-- Я остаюсь, -- заявил Неандр. Андроклид промолчал.
Десять ударов сердца Ангел смотрел Неандру в глаза, затем протянул руку.
-- Мы еще встретимся, мой друг.
-- Разве что в Аиде, -- улыбнулся Неандр, сжимая широкую ладонь Ангела. Поправил перевязь с мечом и добавил, -- правда, говорят, тени не помнят прошлой жизни. Боюсь, что не узнаю тебя.
-- Мы еще встретимся, -- уверенно заявил Ангел и повернулся к рабыне, -- они догоняют нас, ты сможешь идти быстрее, женщина?
Нянька молча кивнула. Ангел повернулся и зашагал прочь. Андроклид и Неандр обнялись. Андроклид принял ребенка у Гиппия:
-- Теперь мой черед нести его.
Ангел спросил Андроклида:
-- Сколько у него стрел?
-- Немного, но я его знаю, ни одна из них не пройдет мимо.
Зазвенела тетива, и толстая стрела с гудением ушла в цель. Ангел обернулся: Неандр высунувшись немного из-за огромного валуна, служившего ему укрытием и растянув свой тугой лук, выцеливал следующую жертву. Он улыбался.
Он задержал погоню почти на час. Трое оставшихся мужчин, женщина и ребенок успели перебраться на соседнюю гряду. Тропа заложила солидный крюк и теперь, несмотря на то, что беглецы и их преследователи находились совсем рядом друг от друга, между ними лежала глубокая пропасть. Отсюда Ангел хорошо видел, как несколько человеческих фигурок пытались танцевать на узкой тропе. Солнце играло на их клинках. У Неандра кончились стрелы, и он бился мечом. Одна за другой фигурки срывались и падали, сраженные его рукой. Наконец он сам, пронзенный сразу тремя мечами, шагнул в пропасть и беззвучно полетел, раскинув в стороны руки.
-- Мы еще встретимся, -- прошептал Ангел и, отвернувшись, двинулся дальше.
На щеке Андроклида блестела светлая полоска: начался дождь.
Шел дождь. Мелкий, моросящий дождь, первый в эту осень, он возвещал о конце бабьего лета. Он был почти бесшумным, лишь легкий перестук по крыше почти невесомых капель вторгался в заунывную песню горской флейты. Скоро вслед за ним придут нескончаемые ливни, собьют на землю желтую листву и обнажат черные стволы деревьев. Небо, еще сегодня утром ясное, сейчас почти полностью затянуто тучами, лишь далеко на западе пробивается тусклый свет солнца.
Прикрыв глаза, Ангел слушал печальную мелодию флейты. Он не видел музыканта, ему казалось, будто музыка льется отовсюду. Словно вода, сглаживающая острые грани прибрежных камней, музыка притупляла остроту чувств, успокаивала, баюкала.
Посланник стоял, опершись о перила высокого крыльца буриона -- "дворца" царя тавлантиев. Бурион представлял собой трехэтажный бревенчатый сруб. Он был много больше всех остальных домов, расположенных в строгом порядке в черте крепости. Резные коньки и наличники маленьких, закрытых слюдой окон, точеные перила, выкрашенные в темно-красный цвет дубовые бревна и изящная башенка на крыше, резко выделяли его среди скромных иллирийских избушек. Хотя сие сооружение и не могло тягаться с ослепляющей роскошью дворцов персидских царей, для живущих в здешних краях людей это был шедевр архитектуры, что признавали даже греки, которых такими вещами было сложно удивить.
Бурион был самым высоким сооружением в Сал-Скапеле и, располагаясь на высшей точке горы, гораздо выше крепостной стены, позволял наблюдателю, даже не поднимающемуся в башенку, а стоящему на крыльце, видеть, как на ладони, всю долину.
-- Что-то ты печален сегодня, Веслев.
Завороженный музыкой, Ангел не услышал шагов подошедшего человека. Царь встал рядом с Ангелом, скрестив руки на груди. Ангел, не открывая глаз, сказал:
-- Небо плачет, Главк. Как тогда... Десять лет назад в этот день мы спускались с гор к Эордайку[198]
. Они почти настигли нас.
Главк молчал, Ангел продолжил:
-- Помню, я тогда совсем не ожидал, что ты примешь мальчика. Ты сразу же нажил себе столько врагов. Кассандр и Алкета... Я нес его к тебе, мы несли, безо всякой надежды. Кто он был тебе -- сын свергнутого царя, наследник царства, погрязшего в междоусобицах. Я не мог его бросить, но мне не к кому было идти.
-- Ты принес мне четвертого сына, -- спокойно сказал царь, -- но я никогда не понимал, зачем ты помогал покойному Эакиду? Зачем спасал его сына? Ты не эпирот и не иллириец. Ты не македонянин, не грек, не фракиец. Почему ты помог мне и моему тестю, когда мы были разбиты Александром? Позже, когда я узнал об ужасной судьбе непокорных Фив, разрушенных Македонянином до основания, у меня волосы зашевелились на голове, при мысли о том, что подобная участь ждала и нас, не вмешайся ты, не отправься послом к бешеному сыну Филиппа. Ты помогал нам и позже, советом, успешным посольством. Сейчас спесивые греки признают меня царем всей Иллирии, а двадцать лет назад считали всего лишь варварским князьком, выскочкой. При моем дворе живет множество эллинов. Учителя, мастера, воины. Я горжусь тем, что мои сыновья больше похожи на греков, чем некоторые голодранцы, нищенствующие в Аполлонии. Благодаря тебе. Ты навечно друг Иллирии, Веслев, но многие из нас, а иногда и я сам, приходим в трепет, вспоминая, как легко ты одолел год назад в потешном бою Плеврата. А ведь Плеврат молод и он один из первых мечей Иллирии. Я знаю тебя тридцать лет, уже тогда твои волосы были седы. Все тот же седой мудрец с телом зрелого мужа. Ты всегда появляешься, когда твоя помощь будет ценна для меня и моего народа, а затем внезапно исчезаешь. Единственное, что ты попросил за эти годы -- приютить Пирра. Снова попросил не за себя. Я теряюсь в догадках. Ты бог, Веслев?
Ангел улыбнулся.
-- Ты уже спрашивал меня об этом, Главк. И даже не один раз. И как прежде, я отвечу тебе -- я не бог. В жилах моих течет такая же красная кровь, как у тебя, а вовсе не божественный ихор.
-- Царь внимательно посмотрел на Ангела, но ничего не ответил. Некоторое время оба не произносили не звука, размышляя каждый о своем. Наконец Главк нарушил молчание:
-- Думаю, что прием мы устроим сегодня же. Надеюсь, уважаемые послы успели отдохнуть с дороги?
-- О да, баня, как всегда, была великолепна. И обед ей под стать. Дорога была не обременительна. Не то, что десять лет назад. Помнится, тогда Эордайк вспучило от многодневных дождей, и переправа была очень трудна. Да еще с двухлетним ребенком, -- Ангел прикрыл глаза, вспоминая, лицо его было мрачно, -- когда мы спустились к реке, нас было четверо, не считая Пирра, преодолеть бурный поток смогли лишь двое... Бедняга Гиппий. И та женщина, Дейпила, нянька царевича... Надеюсь, Андроклид позаботился, чтобы мальчик не забыл их имен.
Главк улыбнулся:
-- Андроклид позаботился. И об этом и о многом другом, вот увидишь.
-- Очень надеюсь.
Царь поскреб седую бороду.
-- Скажи мне, Веслев, зачем ты привез этих эпиротов? Едва я узнал о твоем приезде, первой моей мыслью было -- "время пришло". Ты знаешь, я доверяю твоей мудрости, но не слишком ли рано пришло время? Ему двенадцать лет.
-- Совсем скоро тринадцать.
-- Да, но и тринадцать -- еще даже не возраст эфеба. Не спорю, он много достиг, из него вырастет хороший царь, доблестный воин... лет через пять. Хотя бы через четыре.
-- А тебе известно, друг мой Главк, что царь Александр в семилетнем возрасте принимал персидских послов? И задавал им оч-чень умные вопросы. В то время, когда его батюшка что-то там осаждал. Олинф, кажется. А может, чей-то талам[199]
.
-- Известно, друг мой Веслев.
-- Да? Интересно, откуда?
-- Оттуда, что в свое время он целую зиму прятался у моего тестя от своего многогневного отца. И я тогда был в Скодре, вел с ним мудрые беседы. Интересно, знаешь ли, мне, варвару, было позаимствовать толику мудрости столь одаренного богами юноши. Непочтителен к старшим был Александр, покоритель народов. И к батюшке своему, и к моему тестю, царю Клиту. Воевать с нами хотел, забыв наше гостеприимство.
-- Помниться, это ты хотел с ним воевать, а не он с тобой. Времена, Главк, сейчас такие, что требуют от мальчика гораздо более раннего взросления. Лишних четыре года ожидания -- непозволительная роскошь.
-- Ангел помолчал и добавил:
-- Когда Александру Младшему исполнилось двенадцать, его тоже посчитали совсем взрослым. Кассандр, кровожадная тварь, решил не дожидаться, пока наследник Великого Царя достигнет возраста эфеба. И убил его. Так что, друг мой, двенадцатилетние мальчишки в наше время -- хорошая кость в горле сильных мира сего. И это уже никого не удивляет.
-- Не только двенадцатилетние, -- ответил Главк, -- Пирру не было еще и семи, когда Кассандр предлагал мне за него двадцать талантов.
-- Я помню. Как раз тогда он окончательно разделался с Аргеадами. Очевидно, у него возникло необоримое желание прикончить вообще все царей. Наверное, он очень огорчился.
-- Очень. Полез в драку. Пришлось его немного побить.
Ангел усмехнулся.