– Считай, по времени почти уложился, – сзади из темноты выдвинулся силуэт инструктора. – Думаю, на сегодня хватит уже, поздно всё-таки...
Выщёлкнул магазин и разрядил пистолет. В тире стоял приятный запах оружейной смазки, тихо шумела вентиляция, вытягивая пороховой дым.
– Нервно ты стал двигаться, Сашка, – сказал Олег, снимая наушники. – Куда ты торопишься? От того, что будешь дергаться, стрелять быстрее не станешь, скорее наоборот. Стрельба любит пластику. Не рваные движения, когда ствол дёргается, словно в руках эпилептика, а быстро, с разной скоростью и плавно, будто танцуешь аргентинское танго. Съезди на стрельбище, поэкспериментируй. Можешь даже музыку включить, это тебе на пользу пойдёт.
– Хорошо, – я кивнул, – съезжу.
– Случилось что-нибудь?
– Нет, всё нормально, с чего ты взял?
– Да так, – посмотрев на меня, сказал Олег, – смотри сам.
Ещё один, блин, сострадалец нашёлся, на мою голову. Плохо, если люди начинают замечать, что я меняюсь. А что предпринять? Принять схиму и уйти в монастырь, чтобы попытаться понять происходящее? Не выход, господа, не выход...
Я вышел из университетского спорткомплекса, где в цокольном этаже был тир, принадлежащий ассоциации охранных агентств. Несмотря на его удобное местоположение, посетителей здесь было немного. Охранники стреляли редко (их начальство экономило патроны и деньги), а простые люди, купив оружие для самозащиты, захаживали нечасто; большинство полагало, что пистолет в кобуре – это вполне убедительный фактор, чтобы считать себя в полной безопасности, и тренировки считали лишней тратой времени и денег. Как правило, такие персонажи несколько раз вытаскивали пистолет из кобуры дома, перед зеркалом и, попозировав в красивых угрожающих позах, успокаивались. Ну-ну, не дай Бог им подвергнуться нападению – ведь мало того, что по лицу получат, так ещё и оружие отберут.
В костёл к ксендзу-охотнику я всё же сходил, но будто чувствовал, что не надо было этого делать. Долго сидел в машине, положив руки на руль и не решаясь сделать первый шаг, смотрел на строгую готическую красоту костёла. Острый шпиль, словно указывая путь, вонзался в серое хмурое небо. Как просто... Наугад включённая музыка ещё больше запутывала обрывки мыслей, но вместе с тем и выталкивала навстречу людям и событиям – Адажио Альбинони. Эх, Джадзотто, что же творилось у тебя в душе, когда ты создавал эту музыку? На какие вопросы искал ответы? Вместе с этими перехватывающими горло звуками приходило понимание, что я уже вступил на предназначенную мне дорогу, где каждый неправильный шаг может стать последним. Ну что же, мне тридцать три года, уже не мало, чтобы научиться не плакать по убежавшему молоку. Вместе с последними аккордами тушу сигарету и, на мгновение застыв, выхожу из машины. Словно в пропасть...
Вошёл – и чуть было не бросился вон из костёла, словно на меня накинулась вся нечисть преисподней! Может, и убежал бы, только ноги вдруг ослабели. Хотел бы увидеть вас на моём месте – как бы вы отреагировали на представшую передо мной картину. Шла обычная служба, точнее, проповедь. Ксендз читал наставление пастве, которая слушала его со всем прилежанием и усердием, которое отличает «ревностных» католиков. Нормально, буднично, с одним исключением – ксендз был Нежитью. Нет, я не сошёл с ума, как может показаться – просто остолбенел, внимательно рассматривая эту тварь. Да, всё тот же чёрный провал глазниц; кожа, похожая на полуистлевший пергамент. Нечисть...
А в зале сидели люди. Обычные, нормальные люди. Слушали, внимали его поучениям о справедливости, терпимости к ближним, доброте и милосердии. Что же это творится в этом мире, Господи! Кто теперь заботится о твоей пастве, вознося благословенные молитвы небесам?
– Впечатлились?
Я медленно, ещё находясь в шоке от увиденного, обернулся и увидел ксендза. Скорее всего, он вышел из крипты, поэтому я и не заметил, как он подошёл. Худощавый, лет сорока, но уже седой, как лунь, мужчина. Впалые щеки, тёмные грустные глаза, вокруг которых разбегаются лучики морщин...
– Вы отец Станисловас?
Он кивнул и показал мне на дверь.
– Пойдёмте, молодой человек, не будем мешать людям...
Мы вышли на улицу и, не сговариваясь, повернули на дорожку, которая опоясывала костёл. Между истёртыми за сотни лет каменными плитами пробивалась весенняя трава; несколько потемневших от времени замшелых скамеек виднелось в глубине небольшого сада. Даже деревья, которые росли вокруг храма, настраивали человека на мысли о смысле Бытия... Иных и возникнуть не могло – при взгляде на эти искривлённые обрубки ветвей в глубоких морщинах. Словно застывшие в немой мольбе руки, тянущиеся к небесам.
– Вы, полагаю, удивлены, – ксендз посмотрел на меня. – Извините, я не успел вас предупредить, что службу сегодня проводит мой коллега...
– Коллега?!
– Да, – грустно кивнул он, – именно коллега.
– Не понимаю, внутри костёла я видел Нежить, а вы, как мне сказал Пётр, один из нас...
– Да, – он опять кивнул, словно жалея о том, что не успел меня перехватить перед дверьми костёла. – Дело в том, что это мой родной брат. Старший брат. И вместе с тем он является той самой предназначенной мне нежитью, которую я должен уничтожить. Давайте присядем, – он кивнул на скамью.
– Вы знаете, Станисловас, о том, что я охотник, я узнал недавно. Не буду скрывать, в душе такое творится, что описать трудно. Даже вопросов у меня уже нет, одно смятение. Привычный мир превратился в непонятную игру по ещё не известным мне правилам. Но после того, что я увидел в храме, у меня последние мысли вышибло. Просто не понимаю, что происходит вокруг!
– Жизнь, Александр, вокруг обычная жизнь. Пусть и в Чистилище. Я бы мог многое вам рассказать, но думаю, сейчас в этом нет необходимости. Вы в смятении – вполне, надо заметить, понятном. Лучше не пытайтесь сейчас разобраться. Время – лучший учитель.
– После того, что увидел там, – кивнув на костёл, сказал я, – мне вообще будет трудно кому-то поверить.
– Не судите, да не судимы будете, – сказал ксендз, – не так всё просто в этом мире, как бы этого хотелось.
– И можно вот так жить рядом с жертвой, не пытаясь её уничтожить?
– Как видите, можно. Если...
– Если что?
– Если договориться, что придёт день, и вы убьёте её.
– Вы договорились с Нежитью? Договор с нечистой силой? Вы в своём уме, святой отец?
– Не хамите, молодой человек, – ксендз прищурился. – Со временем вы научитесь и не такому. Если совершать поступки, следуя только канонам нашей профессии, то можно не заметить, как переступите черту, отделяющую нас, Охотников, от Нежити.
– Простите, но я не понял...
– Со временем поймёте. Изредка приходится поступаться принципами и откладывать свершение правосудия на позднее время.
– Чтобы Нежить существовала?!
– Чтобы дать ей шанс придти к Богу, – Станисловас поднял на меня глаза. – Всегда должен быть шанс, пусть иллюзорный, но он обязан существовать.
– Вы играете в опасные игры, Отче.
– Я в них играю не первую жизнь, Александр, – согласился он, – но эта игра последняя. Убив своего брата, я получу прощение.
– Почему же не сделаете это сейчас?
– Хочу дать и ему пусть призрачный, но шанс. Но довольно про меня. Ваш Авгур должен был объяснить путь, которым вы отныне будете следовать?
– В общих чертах – да, но поверьте, яснее мне не стало.
– Вы уже убивали?
– Да, на меня напала, – я запнулся, – Нежить с тьмой вместо глаз.
– Выражение, что глаза – это зеркало души, появилось не просто так, – кивнул он, – но это не единственная примета.
– Что?!
– Неужели вы полагаете, что тёмный провал – это единственный примета ваших, – он немного замялся, – ваших подопечных?
– Разве это не так?
– Нет, Александр. Всё намного сложнее. У ведьм, например, есть глаза, потому что есть душа. Чёрная, проданная Дьяволу, но есть. Поэтому с ними бороться опаснее всего. Со временем научитесь распознавать, чувствовать их колдовские козни. В этом вам поможет перстень, правда, я не могу сказать, как – каждый действует по-разному. Например, мой – Станисловас поднял правую руку, показывая чёрный перстень на руке, – темнеет, когда ведьма или Нежить рядом. Как поведёт себя ваш, не знаю. Пока не научитесь, будьте осторожны, не рискуйте без необходимости, и, главное, никому в этой жизни не верьте.