— Тоже не видно, — мазнул по бокалу, из которого пил Гриня, жирный узор выступил на стекле, — А здесь навалом.
— Это мой бокал, — сказал Гриня.
Следователь снова кивнул.
— Конечно… Опытная стерва. Значит, фамилию ты ее не знаешь?
— Не знаю, — вздохнул Гриня.
— А имя?
— Тоже не знаю, — Гриня стыдливо покраснел.
Омоновцы заулыбались. Один из них весело спросил:
— А частушку знаешь?
Гриня не понял вопроса:
— Какую еще частушку? Омоновец радостно продекламировал:
— помолчал, прищурил глаз,
— Тьфу! — скрылась в щели между омоновцами соседка.
— Внешние данные можешь описать? — спросил следователь.
Гриня помолчал.
— Ну, что тебе сказать… Красивая… Ну, прямо красавица!
— Ясно, что красавица. После рейса они у вас все красавицы. Еще что?
— Блондинка.
— И это ясно. Блондинок у нас в городе навалом, если считать крашеных. Мне нужны особые приметы.
Гриня снова подумал.
— Груди у нее красивые! — И жестом пояснил: — Вот такие!
— А особые приметы? — спросил Миша. — Родинки?… Шрамы?
Гриня в третий раз задумался.
— Не заметил. Говорила, что дочка у нее… Что сама кандидат наук.
Следователь усмехнулся:
— Судя по тому, как она тебя сделала, она не кандидат, а уже доктор.
— А может быть, и член-корреспондент! — добавил Миша.
В разговор вступил второй омоновец, улыбнулся Грине:
— Не знаю, член она корреспондент или нет, а вот уж ты — точно член!
— Согласен, — опустил голову Гриня.
Плавбазу, с подвешенными на кильблоках тунботами, бросало на океанской волне, как игрушку.
Раздалась длинная трель свистка, затем крики команд по громкоговорящей связи, грохот заработавших лебедок… и началась адская работа.
Тунбот вздрогнул на кильблоках, приподнялся и упал на океанскую волну.
По брезентовому рукаву в него посыпалось мелкое крошево искусственного льда. За ним — по шторм-трапу — экипаж, которому нелегко попасть в маленькое суденышко, то проваливающееся в пропасть, то взлетающее к небесам.
Тьму океана рассекали только прожекторы плавбазы. Ревел ветер. Ревел мотор ярусоподъемника. До боли в зубах скрежетал барабан, наматывая стальной трос, с большими острыми крючьями. Они угрожающе вылетели из воды, — и вот она — бешено бающаяся туша тунца… За ней другая.
Боцман Пал Палыч стоял за рычагами управления двигателя. Он, напрягаясь, что-то кричал команде, но в страшном грохоте и свисте ветра его не было слышно. Только по движению губ можно было понять, каким количеством «этажей» сопровождались эти команды.
Тунбот круто бросило, и боцман, не удержавшись за обледенелый поручень, свалился на дно, прямо на бьющегося в ледяном крошеве тунца. Матерясь, он поднялся, широко расставил ноги. Оскалив в улыбке зубы, поглядел на задохнувшегося от порыва ветра Гриню. Переломившись пополам, тот зашелся в кашле. Боцман, склонившись к нему, хрипло прокричал:
— Что, Гриня, не нравится?! А деньгу у Зиночки получать — нравится?!
Гриня выпрямился, стер стекающую с рук рыбью кровь и прохрипел в ответ:
— Пропади она пропадом, эта деньга!.. Все! Теперь уж точно завязываю!
Они оба исчезают в пене накрывшей тунбот волны.
Кейптаун. С грохотом упал трап с пришвартованной в африканском порту плавбазы. Стая разноцветных волнистых попугайчиков, усеявших такелаж, оглушительно вереща, взмыла в жаркое африканское небо. Радист врубил на полную мощность маг, и зазвучала любимая песенка плавбазы:
Экипаж плавбазы двинулся к трапу. Впереди шли боцман и Гриня. Чуть поодаль — остальные.
В увольнение Пал Палыч и Гриня оделись с тропическим шиком. Боцман выступал в желтых ковбойских сапогах, в джинсах и клетчатой рубахе, на голове его был закнопленный «стетсон». Его натура предпочитала ковбойский стиль. Гриня же тяготел к облегченно-колониальному стилю: на нем были узкие, до колен, светло-зеленые с пальмами и океанским пейзажем шорты, легкая майка с надписью «Шанель № 5». На голове — сдвинутая к носу кепочка «Симпл лайф», на ногах — греческие открытые сандалии с ремешками, переплетенными на икрах.
Не успел боцман ступить на трап, как перед ним попыталась проскочить корабельная обезьянка, сидевшая до сих пор на вантах. Боцман легонько поддал ей носком сапога под зад. Та, взвизгнув, поднялась на ванты и начала возмущенно гримасничать и плеваться в сторону боцмана.
Друзья сошли по трапу на берег.
Боцман и Гриня, покачиваясь в такт еще доносившейся с корабля мелодии, двинулись к одной из торговых улиц города. Серебристый «кадиллак», припаркованный на набережной напротив входа в порт, тронулся с места и медленно поехал за ними, держась метрах в десяти-пятнадцати позади.
Боцман с удовольствием огляделся вокруг и, хлопнув в ладоши, потер их.
— Красоти-ща!.. Теплынь! Программа, значит, такая…