Пергамское царство прекратило свое существование сорок семь лет тому назад, попав под власть Рима. Территорию царства римляне провозгласили своей провинцией "Азия". Это был главный форпост Республики на Востоке.
Два года назад город без боя занял Митридат, разбивший перед этим все римские армии в Малой Азии. Здесь понтийский царь казнил главного виновника нынешней войны -- римского посла Мания Аквилия, который на протяжении нескольких лет перед этим интригами склонял правителей Вифинии и Каппадокии к войне с Понтом и провоцировал Митридата. Аквилию залили в рот расплавленное золото, подчеркивая тем самым склонность посла к взяточничеству.
Побитые понтийцами, проконсул Азии Луций Кассий и царь Никомед Вифинский, бежали на Родос, а Пергам был превращен в новую резиденцию Митридата. По случаю победы, в городе прошли пышные празднества. В театре с помощью специальной машины "с небес" к царю спустилась богиня Ника с венцом в руках. Восхищенные эллины, избавленные от ненавистных римлян, провозгласили Митридата Отцом и Спасителем Азии.
Начальникам гарнизонов был отправлен тайный приказ, в условленный день и час перебить всех италиков и римлян, от мала до велика, во всех городах, где они еще оставались. Выполняя этот приказ, эллины с упоением вырезали даже маленьких детей. Считая окончательную победу предопределенной, царь устранился от войны, предоставив ее ведение своим стратегам. Но дальше в Греции высадился Сулла и успехи понтийцев закончились.
Вскоре был раскрыт заговор против царя, его участники казнены, а Митридатом овладела паранойя: новые заговоры мерещились ему всюду. В Пергаме было схвачено и казнено восемьдесят человек.
К лагерю Фимбрии Север приблизился, когда уже совсем смеркалось. Очень хотелось спать, но долг обязывал сначала доложиться командующему.
Легат был в передней секции палатки, унаследованной от покойного Флакка. Он сидел за столом, заваленным свитками, отчетами квесторов легионов о многочисленных хозяйственных делах армии. Назвав пароль. трибун был пропущен охраной и вошел внутрь. Фимбрия немедленно отложил отчеты и вопросительно взглянул на трибуна.
Север, не заставив себя долго ждать, отсалютовал легату и сказал:
-- Лампсак закрыл ворота.
-- Проклятье, -- легат с досады ударил кулаком по столу, отчего несколько свитков упали на земляной пол, -- а Илион, Дардан?
-- И они тоже.
-- Проклятье, -- повторил Фимбрия, -- теперь он сможет перебросить к нам тыл любую армию, и мы никак ему не помешаем.
Трибуну не требовалось объяснять, кого имел ввиду легат и он добавил:
-- Сказать по правде, я и не надеялся на другой исход.
-- "Сказать по правде"... А ты вообще пытался его добиться? - вспылил Фимбрия, -- или увидел с расстояния мили закрытые ворота и со спокойной совестью развернулся восвояси?
-- Да, пытался! В Лампсаке я проводил переговоры. Я грозил, убеждал... В двух других городах со мной не стали разговаривать. И хорошо хоть не посадили на кол. У них сейчас это просто делается...
-- "Грозил, убеждал", -- передразнил Фимбрия, -- небось, стоял там с каменной рожей... Дипломатом надо быть. Учись.
-- У кого? Кто мне продемонстрирует пример? Ты? Хорошо брать без боя города, когда за твоей спиной стоят два легиона. А у меня кто за спиной? Три десятка солдат.
-- У Дидия мог бы поучиться, у Сертория. У Мария, наконец. Ты же был в Испании, воевал в Союзническую...
-- Воевал... рубил головы. Серторий не давал мне подобных поручений. Зачем ему для таких дел мальчишка трибун, когда у него есть он сам, умный Квинт Серторий? Да, твои надежды пошли прахом. В тылу у нас три города, верных Митридату. Я не справился. Пошли меня на стены, буду рубить головы. Наверное, это будет эффективнее.
-- Рубить головы и без тебя есть кому! -- рыкнул Фимбрия, -- а в щекотливых делах на кого мне положиться? Может, Сергия надо было послать, а? Вот уж кого и на порог бы не пустили. Вифинцам у меня вообще нет веры никакой. Продажные. Как все подлые греки.
-- Адрамиттион колеблется. Они пришлют к тебе послов. Мне не сказали ни да, ни нет.
-- Уж хорошо. Почему сразу не сказал?
-- Я предпочитаю начинать с дурных новостей.
-- Хитер.
Север промолчал.
-- Портовые города, почти все, не собираются переходить на нашу сторону. Надеются, что флот их выручит, в случае чего, -- произнес Фимбрия, -- а у нас флота нет. Ни у нас, ни у Суллы. Поэтому они все такие смелые. Не считать же флотом то скопище дырявых лоханок, на которых мы переправлялись в Азию.
Легат надолго задумался, мрачно глядя на масляную лампу, отбрасывающую на ткани палатки причудливые тени. Север ждал. Потом не выдержал:
-- Какие будут приказания?
-- Иди пока, отдыхай, -- сказал легат уже спокойным тоном, - готовимся ко второму штурму. Пока никуда не посылаю, будешь при мне.
Фимбрия вновь посмотрел на Севера:
-- У меня сейчас уже вон, -- он взмахнул папирусом, -- больше тридцати тысяч таких, кто может мечом махать. Одним больше, одним меньше. И ты мечом махать умеешь, лучше многих, знаю, видел. Но ты для меня другим ценен. Надеюсь, еще себя проявишь и в бою, но в других делах -- особенно. Иди, трибун.
Север отсалютовал, повернулся и вышел.
Через двенадцать дней, не дожидаясь полной готовности всех строящихся осадных машин, Фимбрия начал очередной этап подготовки к штурму. Со всех сторон к стенам поползли "черепахи" -- деревянные навесы, укрывающие людей. Всего их было не менее четырех десятков и большая часть нацелилась на юго-восточную часть стены, возле Южных, ворот, главных городских ворот Пергама, где понтийцы столь успешно развалили первый таран.
Эти "черепахи" были значительно меньше тарана, что весьма удивило царя, наблюдавшего с террасы Нижней Агоры[87]
, расположенной в южной части города. Нижняя Агора располагалась значительно выше крепостных стен, и наблюдать отсюда за лагерем римлян и контрукреплениями, которыми Фимбрия окружил город, было довольно удобно. Правда, отсюда не было видно, что происходит непосредственно под стенами.
Все двенадцать дней, с первого штурма, под стенами не происходило ничего интересного. Римляне, вернее, даже не они сами, а всякий сброд, не выглядевший серьезной боевой силой, производили какие-то загадочные перемещения. Защитники сначала реагировали бурно, засыпая градом стрел приближающиеся "черепахи", под которыми суетились фракийцы в неизменных, несмотря на жару, лисьих шапках. Деревянные "черепахи", не доходя до стен, поворачивали обратно, и совсем скоро стало очевидно, что штурмовать город римляне пока не собираются, притупляя внимание защитников. Царь вовсе не был глупцом и прекрасно это понимал, приказывая своим полководцам проявлять бдительность. Но воины, сидящие ежедневно и еженощно на стенах, устали от однообразия, и как могли, развлекали себя, играя в кости и состязаясь в изобретении изощренно-обидных поносительств в адрес противника. Фракийцы в долгу не оставались. Время пролетало не скучно.
На девятый день одну из черепах фракийцы под вечер бросили на склоне, и ушли, не опасаясь стрел в спину: уже три дня ни одной стрелы со стен не было выпущено в их сторону. На десятый день сразу пять "черепах" в разных местах доползли до стен и так там и остались. По прежнему никто наверху не обеспокоился этим событием, многие воины даже не посчитали нужным доложить младшим командирам. Но утром двенадцатого дня все деревянные навесы "прилипли" к стенам Пергама. Это заставило многих встрепенуться. Под навесами не слышны были удары таранов, вызывающие дрожь каменных блоков даже на самом верху крепостной галереи. Да и сложно было представить, как под такими малыми навесами, квадратами со стороной в восемь-десять локтей, можно спрятать таран, способный развалить каменную кладку. Прежний таран римлян был несравнимо больше, но он не разбил даже дубовых, пусть и окованных медью ворот.
Но что-то явно происходило, тем более, что возле черепах уже маячили не лисьи шапки, а бронзовые шлемы и их было гораздо больше чем шапок в предыдущие дни.
Со стены спустили крюк-кошку и, зацепив край одной из "черепах", попытались ее перевернуть. Из-под крыши сразу же вынырнули несколько воинов и, прикрываясь большими круглыми щитами, принялись топорами сбивать крюк. Кошка держала крепко, кроме того ее предусмотрительно спустили на веревке с цепью на конце, однако все же была отцеплена. Попытки перевернуть щиты предпринимались по всей стене, защитники осыпали противника стрелами, пытаясь воспрепятствовать отцеплению крюков. Однако, осаждающие явно были готовы к такому повороту событий и действовали весьма умело. "Черепаха" постоянно смещалась из стороны в сторону, ненамного, всего на один человеческий шаг, но этого хватало для того, чтобы мешать крюку зацепиться. Наконец, один из навесов удалось зацепить и перевернуть. Воины, бывшие под ним, тотчас бросились врассыпную, прикрываясь щитами от стрел. Каково же было удивление защитников -- под навесом, кроме воинов, не было ничего. Совсем ничего.
Понтийцы спешно разжигали жаровни под чанами с маслом. Но стоило им только подтащить балки с чанами к участку стены, возле которого копошилась "черепаха", как она просто уползала в сторону. А на покинутом месте не оставалось никаких следов!
Некоторые черепахи оставались неподвижными и были чуть больше других, но на это далеко не сразу обратили внимание. Только спустя два дня понтийцы смогли зацепить крюком и перевернуть такую "черепаху". Под навесом скрывался бур, глубоко закрученный в стену.
А на следующий день в стену врезался первый камень, прилетевший из-за римского палисада. Механики-вифинцы закончили метательную машину. Это была баллиста, двуплечий камнемет, использовавший упругость скручивания коротких канатов, толщиной с бедро крепкого мужчины, сплетенных из женских волос. Камнемет довольно прицельно метал камни весом в талант[88]
, ломая крепостные зубцы и сметая защитников. Безопасное сидение понтийцев на стенах закончилось. Скоро было закончено еще три баллисты. Все они стояли возле Южных ворот. Стало понятно, что новый штурм римляне опять предпримут здесь. Ясно было и то, каким образом они собираются сломать стену. Воспрепятствовать бурению стены понтийцы не могли. Разрушенная "черепаха" очень скоро сменилась новой, и осаждающие продолжили закручивать бур. Довольно скоро к нескольким бурам были протянуты канаты и целые упряжки волов начали вытаскивать камни из стены.
Царь пожелал оценить ситуацию непосредственно со стен.
-- Опасно, государь, -- попытался отговорить Митридата Фрасибул, один из приближенных, эйсангелей[89]
, ведавший царской канцелярией, -- римляне бьют весьма метко.
-- Ты за чью жизнь больше опасаешься, Фрасибул? -- насмешливо ответил царь, -- или ты считаешь, что царю пристойно прятаться в нору, как этом ублюдку, Никомеду?
Определенно, лично отваги повелителю Понта было не занимать, еще в юности он перенес множество испытаний. Лишенный из-за козней властолюбивой матери и опекунов возможности законно наследовать трон отца, Митридат много лет провел изгнанником. Эти годы не прошли даром, они придали ему твердость и решительность. Многочисленные друзья, обретенные вне стен дворца, развили и закалили его ум, воинские умения. Будущий царь познакомился со многими науками, обучился в большей или меньшей степени двадцати двум языкам и наречиям. Не менее многочисленные враги, заронили в его душе семена коварства и жестокости, которые впоследствии проросли и принесли обильные плоды.