил:
— По просьбе всеми любимого боцмана Пал Палыча — любимая песня плавбазы.
Оркестр заиграл вступительные такты. Маша подошла к микрофону, запела:
Весь зал подхватил:
Лысый, улыбаясь, кивал в такт головой и, вдруг закатив, как ребенок, глазки, клюнул носом и опустил лицо в тарелку.
Патлатый с трудом поднялся и утвердился на ногах. Со стеклянным блеском в глазах налил полный фужер водки, коротко объявил:
— Тост!
Лысый приподнял из тарелки измазанное гарниром лицо, повторил:
— Тост! — И снова уронил голову.
Гриня взглянул на часы.
— Мне пора идти, ребята.
— Тост! — не унимался Патлатый.
— Я тебя провожу, — сказал Грине боцман и стал разливать «на посошок».
Патлатый рявкнул в третий раз. Он стекленел все больше.
— Тост!
— Валяй! — разрешил Грйня. Патлатый торжественно начал:
— Мой кореш Гриша Уголек сказал… — оглядел зал и громко задекламировал: — «Не, стригите деревья, кому это надо»?… — и вопросительно уставился на боцмана.
Не издав больше ни звука, он рухнул на пол между столом и подоконником, исчез из глаз.
Боцман спокойно повернулся и сделал знак швейцару. Тот, кивнув ему в ответ, нырнул в подсобку.
Гриня и боцман выпили, бросили в рот закуску.
Быстро подошли швейцар и официант. В руках у них были носилки. Деловито завалив на них Патлатого, ежи рысцой, словно санитары, помчались к выходу.
Гриня встал, взял свой кейс.
— Наливай по последней!
Швейцар и официант с носилками, на которых лежал вырубившийся Патлатый, быстро перебежали улицу и очутились в небольшом скверике. На скамейке сидела парочка.
— Извиняюсь, молодые люди, — попросил швейцар. Парочка молча снялась.
Швейцар и официант бережно вывалили на скамейку Патлатого и, свернув носилки, пошли назад.
У дверей они столкнулись с выходящими из ресторана Гриней и боцманом.
Боцман вынул купюру, сунул в верхний карман фирменной тужурки швейцара.
— Как жизнь, Степаныч… Нормально?
— Сейчас нормально, Пал Палыч, — носилки выдали, а раньше на руках приходилось таскать!
— Тогда свистни такси, Гриня опаздывает!
Швейцар передал носилки официанту, вынул свисток и громко засвистел.
От стоянки к ресторану направилась машина, и в это время перед ними резко затормозило другое такси, шофер приоткрыл дверь, спросил:
— Вам куда?
— На вокзал, — ответил Гриня.
— Падай.
Пал Палыч обнял Гриню.
— Сразу сообщи! Приедем с Клавой на свадьбу.
Гриня кивнул, уселся на переднее сиденье.
Шофер развернулся, и когда машина еще раз проезжала мимо ресторана, Гриня увидел, как оттуда швейцар и официант выносили очередного клиента.
Порядком закосевший, он развалился на переднем сиденье. Но кейс, лежащий на коленях, держал крепко. Таксист, посмотрев вперед, покосился на него, притормозил.