— И они знают, кто убийца?
— Они — ты заметила? — не ответили ни на один наш вопрос. Зато каким-то образом получилось так, что мы ответили на все их вопросы. Ты заметила, что их задавали вполне осознанно, с какой-то целью? А потом последовала дурацкая вспышка гнева — этого, как его, — брата Уилтона. А почему у них нет детей? Ты не знаешь?
— Не знаю. А ведь это действительно странно. Может быть, их где-то прячут? Не разрешают видеться с чужаками?
— Ага, в погребе выращивают. Как грибы. Такое ощущение, что у этих «родственников» родственные связи вообще отсутствуют. Ни намека на нормальные человеческие отношения. А знаешь что совсем странно? Помнишь фотографии, которые мы рассматривали сегодня в магазине, в Стивстоне? Ну те, еще тридцатых годов? Клянусь, некоторые из этих лиц я видел сегодня за обеденным столом, — Фокс сунул в рот пару семечек. Ему страшно хотелось пощелкать семечек на протяжении нескольких последних часов, но он не был уверен, что его привычка не вызовет проповеди об оскорбленных чувствах или разврате внешнего мира. Проповедей Молдер наслушался сегодня лет на пять вперед. Даже голова разболелась и начинала кружиться от любого резкого движения.
— Видимо, эти люди долгие годы вступают в брак только между собой, и определенные внешние черты передаются из поколения в поколение... — Скалли, как всегда, пыталась объяснить любую странность рационально.
— Может быть. Может быть, я в это даже поверю — если ты мне покажешь хотя бы одного местного ребенка. А может быть, не все такое черно-белое, как это кажется на первый взгляд. — Молдер прикрутил винт, удушив язычок пламени.
— Что ты делаешь? — ошарашенно спросила Скалли.
— Между прочим, собак у них тоже нет. А сторожевых лошадей я пока не встречал. Так что я хочу вернуться и немножко поподглядывать.
Фокс поставил тяжелое керосиновое сооружение на землю и двинулся обратно. Скалли, проклиная про себя все на свете, особенно любителей черно-белой расцветки и любознательных профессионалов-напарников, погасила свой фонарь и бегом бросилась следом.
Между прочим, Молдер и Скалли находились всего в трехстах метрах от того места, где была найдена первая жертва таинственного убийцы. Но почему-то и мельком не вспомнили о преступлении годичной давности. Возможно, виной тому были бесконечные проповеди, вымотавшие обоих агентов до изнеможения. А возможно — легкое головокружение и странная рассеянность, заставлявшая обоих сосредоточиваться даже на самых простых, конкретных действиях, не отвлекаясь на воспоминания.
Окрестности Стивстона, штат Массачусетс
Год назад
Тогда, год назад, тоже была осень, и сухие листья устилали землю вперемешку с сосновыми иголками. Тому Шайрентону, преподавателю труда стивстонской школы, редко выдавалось время побродить по окрестностям города, и сегодня он искренне наслаждался прогулкой, а главное — тишиной, нарушаемой только его собственными хрусткими шагами.
Когда он понял, что не один в лесу, первым его желанием было уйти: Но любопытство возобладало. Молодая женщина, которую он заметил, когда она перебегала между деревьями, была одета в глухое черное платье и уродливый капор, вышедший из моды еще в позапрошлом веке. «Родственница». В Стивстоне, конечно, привыкли к соседству секты отшельников, но ничего про них толком не знали. И эта женщина следила за ним, несомненно!
Шайрентон подошел поближе к сосновому стволу, за которым угадывался темный силуэт:
— Эй! Я тебя видел.
Молодая сектантка шагнула навстречу без малейшего смущения:
— Мне было интересно,— объяснила она.
— Молодые леди так себя не ведут, — наставительно произнес Том, некстати вспомнивший, что работает в школе. Хотя... почему некстати? Неплохое начало для разговора.
— А как ведут себя молодые леди? — бесхитростно спросила она.
— Хочешь, я тебе расскажу? — Прогулка, похоже, могла обернуться забавным приключением. — Меня зовут Том.
Он протянул молодой незнакомке руку. Она сначала растерялась, но, помедлив, улыбнулась и робко коснулась его ладони.
Оба они в тот момент даже не подозревали, что коротким рукопожатием подписали Тому Шайрентону смертный приговор.
Община «родственников»
Третий день
Поздний вечер
Пригибаясь, федералы по очереди перебежали от деревьев к изгороди. Пусто. Ни единого человека. Ни единого светящегося окна.
— Может, они пошли в кино? — предположил Молдер.
Скалли тяжело вздохнула: умеет же ее напарник выбрать время и место для шуточек
И вдруг Фокс уловил что-то:
— Ты слышишь? — спросил он Дэйну.
— А-а-аха, — отозвалась она. Воздух наполняло чуть слышное гудение голосов, похожее на звучание органа. Агенты двинулись на звук. Вот оно — большой сарай, ангар-конюшня, на которую днем они почти не обратили внимания, хотя она стояла невдалеке от Главного дома общины. Во всю высоту стены зиял сейчас мерцающий красноватыми отблесками прямоугольный провал. И гудящая толпа «родственников» медленно втягивалась внутрь.
Напарники переглянулись. И помчались вдоль забора к таинственному сараю. Теперь, когда они приблизились, стало заметно одно странное обстоятельство: с потолка сарая непрерывно что-то капало — даже нет, словно влажные куски чего-то тягучего, белого валились с потолка на голову людям в черном, но те, не реагируя, шли и шли внутрь, пока не вошел последний, и тогда створки сомкнулись, отрезав от внешнего мира и мерное гудение, и пурпурный мерцающий свет...
В ту же секунду Фокс сорвался с места. Скалли следом.
Когда федералы добежали до дощатой стены, гудение снова стало слышимым. Да и странный свет беспрепятственно пробивался сквозь многочисленные щели между досками. К одной такой щели, пошире, тут же приникли оба агента ФБР. Оба. Совершенно позабыв о необходимости страховать друг друга.
Впрочем, Молдер был абсолютно уверен, что все до единого «родственники» находятся сейчас по ту сторону стены. А Скалли... Скалли абсолютно ничего не соображала. Утреннее происшествие не прошло для нее бесследно, а сюрреалистическая мистерия в конюшне просто доконала.
Огромную конюшню, как оказалось, использовали в качестве молитвенного зала. Или огромный молитвенный зал использовали — чтобы помещение не пропадало зря — для содержания лошадей.
Сейчас по залу, топча устланную соломой землю, плотной толпой медленно шествовала группа «родственников». Судя по всему, они провожали в последний путь того самого, задохнувшегося в столовой здоровяка. Тело покойного несли на носилках и удерживали так низко, что оба агента ясно видели мертвое лицо с вертикальной белой полосой, прочерченной поперек лба покойника. На головы скорбящих падали крупные капли вязкой жидкости, оставляя белесые пятна и потеки.
Лошадь, переступавшая у той стены, за которой прятались Молдер и Скалли, нервно заржала. Трое или четверо «гробовщиков» оглянулись на шум. Агенты невольно отпрянули назад. Хотя они понимали, что их невозможно разглядеть, неприятный холодок обжег обоих, ибо «родственники» смотрели словно сквозь стену.
Призрак снова приник к щели. Странный обряд продолжался. Некоторые продолжали оглядываться, но нарушения в ходе процедуры были, вероятно, категорически запрещены. Если сначала толпа в черных пальто, как единый гудящий организм, втянулась в зияющий вход большого погреба, то теперь примерно половина этих психов разом развернулась и двинулась в обратном направлении. Остальные бесследно исчезли в створе погреба. Через минуту в помещении никого не осталось.
Эндрю почувствовал ее присутствие еще тогда, когда закрывали врата храма. Но сделать ничего не мог. Хорошо хотя бы то, что на сегодняшней церемонии ему отвели место провожающего к порогу и его обязанности занимали не так много времени. Не будь он все еще наказан, он по праву стоял бы среди тех, кто должен был укутать тело брата Аарона в символические погребальные пелены для ухода за грань мира.
Кроме неотбытого наказания была и другая причина: прикосновение к обнаженному телу — пусть даже сквозь изолирующий слой глины — по-прежнему могло вызвать неконтролируемое превращение.
Нарушать церемонию категорически запрещалось. Ее ход оставался неизменным уже более сотни лет. Положенные сорок стихов. Скорбный путь к порогу — провожающие должны двигаться шаг в шаг, плечо к плечу. Передача печальной ноши. И — прочь, не оглядываясь, быстро, но не сбиваясь с общего ритма, ибо оглядывающиеся, усомнившиеся или забывшие о ближнем недостойны любви Всевышнего.
Их группе полагалось слиться в совместной молитве при свете звезд, но на околице Эндрю, ни к кому конкретно не обращаясь, громко сказал: «Я должен!» — и зашагал обратно. Оставшиеся никак не реагировали. Ни один из них не чувствовал в себе зова долга и не стал бы потому поступать иначе, нежели предписано. Конечно, брат Эндрю мог и солгать. Но в этом случае ему предстояло ответить перед главой общины. А не перед рядовыми членами, которым и ход к алтарю успокоения был заказан.
Эндрю инстинктивно пошел широким зигзагом — чтобы проще было засечь источник запаха. Маленький человеческий нос — не слишком хороший прибор для определения направления. Она находилась где-то рядом с храмом. Это было плохо, но не слишком: находясь на земле, ничего запретного она видеть не могла. Хуже было другое. Ее спутника Эндрю не учуял. А разговаривать с женщиной хотел только наедине. Он знал, что это опасно, но... У него было наготове полдесятка разумных объяснений, зачем нужен этот разговор наедине, — и все они были ложью. Правда и разум редко уживаются вместе, а сейчас правда укладывалась в три слова: он так хотел.
Молодой человек замотал головой и приостановился. Несколько раз глубоко вздохнул. Не помогало. И тогда он обратился к испытанному средству: стал вполголоса рассказывать самому себе притчу собственного же сочинения:
«Жили некогда два мальчика. Их все любили, ибо они были младше своих соплеменников и появились на свет ради великой цели — познания, и пришли на смену старшим. Им было многое дано и многое позволено. Они росли и радовали ближних своих успехами. Прошло много лет радости и познания. И вот однажды решили они постичь и еще новое, и для того нарушили извечный запрет, и коснулись друг друга, и испытали неведомое прежде запретное наслаждение. Стыд и поругание были им за то карой, но не сразу два мальчика постигли тяжесть своего проступка. Однако наслаждение схлынуло, а стыд и поругание длились и длились. Ибо новая жизнь должна рождаться в муках, и никому не позволено нарушать эту заповедь. Ибо сподобившиеся достигнуть Воскресения из мертвых ни женятся, ни замуж не выходят, и умереть уже не могут, ибо они равны Ангелам и суть сыны Божий и братья друг другу. Ибо тот, для кого наслаждение сильней стыда и боли, причиняет боль брату своему...»
— Что ты думаешь? — растерянно спросила Скалли после долгого молчания. У нее самой думать не получалось.
Молдер сосредоточился. Сердце билось учащенно, он то и дело непроизвольно облизывал пересохшие губы.