Когда добрался до изгороди хутора, ветер стал таким сильным, для того, чтобы удержаться на ногах, пришлось уцепиться за колья. Сюрреалистичная картина, ничего не скажешь – лес вокруг хутора мерно шелестел ветками, а я цеплялся за брёвна, раздирал пальцы в кровь, пока не дошёл до края дома, где чуть не рухнул на колени – так неожиданно утих этот ураган. Мир стал прежним – устойчивым и логичным. Если бы не одно «но»...
У потемневшей от времени бревенчатой стены стояла старушка. Обычная, ничем не примечательная бабуля, небольшого роста, худенькая. На голове черный шерстяной платок. Обвисшая вязаная кофта бурого цвета и длинная, почти до земли, юбка с серым, домотканого полотна, передником. Ничего необычного, никаких потусторонних эффектов; только левую руку, на которой я носил перстень, вдруг обожгло, словно её в кипяток опустили. И камень на кольце опять ожил, сумасшедшей сарабандой замелькали непонятные узоры прожилок.
– Да ты, милок, вроде пьяный, – усмехнулась старуха, – на ногах не устоишь. И кровь вона на руке. Где так разбиться угораздило?
– Кровь?
Вдруг меня что-то сильно ударило, порвав рубашку на плече, и через несколько секунд я почувствовал, как заструилась теплая струйка, закапала большими, круглыми пятнами на землю. А женщина так и не двинулась с места, но я понял: если рванусь к ней, она просто окажется в другом месте, не сделав ни одного движения. Так и будет стоять, рассматривая меня тёмными бездонными глазами и сложив морщинистые тёмные руки на ветхом переднике. Стоять и спокойно наблюдать, как я буду постепенно слабеть, истекая кровью.
– Ведьма...
– Гляди ты, – прошипела она, – наш-ш-шёлся всё-таки.
– А кого ты здесь ожидала увидеть? Епископа? – тяжело дыша, спросил я.
– Умирать не страшно будет?
– Не страшнее, чем жить рядом с такими тварями.
– Экий ты горячий, – она покачала головой, – из молодых, видно. Поди, и месяца нет, как силу почувствовал?
– А твоя ли в этом печаль, бабушка, сколько?
– Это пра-а-авильно, – она тянула слова, звуки выходили сиплыми, тяжёлыми. Каждое слово давило, прижимая к земле. Каждой клеточкой своего тела я ощущал её волшбу.
– А как нашёл-то? – Ведьма смотрела на меня, пронизывая взглядом насквозь. И поверьте – это, как мне казалось, не красивое выражение, она и правда видела.
– Ксендз погибший весточку оставил. Помнишь 1930 год?
– Врёшь, не должен он был ничего оставить!
– Как видишь, успел. Молодая тогда была, видать, и ошиблась.
– Эх, видно, не усмотрела я в нём чего-то... А по виду хлипкий был, слабенький, – она усмехнулась и махнула в мою сторону рукой.
Чёрт! Ноги пронзила боль, и я упал на колени, успев заметить, как брюки на бедре окрасились красным. С-с-сука... Ну уж нет, Ведьма, хрен тебе, чтобы Сашка Айдаров на коленях перед нежитью стоял...
Ухватившись на колья ограды, я медленно поднялся на ноги. Тяжело, словно на плечах штанга за сотню килограмм, но не давит, а к земле притягивает. Каждую травинку перед собой вижу, которая сейчас милее самой мягкой подушки. Лечь бы, прижаться щекой к земле и заснуть. Медленно, словно выдираясь из вязкой трясины, встаю на ноги.
– Зря ты это удумал, – она покачала головой, – лежал бы. Оно покойнее...
– А вот это видала, – я поднимаю дрожащую левую руку, показывая ей перстень.
– Ох насмешил, милок, – она оскалила жёлтые зубы, – колечком против меня обороняться надумал? Не моя на нём смерть, попутал ты что-то...
– Это смотря как посмотреть!
Из последних сил к левой взлетает правая, сжимающая Кимбер, руки будто защелкиваются в глухой крепкий замок и, даже не успев прицелиться, я делаю первый выстрел. Ахнул сорок пятый калибр, отразился звонким эхом от леса и через мгновение расцвёл кровавым цветком на её животе. Какой же нечеловеческой силой обладала эта старуха, стоящая напротив меня, что даже после серебряной пули она ещё может удерживать меня на месте?! Но нет, всё же достал – дернулась. Мёртво, будто дерево подрубленное. Неужто серебряной пули не ожидала? Но сильна старуха, эка сильна – выпрямилась!
– Разве...
– А ты чего ожидала? – стреляю ещё раз.
Да, достал всё же Ведьму. Стоит ещё крепко, но безвольно, словно вышибло из неё силу, превратив в обычную старуху, забрав последнее желание, – жить. Вот, пошатнулась, привалилась к стене.
– Жаль, – протянула она, – жаль, не успела себе смену подготовить. Тяжко будет умирать, томко. Да, видно, время пришло. Не поможешь мне, Охотник?
– Пулю... в голову... всадить? – я словно отхаркиваюсь словами. Тяжесть из тела уходит медленно и тягуче, нехотя.
– Успеешь еще навоеваться, – старуха покачала головой, – лучше подай, напоследок, воды напиться...
– Воды?
– Невжель кружку не подымешь? Вона, в ведре вода, свежая. Зачем тебе старуху, перед смертью мучить? А доброе дело тебе на том свете зачтётся.
Тяжёлое тело, словно деревянное, двигаюсь как во сне. Не спуская со старухи глаз, подошёл к колодцу. Обычное ведро, до краёв наполненное прозрачной водой. Рядом, на деревянном колышке, вбитом в бревно, кружка с чёрным пятном отколовшейся эмали. Зачерпнул воды и на непослушных ногах делаю шаг к ведьме. Даже не заметил, просто почувствовал, что пройди я ещё немного, и всё – ходу назад не будет. Где-то в глубине её тёмных глаз мелькнула спешно погашенная искорка радости, словно переиграла она меня. Но как?!
– Ну что же ты, Охотник, столбом застыл? Старухи испугался? – она уже не просила, скорее торопила, не сводя глаз с моей руки.
Я, словно раздумывая, медленно перевернул кружку и вылил воду на землю. Но, чёрт меня возьми, как это было трудно сделать, словно за руку кто-то удерживал, выкручивая запястье!
– Нет, ведьма, придётся тебе без водички умирать.
– Ишь ты-ы, – протяжно выдохнула она, – понял всё-таки. Не хочешь, значит, силу принять. А может, зря? Подумай, мало мне осталось...
– Уволь, – покачал головой я. – Как понимаю, подай тебе напиться, принял бы знание, причём вместе с чёрной сущностью и проклятием, висящим над ним?
– Да, – она дёрнула губой, обнажая в усмешке редкие пожелтевшие зубы, – а может, передумаешь, примешь от меня уменье, а? Тебе один бес по этой земле ещё долго бродить, а сила, хоть и тёмная – вещь нужная, пригодится.
– Обойдусь, – сквозь зубы процедил я и, подняв пистолет, стреляю ей в голову.
И зашумело вокруг меня, завертелся кольцом ветер, скрывая окружающий мир за пыльным вихрем взбесившейся природы. Ещё не успела старуха опасть на землю, как её дом словно задышал в последней попытке выстоять. Что-то блеснуло в окнах, сверкнуло злыми глазами, и понеслись неясные тени по углам хутора, словно крысы, бегущие с тонущего корабля. Старый дом заскрипел, двинулся на меня стенами и рухнул, разваливаясь тёмными полусгнившими брёвнами, обдавая затхлым запахом давно заброшенного жилья...
Тишина... Знаете, такая непостижимая, томная и ленивая, какая бывает тёплыми весенними вечерами. Где-то пел жаворонок, дождавшийся прилёта своей самочки, и теперь сходит с ума от тепла, весны, жизни... Передо мной лежала груда брёвен, в которых уже смутно угадывались очертания избы. Почерневшее дерево, словно оно пролежало здесь не один год, понемногу врастая в землю, обвивалось дикими травами, зарастало диким кустарником. Только там, где упала Ведьма, виднелось какое-то движение. Даже, скорее, чувствовалось. На чёрной проплешине, где не росла трава, лежал, извиваясь упругими кольцами, плотный клубок змей. Они лениво ползали, переплетаясь в чудные узоры, среди которых изредка мелькали плоские треугольные головы с мелькающим раздвоенным языком.
Я сделал несколько шагов назад, осмотрелся. А ведь словно и не было ничего – обычный заброшенный много лет назад хутор. И чертовщины в округе никакой не наблюдается, только сердце стучит так, словно сейчас из груди выпрыгнет. И усталость, смертельная усталость, которая пригибает меня к земле, наливая всё тело свинцом. Хочется упасть на траву и заснуть. Ну уж нет! С трудом переставляя ноги, иду к машине – медленно, размеренно, словно несу на плечах неподъёмный груз. По руке и ногам стекает кровь, капая на землю. Сейчас... Сейчас дойду и перевяжусь. У ограды на миг останавливаюсь и, обернувшись, смотрю на развалины – в ближайшие несколько лет здесь ничего сверхъестественного не случится. Не гадаю – знаю. Потом, много позже, поселится какая нибудь нежить. Уж слишком место для них подходящее, заклятое. Может и нужно было хутор осмотреть – но нет, увольте от сомнительной радости, не советую соваться в места, с этим схожие. Такое можно найти, что потом не обрадуетесь – в тщетных попытках избавиться от неожиданного «подарка».
10.
– Йезус Мария!
– Во веки веков, отче – тихо ответил я и, привалившись к двери, медленно сполз на землю...