-- Люди. Устали, -- с расстановкой, как учитель бестолковом ученику, повторил Тит.
-- Хорошо, -- помолчав немного, согласился легат, -- раз у него нет флота, он никуда не убежит.
-- Если только флот не появится завтра, -- негромко проговорил Север, но Фимбрия его не услышал.
-- Надо собрать все машины, -- продолжал легат, -- Тит, тебе нужно все же идти на Питану с авангардом и запереть царя, чтобы не сбежал берегом. Пожалуй, возьми три когорты из тех, что вступили в город последними. И Фания тоже забирай. Нечего его дикарям здесь прохлаждаться. В городе нужно восстановить законную магистратуру. А всех понтийцев поганой метлой. Магий, ты займись.
-- Отпустить их? -- спросил трибун.
-- Нет, конечно, ты что, идиот?
-- Этак весь город вырежем, -- буркнул примипил.
-- Ты что-то сказал? -- спросил легат.
-- Нет.
-- Ну и ладно. Север?
Квинт посмотрел на легата.
-- А, впрочем... с тобой чуть позже. Выступаем через три дня.
Фимбрия не стал отдавать город на разграбление легионерам, как советовал Носач. Обещанные три дня легионы простояли вне стен города. Хоронили убитых, приводили себя в порядок. Фимбрия подарил Митридату три дня.
Легионеры копали ров и по краю его насыпали вал, браня неподатливую каменистую почву и обливаясь потом. Привычная работа, за которой проходит едва ли не половина жизни вставших под знамя Орла. Уж точно не меньше, чем в походах и воинских упражнениях. И гораздо больше, чем в боях. Две третьих всех легионеров ковырялась в земле, остальные в полном вооружении стояли за валом, готовые в любой момент отразить вылазку врага. Стояли под палящим солнцем. Неизвестно, кому было тяжелее, по крайней мере, землекопы были одеты очень легко, а кое-кто попросту копал землю в чем мать родила, тогда как стерегущие их товарищи, медленно запекались в железе, покрывавшем их с ног до головы.
-- Орк[130]
бы побрал эту треклятую работу, -- пробормотал молодой легионер, пытаясь вытереть пот с лица ладонью, -- на кой она вообще сдалась?
Лучше не стало, рука, липкая от пота, лишь размазывала его по обветренному лицу. Глаза отчаянно слезились и ничего не видели. Парень опирался руками на пилум и щит, но, несмотря на это, едва держался на ногах.
-- Скажи спасибо, что оборону строим, -- сказал его товарищ, стоявший справа, -- могли бы сейчас на стену лезть. С легата станется, все ему неймется.
-- Это у кого тут голос прорезался?! -- прогремел центурион, поигрывая палкой.
Солдаты послушно заткнулись. Центурион, загоревший до черноты, закованный в кольчугу с нацепленными на нее девятью серебряными фалерами[131]
, так же изнывал от зноя, как и его солдаты, но при этом был бодр и подтянут, как и положено настоящему командиру. Он даже не снял шлем, это раскаленное стальное ведро, которое каждый из его подчиненных с удовольствием продал бы, вместе с остальными доспехами и вообще всем имуществом за глоток морского бриза, блаженной прохлады.
-- Эй! -- раздался голос изо рва, -- Свинаря кто-нибудь держите, сейчас упадет!
Здоровенный детина, одетый лишь в набедренную повязку, опираясь на мотыгу, указал пальцем на роптавшего легионера и заржал. Центурион моментально повернулся к нему.
-- Лапа, еще раз увижу, что ты оставил работу, всю шкуру спущу!
Детина, пару раз дернув грудной мышцей, оскалился и с остервенением вновь принялся рубить мотыгой землю. В его здоровенных ручищах, не иначе как наградивших его прозвищем, мотыга казалась невесомой тросточкой.
-- Недовольны? -- спросил центуриона Север, наблюдавший с вала за крепостной стеной.
Центурион промолчал.
-- Чего язык-то проглотил? Признай правду, ты же меня знаешь, Сервий, я не побегу доносить и сам никого наказывать не стану.
-- Недовольны, -- мрачно подтвердил центурион.
-- Оно понятно, -- согласился Север, промокнув лоб рукавом туники.
Он пришел осмотреть осадные работы без шлема и доспехов, нацепив лишь перевязь с мечом.
-- Я вот тоже думаю, то зря копаем, -- сказал центурион, -- не полезут.
-- Возможно. Я думаю, у них и пяти тысяч сейчас не наберется. Полезут -- сами дураки. У них на плечах в город войдем. Однако лучше перебдеть, чем недобдеть.
-- Чего бы с наскока не взять?
-- Пергам же с наскока не взяли. А тут тоже стены хоть куда. Фимбрия не хочет на одни и те же грабли дважды наступать.
-- Устали люди от беготни за понтийцами и вскапывания этих грядок. Особенно, когда в них смысла никто не видит.
-- Я знаю, Сервий.
-- Я на своем веку немало рвов вырыл, -- сказал центурион, -- никогда не ныл. Даже когда и духу врага поблизости не было. Знай копал себе. Всегда понимал, так надо. А сейчас не понимаю. Совсем, как эти юнцы.
-- Когда нет успеха, любая работа кажется бессмысленной.
-- Я с Марием служил, он никогда не проигрывал, мы ему верили, как никому другому. А теперь я себя понять не могу. Вроде мы и с Фимбрией ни одного сражения не проиграли, а на душе как-то тошно. Как-то все...
-- ...бессмысленно, -- закончил Север.
-- Да.
-- Это все оттого, старина, что ты чувствуешь, даже если сам себе признаться не можешь, что мы не проиграв ни одного сражения, проигрываем войну.
Квинт повернулся, собираясь пройти по гребню вала к участку следующей центурии, но возле него из ниоткуда возник Барбат.
-- Командир, -- вид у тессерария был запыхавшийся, побегай-ка по такой жаре, -- легат тебя зовет.
На входе в палатку легата Квинт нос к носу столкнулся с вышедшим из нее Титом Сергием. Примипил как-то странно взглянул на трибуна и, раздраженно пробурчав себе под нос нечто нечленораздельное, привычным для него широким шагом удалился. Север удивленно посмотрел ему вслед и вошел внутрь.
-- Садись, -- пригласил легат.
Фимбрия сидел за походным столиком что-то писал на папирусе. Трибун сел и терпеливо ждал.
-- Митридат заперт в портовом городе, -- Фимбрия изрек факт, озвучивания которого вовсе не требовалось.