Обратную дорогу помнил смутно, будто сквозь туман, даже звуки были глухими, словно через вату. Помню, что еле добрёл до машины и кое-как перевязал раны. А дальше – как отрезало. Но если я живой и лежу на чистой кровати, значит, каким-то образом доехал.
Через несколько минут в коридоре послышались шаги, и в комнату осторожно, видно, опасаясь потревожить мой покой, заглянул ксендз.
– Доброе утро, Александр!
– Доброе, святой отец, – я немного поморщился от боли и приподнялся на подушках.
– Лежите, лежите, – он махнул рукой и улыбнулся. – Вы сегодня гораздо лучше выглядите. А вчера, грешным делом, мы подумали, что нас посетила нечистая сила...
– Нечистая сила, говорите… – у меня перед глазами мелькнул старший брат Станислова, проповедующий в храме. – Бывает и такое...
Казимерас слегка нахмурился и покачал головой. Ладно, надеюсь, он не обиделся на мою реплику, если что, спишем на травму – мол, вчера изволил головой приложиться. Например, с разбегу об пень; чем не оправдание? Я пошевелил рукой, и левое плечо отозвалось резкой болью. Повязку мне наложили; бедро, судя по ощущениям, тоже перевязали. Интересно, он полицию поставил в известность? По идее, должен: если пистолет в руки брал, значит, почувствовал свежий запах пороха. Может, меня уже за дверями с наручниками ожидают? Не хотелось бы. Ничем особенным мне это не грозит, но ненужных вопросов возникло бы множество. К расспросам могут еще припаять стрельбу в неположенном месте, что расценивается как административное нарушение и карается штрафом в сто евро. Ну, это переживём, не обеднеем. Я попытался усмехнуться, но, скажу честно, получилось плохо, что-то муторно мне и зябко. Ксендз вошёл в комнату и остановился на середине комнаты, сняв очки. Долго протирал их кусочком фланели, словно готовился к неприятному разговору.
– Казимерас...
– Не надо ничего говорить, Александр, – ксендз покачал головой, – мы не на исповеди, да и вы, судя по крестику на шее, не католик. Не скрою, у меня есть к вам несколько вопросов. Мне почему-то кажется, что ваше вчерашнее посещение как-то связано с нашим храмом. Не спрашивайте, откуда такая уверенность, это трудно объяснить. Это так?
– Да, – я кивнул головой, – но...
– Погодите, – он поднял руку, словно благословляя меня, – я не прошу у вас объяснений. Если бы не православный крест, то я бы решил, что вы из тайного отдела Конгрегации Доктрины Веры, (*) но сейчас пребываю в некотором замешательстве, особенно если учитывать некоторые странности последних событий.
– Простите, не понял...
– Видите ли, в чём дело, Александр… Дело в том, что наш храм, как бы это объяснить, с тяжёлой судьбой. Первые упоминания о нашем приходе встречаются в летописях уже с 1525 года, – с грустной гордостью сказал он. – Почти пять веков истории – это немало. Только вот место, выбранное для храма, как бы поточнее выразиться, неудачное. Будто не своё место заняли... Да и с ксендзами костёлу, чего уж греха таить, не всегда везло. Один из них, живший здесь в 1573 году, не буду упоминать его имя, даже святых обрядов и латыни не знал. Вдобавок всему этому, храм несколько раз горел, один раз в 1721 году, второй в 1892 году. Последний раз пожар был в 1930 году, но про него мало кто знает, уж слишком он был необычным, и про него постарались побыстрее забыть. Это проишествие произошло за несколько дней до еще одного, таинственного события, – смерти одного из моих братьев. Я имею в виду братьев по вере, – уточнил он, заметив мой удивлённый взгляд. – Да и начало двадцатого столетия для нас не было лёгким. Несмотря на то, что было завершено строительство нового храма, в те времена приход был взбудоражен некоторыми событиями, происходившими у нас в округе. И мне показалось, что есть связь между вашим приездом сюда и историей вековой давности... Когда вы распрашивали меня про «деревянные памятники зодчества» – извините, но было ясно видно, что они вам совершенно неинтересны. А потом вы вдруг насторожились, когда я, по неосторожности, увлёкся рассказом и нечаянно обратил ваше внимание на одно из мест, которое меньше всего хотелось бы вспоминать, а уж тем более рекомендовать его к посещению.
Я вздохнул. А что мне оставалось? Взять и выложить Казимеру о дневнике погибшего ксендза? Кстати, интересно, как он погиб? Или рассказать про Ведьму? Он тогда не только полицию, он ещё и медиков сюда вызовет. Весёленькая ситуация. Но почему же он так мнётся, это святой отец?
– Скажите, отче, кто-нибудь знает о том, при каких обстоятельствах и в каком состоянии я сюда попал?
– Нет, кроме меня и моей экономки, никто. В полицию, если вы её опасаетесь, я не сообщал.
– Полиции мне бояться нечего, я не совершил ничего противозаконного. На оружие у меня есть разрешение. Но то, что вы не сообщили про меня – не скрою, радует. Это избавит меня от потерянного времени и ненужных вопросов.
– Я так и подумал, – согласился он.
– А почему вы так поступили, святой отец?
– Знаете, Александр, – сказал Казимерас, – я не стал этого делать по двум причинам. Да, при вас было найдено оружие. Уж простите, но, когда осматривали раны, кобуру я заметил. Я не очень разбираюсь в мирских делах, но, если вы говорите, что оно на законных основаниях, значит, будем надеяться что так оно и есть, у меня нет причин оскорблять вас недоверием. Это во-первых. Во-вторых, перстень...
– Перстень?
– Да. Я однажды видел такой, а точнее, очень на него похожий, – он провёл пальцами по лбу, будто пытаясь что-то вспомнить, или наоборот, пытаясь избавиться от тяжёлых воспоминаний. – Видел его на руке человека, которого очень уважал, несмотря на все его прегрешения. И есть ещё одна причина, которая... Которую, как мне кажется, вы назовёте сами.
– Серебряные пули...
Казимерас, соглашаясь со мной, качнул головой.
– Да...
Я молчал. Что мне ему было сказать? Чтобы не начал врать – почувствует. Эти святые отцы на лжи не одну лайку съели, так что он даже малейшую ложь распознает. Он ещё вчера меня, дилетанта, раскусил, а я-то, дурак, обрадовался, как лихо ксенженьку на информацию развёл...
– Я понимаю – вы, конечно, ничего мне не расскажете, но я и не настаиваю на этом. Qui nimium properat, serius ab solvit! (*) Думаю, придёт время, и нам будет о чём поговорить. Может, кому-нибудь позвонить, чтобы за вами приехали? Ранения у вас неопасные, но неудобства некоторое время причинять будут.
Ранения, говоришь... Обычный человек сказал бы «травмы». Кем же ты был до принятия сана, святой отец? И почему у тебя на правой руке шрамы, словно ты татуировку сводил? И место такое, у основания большого пальца... Нет, даже если и была там вышивка (*), то уж точно не блатная!
– Да нет, спасибо, отче. Сам доберусь, не маленький. Главное, чтобы соседка не забыла зверьё моё покормить.
Он улыбнулся.
– Забота о меньших братьях – это non multa, sed multum. (*)
– Скажите, а где вы видели похожий перстень?
– Думаю, сейчас это не так уж важно. Когда-нибудь позже обязательно вам расскажу. Мне почему-то кажется, что мы ещё встретимся, – он немного подумал. – А кольцо... Это было в моей прошлой жизни и очень далеко отсюда. На Востоке.
Я кивнул и, поморщившись от боли, начал одеваться. Слава Богу, что в багажнике всегда лежит небольшая сумка с запасной одеждой и обувью. Было несколько случаев, когда эта предусмотрительность сильно меня выручала. Как, например, сегодня. Иначе как бы я появился в городе в одежде, забрызганной кровью?! Представили себе? Да первый дорожный патруль, заметь он такое «украшение», пристал бы с расспросами. Ладно, хватит уже валяться, пора и честь знать. Мои вещи лежали на крышке комода, вместе с оружием. Кимбер, кстати, разряженный; магазин лежал отдельно и патрон из патронника был выбран. Вчера я этого не сделал, просто уже сил не было на эти мелочи нашего законодательства. Судя по всему, ксендз умеет с оружием обращаться. Мы тепло попрощались, я вышел во двор небольшого дома, находящегося по соседству с костёлом, и сел в машину. Сиденья в крови, руль липкий. Ну блин, теперь придётся не только одежду выбрасывать, но ещё и салон чистить. Да уж – боевое крещение, если так можно выразиться, прошло с небольшими потерями. Ладно, не будем распускать сопли, всё могло закончиться гораздо хуже. Когда я уже выехал из городка и прибавил скорость, за мной опять пристроился знакомый Гольф. Ну, мальчики, вы даёте, неужели сутки за мной ездили? Интересно девки пляшут! Хотя нет, какие сутки – когда я сюда ехал, то вас на хвосте не было, дорога прямая и прекрасно просматривается. И в лесу я их не видел, значит, приехали утром и где-то здесь обретались, холмсы ковянские. Чёрт, неужели на машину маячок подвесили? Придётся ехать проверяться, есть у меня один знакомый, который подобными вещами зарабатывает на кусок хлеба. Кстати, заодно надо будет и аппаратик у него одолжить, который жучки выявляет – квартиру проверить и контору. Чем чёрт не шутит, когда ему ихний Синод позволяет? А вы, мальчики, плетитесь в хвосте, лень мне с вами сегодня в пятнашки играть...
Дома была тишина. Соседка, добрая душа, не только за животными присмотрела, но (судя по одной игрушке, которая лежала на холодильнике), ещё и поиграла, чтобы не скучали. Помучил немного зверьё, послушал их довольное визжание и пошёл в душ. Заодно и перевязку сделать не помешает. Кстати, о ранах. Знаете, за свою жизнь мне доводилось видеть колотые, резаные и огнестрельные раны. Так вот, складывалось впечатление, что мои, полученные вчера вечером, были нанесены чем-то чертовски острым. Словно опасной бритвой махнули. И ещё – раны были неопасные. Да, кровушки вчера потерял – мама не горюй, но ни одной артерии задето не было. Неужели ведьма и правда надеялась, что я приму её проклятие?
(*) Конгрегация Доктрины Веры, – старейшая из девяти Конгрегаций Римской курии, в компетенции которой находится наблюдение за чистотой вероучения и морали.
(*) Вышивка (устар.) – татуировка
(*) Non multa, sed multum (лат) – не многое, но много.
(*) Qui nimium properat, serius ab solvit (лат.), – кто слишком спешит, тот позже справляется с делами.
11.
Спустя час после того, как я вернулся домой, ко мне заявились гости. Точнее, один гость, но тот, что хуже татарина, – незваный. В дверь позвонили и «Спешите видеть! Только у нас, проездом до городу Парижу!» – на пороге стоял Авгур, собственной персоной. Судя его по растрёпанному виду и злым глазам, сегодня мне дорогих подарков не видать. Значит, ругаться будет. К моим ногам подкатился пушистый комок и изобразил что-то, похожее на лай. Правильно, Бакс, ату его, заразу улыбчивую (*).
– В квартиру-то впустишь? Или будешь на пороге держать?
– Нет, приглашать не буду, – я усмехнулся, – проверка на нежить. Сами же говорили, что без моего разрешения нечисть в дом не войдёт. Вот и поглядим...
– Болван! – сказал Пётр, входя в переднюю. – Откуда у тебя пёс? У тебя же вроде кот был?
– А теперь ещё и собака есть, – уходя на кухню, сказал я. – Вам кофе с сахаром?
– Идиот!