«Добродетель произрастает из согласованности человека с сутью всего. Разумение есть осознание этого»
«Я отказываюсь строить разумение на недостоверных посылках»
Если б сам видел, то подтвердил бы, а так то Поллего рассказывал, так, что правда, там, а что вымысел — того уж не узнать. А произошло всё в глухую тёмную ночь, когда даже ветер застывает среди гор. Далеко-далеко под светом замёрзших звёзд выросли из земли чёрные горы. Много-много богатств таили они в себе, кристалла там было, что и не счесть, не глазом усмотреть, только никто не ходил в те далёкие края. Ни чёрный медведь не забредал, ни человек. Ибо жили в чёрных горах замёрзшие.
Страшные это существа. Некогда люди, уже не люди. Тела их белые и жёсткие как камень, глаза как лёд. И вот задумали они осуществить свой коварный замысел, и разослали гонцов по всему свету. Искали они добычу долго, рыскали в снегу, по воздуху угадывали след.
А в ту пору проезжали мимо благородные легионеры. Отправил их Император по свету посмотреть, узнать, как же люди живут и хорош ли Его мир. Вот какую весть везли легионеры: Мир благостен и прекрасен. И людские творения воистину достойны восхищения. В совершенстве созданий надобно славить совершенство творца.
И не понравилась эта весть замёршим. Были они отверженными, к людскому теплу и радости не допущены. Решили, во что бы то ни стало воспрепятствовать передачи благой вести, и выслали отряд искать посланников Императора и не дать им добраться до Небесного Чертога.
Как только завидели коварные отверженные отряд, тут же подняли пургу злющую, да наслали метель ледяную. Вмиг весь свет застала пелена снега, так что ничего и не видно стало. Вертелось и кружилось всё кругом.
Отважно сражались легионеры и поняли тогда отверженные, что не одолеть им детей Легиона. Ещё больше взъярились замёрзшие и кинулись все сразу к одному легионеру, самому светлому и любимому Императором, и схватили его, и потащили в чёрные горы. Чтобы ни свет звёзд, ни тепло костра больше его не коснулось.
Помчались что есть мочи, ворвались в горы и заперлись там. Околдовали, опоили легионера и погрузили его в долгий сон при жизни. Много лет миновало, а всё был в плену сын Чертога.
Другие легионеры кинулись на помощь похищенному брату. Идут они день-другой. Знают отверженные, что за ними следом пустились верные легионеры, и насылают метель горше прежнего, чтобы та следы их укрыла, воздух всколыхнула и мир пригасила.
Вот и не стало следов на снегу. Остановились легионеры. Посовещались, что делать дальше. Тут им на встречу и вышел чёрные медведь. Морда здоровая, туловище косматое. Стоит, глазами огромными сверкает под звёздами. И заговорил медведь человечьим голосом.
— Что ищете вы?
— Ищем брата своего потерянного.
— За правду скажу я вам, куда его ледяные унесли.
И рассказал медведь легионерам в какую сторону ушли отверженные. Легионеры мигом кинулись следом. Много-много времени прошло, идут они бредут под пургой и стужею. Видят ледяные, что не отступают дети Императора, насылают такую завируху, что сбивает с ног и ледяной ветер студит кровь в жилах. Но не задаются отважные легионеры. Возникла вдруг перед ними глубокая тёмная пещера, а в пещере огонь.
— Мы не повернём в другую сторону. Не станем греться у костра, а пойдём искать брата нашего, — сказали легионеры.
И ответила им звезда, освещавшая небо над пещерой:
— За стойкость вашу, укажу вам путь через пургу.
Так звезда и поступила. Направила свет далеко через равнины и долины снежные. Осветила путь-дорогу. Так легионеры пошли дальше.
Ещё больше времени застыло с тех пор. Всё кругом стало на одно лицо, снег выровнялся, накрыл мягким покрывалось скалы и горы, слил небо и землю в одно полотно. Куда ни глянь — зияет нескончаемая белизна. В третий раз остановились легионеры и начали совет. Тут то перед ними и появился старец в белом одеянии, пряча лицо под капюшоном. Белая борода свисала до пояса, заговорил он суровым праведным голосом.
— Загадаю я вам загадку. Если отгадаете, укажу дорогу.
— Задавай, — молвили легионеры.
— Что утром горячее. Днём — остывшее. А вечером — замёрзшее?
Долго думали легионеры, пока не вышел один и дал ответ.
— Хорошо, — произнёс старец. Отступил, указывая рукой на запад. — Там ваш брат.
Среди снега показались пики чёрных гор и легионеры кинулись туда. Нашли своего брата и забрали с собой, а когда вернули его в Чертог…
Темно. Кругом темно.
— Что с ним?
— Это шок.
Налицо изменение двигательной активности, вялость сменяющаяся обездвиженностью. Если же Люмен пытался пошевелиться, движения оказывались плавными и неторопливыми, как будто им владел насильственный покой. Он неустойчиво замирал на месте, оглядывался, не узнавая никого и ничего. Шайло так видел его и это разбивало ему сердце. Большую часть времени Люмен лежал на койке у стены и бесконечно долго смотрел в тёмный потолок. Свет в его покоях убрали.
Он был всё так же бледен как в день, когда его вернули в Чертог. Люмена поспешно увели в его покои, и он сидел точно статуя, и всё смотрел мимо Шайло, не замечая, не думая.
Рядом стоял Лукас и Шайло спросил, неосознанно боясь нарушить тишину комнаты.
— Что с ним?
— Это шок.
Молча стоя на месте, Шайло пытался разглядеть в неподвижной далёкой фигуре своего друга и брата. Но сейчас это было похоже всего лишь на оболочку.
Осторожно Шайло прошел вперёд всё так же, не решаясь позвать, но, преодолев себя произнёс:
— Люмен.
В ответ ничего.
— Он ничего не говорит. С тех пор как мы его привезли.
— Как это было.
Голос Лукаса звучал как всегда сурово.
— Так же, как и сейчас.
Темно.
— Не бойся.
— Шайло, не тебе сейчас утешать меня.
— С Его волей всё будет хорошо.
— Конечно.
— И всё же…
— Да.
Кругом одна темнота и глухие звуки прорезают её со всех сторон, и так же внезапно исчезают. Только голос: «Люмен». Только пустые слова: «…всё будет хорошо… конечно…не бойся…это было…да».
Каждый день Шайло проводил в покоях Люмен, а смотря на того и отмечая прошедшее время. За неделю не произошло никаких перемен. Люмен всё так же лежал на койке, Шайло всё так же сидел на полу, положив руки на колени и облокотившись о стену. И смотрел на друга боясь, как бы это не было всё то, что от него осталось.
— Гавил, тебе не стоит быть здесь.
— Но я должен!
— Лукас, забери его.
— Нет, я должен… я хочу! — голос становится тише. — Я нужен ему, мы все нужны ему.
И Шайло.
— Пусть остаётся.
Иногда он резко подскакивал, делая судорожный вдох. С широко раскрытыми глазами смотрел впереди себя, как будто видел вечность, волнами бьющуюся в небе. Лишь через месяц он начал говорить, отвечать на простые вопросы, и то не на все. Люмен мог забыть, что у него только что спросили и уставиться в одну точку. Именно это больше всего пугало Шайло и как видел он, остальных братьев.
Когда Люмен вот так застывал, точно забывая жить, и смотрел, не отрываясь, без всякого выражения. В другое время он мог так же резко обернуться, пытаться найти что-то. Как будто постоянно что-то искал, если приходил в себя. Движения становились резкими и непрогнозируемыми.
— Больше всего я боюсь…
— Не говори так.
— Больше всего что… это будет уже не он.
— Шайло…
Темно. Это вакуум во всём и ничего более. Нет даже холода и оно затягивает, всё глубже. Темнота.
И если говорил, мог говорить одно и тоже, отзываясь на слова другого.
— Да, да, да.
Резко подавшись назад, Гавил быстро ушёл из залы, остальные остались на месте. Лукас и Диан переглянулись. Тобиас не шутил.
Шайло шёл рядом с Люменом, хоть тот и часто останавливался. Свет куда бы они не шли, утихал. Шайло объяснили, в ледяной горе было очень много света.
Это из-за кристалла.
Рамил застыл в стороне, только Люмен протянул руку и, едва касаясь лица Шайло, весь передёрнулся. Как будто перед ним стояло нечто непонятное и чужое.
— Это я, Люмен.
Рамил отметил, что все они стали чаще звать его по имени.
Он так и застыл с протянутой рукой и тогда Шайло мягко опустил её. Люмен так этого и не заметил.
— Давай вернёмся.
— Почему он не отвечает?!
Туофер молча положил руку Гавилу на плечо.
Сердце не бьётся и вдруг начинает колотиться как сумасшедшее. Глаза распахиваются, но впереди ничего кроме него. Он тысячу раз уходит в себя, как сотни поставленных друг напротив друга зеркал. Зеркала делают из кристалла. Кристалл. Свет.
Резкий свет.
— Держи его!
Чужие руки крепко сдавливают тело и придавливают к полу.
— Ну же, успокойся, всё хорошо, всё хорошо.
Одни и те же слова. Полная идентичность растягивается и в итоге вечность предстаёт комбинацией звуков и вибраций. Всё сливается, только тихое монотонное «слышишь меня, успокойся» возвращает к серебристой поверхности над головой. Люмен лежит на полу. Тобиас осторожно отстраняется. Рамил отпускает его ноги, а Шайло держит его голову у себя на коленях.
Здесь слишком светло и свет режет глаза, растворяет в себе без остатка. Его источник тут же вверху.
Люмен поворачивает голову и протягивает руку, касаясь пальцами гладкого пола.
— Нет, он не здесь.
В голосе Шайло столько сдерживаемой тоски, что свет чуть утихает оставляя свод Чертога нетронутым и мягким как прежде.
Туофер смотрит прямо ему в глаза. Туофер молчит и видит, не смотря ни на что.
А вверху простирается немота.
— Они не могли!
Это слова Тобиаса.
— Не могли дать ему кристалл! — Тобиас никогда так не кричал.
— Из-за небольших доз процент кристалла в теле недостаточен, чтобы погрузить в необратимую апатию. Он легионер. Они разбавляли вещество.
— Да какая мне разница?! Зачем?
Тишина.
— Этого нам не узнать. — Шайло умеет говорить разумно. — Но что мы можем, это помочь ему остаться с нами. Так давайте сохранять крепость наших агор.
Весь он завёрнут в большое толстое одеяло. И не прорваться сквозь, но там что-то есть. Оно прямо перед ним, висит над пропастью. И ждёт.
Оно уже у самого порога.
Пытаясь протянуть руку сквозь кокон, Люмен устремляется вперёд и ощущает как Шайло укладывает его обратно на койку. Когда они вдвоём, Шайло всегда молчит. Дни проходят за днями, молочные пути выплывают за окном как дым от костра. И тогда долина затихает в скрадывающем мраке. Из комнаты Люмена не видно суетливого города. Шайло остановил взгляд на Великой Горе. Её гордая неприступная вершина всегда вселяла в него уверенность.
Минул не один месяц, прежде чем состояние стабилизировалось. Угрозы отчуждения больше не было, Люмен всё чаще пребывал в сознании и реагировал на других. Однако достучаться до него оставалось всё так же сложно. И всё же напряжение спало, вместо него пришла усталость.
— Как думаете, чем всё это кончится?
Они стояли на балконе высоко над зёмлёй. Диан сидел на перилах, упёршись руками в их немеркнущую поверхность, и смотрел в сторону. Вопрос задал стоявший неподвижно в углу Рамил.
— Будем надеяться, состояние стабилизируется, — Диан улыбнулся как всегда тонко, однако это не обмануло Тобиаса.
Туофер посмотрел на небо.
— Всё говорит об общем улучшении, — заметил Лукас.
Все они собрались на балконе подальше от суеты Чертога. Остальным детям Легиона не было сообщено о случившемся и те полагали, что Люмен благополучно вернулся в Чертог и сейчас занят, не имея времени отвлекаться.
Сказанное Лукасом прозвучало отстраненно, в обычное время Диан бы пожал плечами, но сейчас он просто сидел, водя пальцем по гладкой поверхности перил.
— Карнут зол, — Гавил сложил руки на груди. — Иногда мне кажется, что он злится на Люмена.
— Да нет, — поспешил утешить того Шайло. — Все мы крайне обеспокоены. Произошедшее противоречит законам Чертога. — Ему понадобилось некоторое время, чтобы собраться. — Каждый употребивший кристалл подлежит немедленному сжиганию — таков приказ Императора.
— Мы идём против закона, — мягкие черты Гавила за последнее время обострились, в глазах появился новый блеск.
— Не совсем так. Ещё есть надежда. — Шайло уже уверенно закончил. — Люмен обязательно выздоровеет.
— А если бы ему дали больше, мы бы его сожгли?
— Такого не произойдёт.
И прежде чем Гавил продолжил настаивать, Тобиас сказал:
— Как он сегодня?
— Без изменений.
Вспомнив, как Люмен не узнавал его, Лукас кинул долгий взгляд на снежную равнину, губы сложились в жёсткую линию.
— Такого не должно было произойти.
— Гавил.
— Нет, не должно, — горячо возразил тот, — он самый лучший из нас. Только не Люмен. Он же сильный, он справится. Но почему именно с ним? Зачем они напали? И племя черепов, что там произошло?
Наступила тишина. Было слышно как далеко внизу гуляет дикий ветер и как метёт снег, поднимая белую пелену над землёй. Шайло знал из отчёта Лукаса, что племя Черепов устроило засаду по пути в Чертог. Операция был хорошо спланирована и не соответствовала уровню организации племени. У них оказалось оружие с примесью кристалла. Способное резать костюмы и механизмы. Шайло сам держал в руках кинжал, оставленный одним из нападавших.
До самого последнего момента Лукас считал, что это люди племени забрали Люмена. А потом след потерялся, ни одно человеческое существо не могло передвигаться подобным образом и он подал сигнал в Чертог.
— Отверженные забирают легионера, поят его кристаллом.
— Они пошли против воли Императора.
— Я думал, они вообще ни на что не способны.
— Значит, мы ошибались, — сказал Диан. — Видимо, есть многое о чём мы даже не помышляли.
Когда его привезли, Тобиас передёрнулся, когда привезли Люмена того буквально втащили наверх и опустили на кровать как кусок льда какой-нибудь. Абсолютная невосприимчивость, глухота. Шайло тогда ещё не вернулся из Обители жриц. Тобиас помнил как хотел, чтобы Шайло поскорее приехал, как будто это могло чем-то помочь. Однако и после этого ничего не изменилось.
День ото дня одно и то же без возможности помочь. Тогда Рамил впервые понял, что такое страх и стоял с таким видом, будто лишился руки. Вздёрнул голову, оборачиваясь по сторонам, и встретил спокойные глаза Диана. Да, нерациональное, беспокойное, так и бывает.
Рамил сглотнул и совладал с собой. А сейчас замерев в стороне, слушал как Тобиас пытается рассуждать, что могло стать причиной нападения Черепов и за ним отверженных.
— … Но не могли же они действовать слаженно!
— Не нам судить о том.
— Шайло, кому тогда? — И не дождавшись ответа. — Ты уже спрашивал у Него?
Пауза.
— Шайло!
— Да.
— И что?
— Он сказал, всё что происходит подвержено единому порядку. И не стоит углубляться в его истоки, так как от этого ничего не изменится.
— Но…
— Тобиас, — тут же вмешался Лукас строго. — Ты слышал волю Императора.
Тот вместо обычного подзадоривания промолчал.
— Люмен говорил о каком-то мальчике: «он там…это он».
— Люмен бредит, — парировал Лукас не меня интонации и этим как будто провёл черту, после которой все разом замолчали и уставились кто куда.
— И всё же. — Прерывая тишину заговорил Рамил, Туофер тут же внимательно посмотрел на него. — Сопоставляя все факты и сводя их к… я не могу разобраться. Недостаточно данных для верного заключения.
— Тогда построй теорию, — отозвался лениво Диан.
— Теорию? — не понял Рамил.
— Да, — подтвердил тот.
Туофер снова перевёл взгляд на освещённое звёздное небо. Уловив почти растерянный взгляд Рамила, Диан пояснил.
— Ты построишь теорию и представишь как всё может быть на самом деле. И честное слово, пусть это будет хоть так, потому что я ничего не понимаю. А так будет хоть приблизительный ориентир. Потому, что это темнота, братья мои, и никому из нас не понятно, почему всё именно так, как произошло.
Многозначительно замолчав, Диан подобрал колено. Молчали и остальные.
Темно. Чувство парения мягко удаляет от ясности. На волнистых отполированных стенах вспыхивал свет и волной проходился по леднику. Кругом тихо и спокойно и только мерное колыхание воды вносит жизнь в безмолвное царство здесь. Свет падает с неба и, проходя толщу воды, приглушается. Впереди один из десятка коридоров, ведущих в самое сердце ледника. Там кругом белые стены, причудливые неповторяющиеся узоры и тишина. Позади очень темно, но впереди в переплетении коридоров скользит убегающий свет и зовёт вперёд.
Среди невесомости вдруг вспыхивают светящиеся буквы. Теперь это обвалившиеся стены и покрытые изморозью каменные блоки. Над головой невысокий свод. Взгляд падает на слова, высеченные прямо над аркой: «Блаженны нищие знанием».
Ему нужно подойти ближе и рассмотреть, потому что слова постепенно изменяются, пытаясь явить нечто скрывающееся за ними. И тут же вспыхивает темнота.
Заброшенная под снегом комната появляется во второй раз. Всё то же, только надпись другая. Ведь она всегда была другой: «Я познал совершенство»!
Вспышка, темнота. Комната зажигается снова и снова, являя собой не изменяющуюся реальность, но каждый раз другие слова. Они другие, хоть и невозможно увидеть, потому что кругом наползает мрак. Неумолимые тени скручиваются в тугой узел, скользят по телу. Это звёзды.
Океан из одних звёзд, вечно светящих замёрзших точек в космической пустоте. Если протянуть руку, всё равно не дотянуться и всё же звёзды испускают сияние как тепло от костра. Исходящий от них свет должен иметь источник.
Почему светят звёзды? Я… Он плывёт в океане вселенной среди них, не слыша ни звука, его окружает извечный вакуум. Я не знаю. Медленно со всех сторон наползает холод, как изморозь на стекле. И так же со скрипом охватывает кожу и застилает глаза. Теперь всё мутное и не различить ничего, кроме редких всполохов вдали.
Холод перерастает в пустыню, где камень кажется горой и небо затянуто темнотой. Даже если задрать голову, молочные пути не появятся. Но он стоит с закрытыми глазами и не может открыть их, все силы уходят на новые попытки, снова и снова. Он прикасается пальцами к глазам и чувствует только грубую кожу.
Не может открыть глаз, нельзя. Кругом поднимается снег с земли и улетает за слои атмосферы, пока не покидает защитный кокон планеты и не превращается в белые полосы. Их очертания видно даже через опущенные веки.
Совершённость проистекает из полного завершения. Взгляд из центра полностью согласован с её организацией.
Оно здесь. Стоит только податься вперёд, и вот он уже падает с высоты никому дотоле неизведанной. Падение такое тихое, что мир кругом даже не откликается на него. Чуть приоткрыв глаза видна одна темнота. И видит ли он? Или всё так же, слеп, как и был? Зелёное сияние перемешивается с синим всполохами и стеной стаёт над землёй. Оно сменяется вырывающимися через лёд кристаллами. Каждый кристалл источник жизни. Они дарят тепло, они привлекают агор.
Одно видение сменяется другим, вот уже агора сияет внутри кристалла, как будто не может вырваться.
Что такое агора? Агора — это суть человека, его сосредоточие.
Его окружают ровные ряды кристаллов и поднимающиеся из них агоры.
Причинно-следственные связи ведут к самому началу. Голова взрывается тысячью ярчайших образов.
Но ведь путь назад закрыт. Причинно-следственные связи ведут к самому началу. К познанию прошлого. Почему отверженные лишаются воли к жизни? Его пронзает снова и снова, пока всё не превращается в ослепительную белую вспышку. Только он, как абсолютно чёрное тело, стоит среди света. Как всё может быть застывшим если есть свет? Что его источник?
Строение всего живого уходит корнями в целесообразность и возможность выживания. Их тела…
Его швыряет назад и окунает в воду без цвета и запаха. Снова ничего, одна пустота со всех сторон. Чего не делают легионеры? Мягкая темнота. Легионеры не задают вопросов.
Надпись в комнате. Костёр под небом. Лёд сковывает мировой океан. Агора, заточённая в кристалле. Агоры — это суть. После сна необходимо уничтожить тело, чтобы растворить агору на мельчайшие составляющие. Тогда те соединятся с планетой, войдут в состав других агор, появятся новые образования и жизнь. Агора — это суть…
Над аркой в руинах написано: «Смерть».
Его кружит всё быстрее в темноте и пустоте, и вырывает из груди последнее дыхание. Состав горных пород и почвы указывает на соединение элементов. Структура ландшафта имеет образования, указывающие на необходимые процессы. Его охватывает нестерпимый жар от которого нет выхода. Процессы уходят вглубь тысячелетий, чтобы явить движение плит под слоем земли и снега.
Мир совершенен.
Он хватается за голову, как будто пытается стащить кожу и освободиться. И уже не различает ничего кроме жара и того, что появляется каждый раз, когда он приближается к краю. Оно всегда там, ждёт своего часа, чтобы явиться.
Темнота скрывает обрыв, но от пропасти его отделяет всего один шаг. Мягко переплетаются пространство и время, затягивая вперёд, и вот он уже подходит к самому краю. Оно в самом конце.
Запрет на развитие мышления имеет свои истоки. С помощью мифов и легенд сознание настраивается нужным образом. Помимо послушания и благоговения легенды и мифы ведут к одному.
Его резко швыряет вперёд, но вместо пропасти под руками переливающийся огонь. Напротив лица другое лицо, заснувшего мальчишки и шепот извивающегося пламени: скажи правду… скажу правду… правда. Лицо растворяется в огне, не оставляя ничего после себя, всё сливается, всё перемешивается. Ничего не ясно и стоит только попытаться вспомнить, совсем рядом…
Так близко. Запрет на развитие искусства, внедрённый на уровне неосмысленного. Почитание ремесла.
Смеющаяся счастливая Эва ветром проносится и исчезает в водовороте частиц и идей. Золотоволосый мальчик откидывает капюшон и тут же снова скрывает лицо. Движение повторяется снова и снова пока не сливается с общим потоком.
Мир совершенен.
Совершенство есть совершённость.
Психическая особенность легионеров сводится к одному простому… смех Эвы, падение кристалла…обостряет сознание лишая иллюзий… одна ясность. Цепочка явления и фактов уходит через время, высвобождая под покровом снега голую землю. Земля покрывается скупым разнотравьем и на цветах появляется белый пух. Растения поглощают свет… Ему нужно только протянуть руку и коснуться того, что впереди. Точно жаждущий, он кидается вперёд, до края осталось совсем немного.
Осталось сделать последний шаг, и удар страшной силы заставляет остановиться на самом краю.
— Люмен.
Он оборачивается как бы не веря в своё существование.
— Люмен, ты меня слышишь?
Вновь наползает со всех сторон глухая темнота и погружает в себя как в одеяло.
Шайло.
Голос полный страха и надежды.
— Он ответил.
Неясные контуры, неясные тени. Кругом всё непонятно и мутно как через отбеленное океаном стекло. Взгляд метается из стороны в сторону без возможности сфокусироваться. И вдруг его лицо хватают чужие руки и настойчиво разворачивают к себе. Эти глаза непонятные. Всё пустое.
Прошлое определено.
— Смотри на меня, не уходи.
А там зовёт бездна и острый зов преодолевает реальность, ему необходимо узнать.
За спиной кто-то ещё.
— Как и всегда…
— Нет, — уверенный ответ. — Смотри на меня. Сосредоточься на мне.
— Шайло.
И тот улыбается, а потом обнимает его так, как будто боится потерять.
— Ты вернулся.
Император терпеливо выслушивал доклад Шайло и только под конец отвернулся. Карнут стоял на месте, кожей чувствуя разливающийся по залу гнев. Ничто не могло подтвердить это, ни одно движение, ни перемена в позе или выражении застывшего лица. Но исходящая от Императора опасность окатывало жаром, заставляя молчать. Вдруг стало очень тихо, когда Шайло склонил голову и прекратил рассказ.
Судя по его докладу, состояние Люмена стабилизировалось. Однако то, что происходило, с ним всё это время было настолько неправильно, что Карнут сам не дожидаясь приказа, отдал распоряжение изолировать того. Другие легионеры не должны были видеть подобного и теперь Карнут понимал, что поступил правильно.
— Значит, — нарушил тишину Император, по-прежнему не поворачиваясь к детям Своим, — он отвечает теперь осмысленно и реагирует на внешние раздражители.
Это не был вопрос. Но верно уловив желание создателя, Шайло произнёс:
— Да, ему намного лучше. Пройдёт не так много времени и Люмен придёт в себя.
— Придёт в себя, — совершенно иначе повторил Императором голосом лишённым интонаций, в отличие от взволнованного Шайло. — Ты выбрал интересное слово для описания, над этим стоит подумать. Шайло.
— Да, Отец?
— Что говорит Альтер о содержании кристалла в крови?
Подняв голову, Шайло посмотрел на Императора. Никогда ещё прежде Император не выглядел таким сосредоточием угрожающей силы, как сейчас. Гнев Его воистину страшен, так говорил Карнут, призывая последнее поколение к послушанию. Люмен всегда усмехался, слыша подобное. Только Шайло продолжал внимательно слушать затаив дыхание.
— Незначительное уменьшение по сравнению с предыдущими образцами.
Они оба стояли в лаборатории когда Альтер закончил проверку последнего образца и, подняв голову, тяжело посмотрел на инкубатор впереди, а потом и на Шайло. И тот сразу всё понял. «Кристалл будет держаться очень долго, — сказал тогда Альтер, — не так-то просто вывести его. Будет цепляться, не хочет выходить, да». И замолчал, развернулся, принимаясь за свои дела, оставив Шайло наедине с его мыслями.
— Нам всё ещё не известны цели племени черепов, — сказал он и сразу уловил изменения в реакции Карнута. — Мои братья обеспокоены поведением племени.
— Мы разберёмся с племенем, — ответил вместо Императора Карнут. Молчаливая фигура первого возвышалась среди мягкого белого света зала. — Это не должно привлекать ваше внимание.
Карнут остановился. Происходящее в Чертоге не укладывалось в привычную картину. Последнее поколение не имело право распространять информацию по состоянию Люмена, но и без этого волнения легионеров не улеглись. И это насторожило его куда больше, чем Карнут считал поначалу. Многие продолжали допытываться или требовать встречи с Люменом даже не смотря на прямой приказ заниматься своими обязанностями.
А ещё одержимый страж, которого Император распорядился доставить в Чертог. Ему здесь не место, хорошо, что остальные не прознали об его одержимости. Это могло усилить общее беспокойство.
Страж прошёл четвёртый по счёту допрос. Несмотря на одинаковые ответы, Карнута не покидала ощущение, что что-то здесь не так и тот продолжает умалчивать о чём-то. Он лично сообщим Императору о своих наблюдениях и получил ответ: «Это не должно беспокоить тебя».
И Карнут остановился в своих дознаниях, тогда почему же молодые легионеры так настойчивы и непослушны?
— Он может передвигаться?
Резкая смена разговора насторожила Карнута.
— Да, но, — Шайло замялся, подыскивая нужные слова. — Мы ограничили его передвижения. Его нельзя… нельзя оставлять одного, потому что. — Говорить было тяжело. — Это его видения.
Молчаливое ожидание Императора вынудило Шайло продолжать.
— Он всегда здесь и не здесь. Как будто иногда выплывает на поверхность и тут же погружается обратно. И тогда Люмен не может отличать реальность от того, что видит в себе.
— Что же он видит?
— Я не знаю, но это пугает меня.
Император не отреагировал.
Что может видеть принявший кристалл? Это мерзко самой природе, если бы доза была чуть больше, изменения могли быть уже неотвратимы. И не смотря на видимое улучшение, Люмен продолжал находиться на грани.
— Что делать со стражем? — вдруг Карнут испытал острую потребность увести разговор от Люмена.
— Наградим его, — был ответ. Император повернулся к своим детям и, смотря мимо них, добавил. — Он спас легионера и заслуживает достойной награды.
— Будет исполнено. По последним данным…
— Уничтожить всех!
Карнут чуть не удержался, чтобы не отшатнуться и так и застыл на месте. Шайло поражённо смотрел на Императора. Тот же оставался всё так же спокоен и невозмутим, но белые бесцветные глаза внушали ужас, а пальцы сжимали невидимую шею.
— Уничтожить всех, — повторил Он, цедя яд, — найти и уничтожить каждого отверженного. Переверните все горы, истребите их, сожгите!
Невольно Карнут перевёл взгляд на Шайло и, видя расширенные глаза того, пожелал оказаться где угодно, только не здесь, не видеть этой тихой ледяной ярости, не слышать произносимых Им слов.
— Ты соберёшь отряд и отправишься туда, где его держали. Каждого, кого найдёте там, сожжёте. Не должно остаться ни одного отверженного.
Ощущая холод в жилах, Карнут поклонился. Император не смотрел на них, когда оба легионера покинули тронный зал. И лишь тогда в темноте на выходе Карнут позволил себе остановиться.
— Это не должно распространиться за пределы зала.
— Конечно.
Карнут до конца не знал, что именно должно остаться здесь.
— Наш создатель абсолютен как в Своей любви, так и в гневе, — сказал Шайло.
Этот легионер, куда младше его, пытается дать ему утешение? Тогда Карнут обернулся к Шайло и по-новому взглянул на того, с удовлетворением отмечая свою правоту. Теперь, особенно после произошедшего с Люменом, Люмен никогда не сможет… теперь… мысли не желали обретать ясность. Возможно это даже к лучшему, как бы чудовищно не звучало. Теперь только Шайло может претендовать…
— Карнут, твоё лицо изменилось.
— Ты честен. Что ж. — Голос тал жёстче. — До встречи.
И оба поклонились друг другу. Оставшись один, некоторое время Шайло ещё стоял на месте, вспоминая то время, когда они встречали каждый раз друг друга после разговора с Императором. Теперь же коридор был пуст и звёздный свет холодно очерчивал линии на полу.
Бесшумно ступая, он пошёл к комнате Люмена. Уже подходя к ней, Шайло увидел привычную пустынность коридоров и залов. Эта часть Чертога стала под запретом для других легионеров. Только дети последнего поколения имели права быть здесь.
Они привыкли к тому, что оставляя Люмена и приходя в следующий раз, заставали его в таком же состоянии. За последние дни тот несколько раз подымался и делал несколько шагов по покоям, а потом так же резко уходил в себя.
Потому тишина изнутри показалось привычной. Только когда Шайло вошёл, его охватило моментальное беспокойство — Люмена в комнате не было. Он вышел обратно в коридор и тут же свернул направо. Преодолел несколько арок и, миновав небольшой зал с четырьмя ведущими на верхнюю площадку лестницами, снова свернул в широкий коридор.
В самом конце уже был виден одинокий силуэт на фоне высокого окна. Здесь, как и во всей запретной для других части Чертога, было темно. Там, в горе, было слишком много света, ничто не должно напоминать. И всё же в этой чернильной темноте было нечто пугающее, когда Люмен стоял так один посреди круглого зала.
Голова его была запрокинута, руки свисали вдоль тела.
— Люмен.
Тот не отозвался.
— Люмен, — позвал снова и на этот раз друг повернулся на звук его голоса, моргнул и только потом Шайло увидел в нём некое узнавание. — Что ты здесь делаешь?
Молчание.
Шайло уже хотел повторить вопрос, как услышал:
— Я не знаю.
И всё же это «Я» порадовало его и вселило надежду. Ещё недавно друг не демонстрировал осознания собственной самости. Это хороший знак. И тогда Шайло решил приободрить его, всё равно он ничего не понимает и не запомнит, но может хоть на секунду Люмену станет лучше.
— Всё хорошо, Император отдал приказ уничтожить всех отверженных, что сделали это с тобой. Скоро их не станет.
Ему почудился вспыхнувший огонь в глазах, хоть это так же могла быть игра света и тени. Люмен вдруг уставился на него, а Шайло, не замечая перемены, продолжал:
— Их сожгут. Ни одному пошедшему против Его воли не избежать справедливой кары.
Что бы это ни было, оно ушло так же быстро, как и появилось. Люмен всё ещё смотрел на Шайло, но теперь без того жадного выражения. Всё в нём разом потухло.
— Пойдём.
Но тот всё так же продолжал стоять на месте не реагируя на слова.
— Я вижу как лёд сковывает океан, — это было самое длинное предложение, какое Люмен сказал с момента прибытия в Чертог.
— Хорошо, — снова бессмысленные видения.
— Я вижу агор внутри кристаллов. — Люмен не смотрел на него, продолжая говорить еле шевеля губами. — И время, оно уходит назад.
— Агоры не проникают в кристаллы, — возразил Шайло. — Всё это — галлюцинации и они исчезнут как только уровень кристалла в тебе снизится.
Тут только Люмен посмотрел на него и Шайло впервые узнал своего друга, перед ним стоял прежний Люмен. И хоть он понимал, что это не продлится долго, но надежда оставалась. Всё чаще тот приходил в себя, всё дольше мог мыслить разумно.
— Ты был спроектирован, чтобы ответить так.
— Все мы таковы, какие есть, пойдём, тебе не нужно бродить здесь одному.
— Шайло?
Вошедший Лукас остановился увидев Люмена.
— Всё в порядке. — И ту же добавил. — Что-то не так?
— Пришлось успокоить нескольких легионеров. Лучше тебе поговорить с ними.
— Сейчас буду.
Кивнув и бросив последний взгляд на Люмена, Лукас так же поспешно ушёл. Произошедшее повлияло на весь Небесный Чертог и даже легионеры не знали правды — то не могли не догадываться.
— Пойдём, я отведу тебя.
Это произошло больше двадцати лет назад, но Аджеха помнил случившееся как будто всё было только вчера. В тот вечер бушевала страшная метель и они с братом грелись у камина. За окнами была одна чернота и даже когда мать подошла и отодвинула шторы, не смогла разглядеть, кто стучится к ним.
Поместье было достаточно большим и заметным, и одним из самых богатых во всей округе. К ним, бывало, приходили замёрзшие путники и просили приюта и тепла. Вот и сейчас стук повторился, но как-то иначе, слишком уж уверенный. Так стучал отец, когда возвращался с охоты. Это сразу не понравилось Аджехе и он повернулся к двери. Анука продолжал возиться с вырезанными из камня фигурками медведя и охотника.
А потом отец что-то услышал, будто удар по снегу. Хотя тогда ещё Аджеха не знал, что то были вездеходы. Брат запустил медведя в ворс шкуры и поморщился, подставляя лицо огню в камине, происходящее его нисколько не волновало. Сам же Аджеха поднялся и посмотрела сначала на отца, тот вдруг встал и поспешил к двери пока мать её не открыла. Отодвинул засов и склонился. Потом Аджеха посмотрел на дверь.
Никогда прежде ещё он не видел, чтобы отец кланялся и смутился. Анука у его ног улыбнулся. Первым показался высокий статный человек в меховой накидке, полностью скрывающей его. На голове у него была обычная шапка и всё же та смотрелась настолько чуждо, что это бросалось в глаза.
— Это большая честь для нас, — проговорил отец по-прежнему не выпрямляясь. Склонилась в поклоне и мать, успев бросить предупреждающий взгляд старшему сыну, однако тот не понимая, почему должен кланяться незнакомцу, продолжал стоять напротив огня и смотреть снизу вверх на чужака.
Дети, однако, того не интересовали. Следом за ним в дом вошли другие похожие на него люди. Все они выглядели одинаково, а черты лица были до того непонятные, что долго на них смотреть никак не хотелось.
Так Аджеха и стоял вскинув голову, пока не ощутил мороз на коже. Из распахнутой настежь двери дохнуло злым холодом. Всего их вошло пятеро, последний сам закрыл двери и остановился. Говорил только тот, что вошёл вторым.
— Нам нужна комната на ночь.
— Конечно, — наконец отец выпрямился, говорил он тоже иначе. — Нану.
Мать кивнула и поспешила прочь. Аджехе сразу не понравилось, как посмотрел на неё тот, что вошёл первым. В отличие от остальных от него исходила сила привычки повелевать и принимать подчинение. Тут вошедший вторым скинул плащ и снял шапку, на плечи упали пепельные волосы, под плащом оказался серебристый костюм.
Это могли быть только легионеры. Не раз Аджеха слышал истории о них и теперь с большим интересом разглядывал высоких сильных людей. Только вот те стояли с непроницаемыми лицами. Двое сразу отделились и разошлись по дому, вскоре они вернулись и стали возле других.
Аджеха понял — те проверяли поместье. Это ему тоже не понравилось. Хотя легионеры выглядели так уверенно, как самые опытные охотники, потому он не позволил недовольству долго оставаться в себе и занялся изучением другого.
Один из них сел в кресло отца. Другие к тому времени скинули верхнюю одежду, этот же сидел с таким видом, будто жара от камина для него и вовсе не существовало.
Стоя босыми ступнями на шкуре, Аджеха ощущал длинный волос между пальцев. Не так давно они поужинали и запах жареного мяса ещё стоял в воздухе. Скоро их с братом отправят отдыхать на два часа в их комнаты.
Тот легионер, что выделялся среди остальных, снял шапку и другой тут же отреагировал, хотя Аджеха и не был уверен, что то заметил отец. У первого волосы в отличие от других оказались белыми, как и глаза, ужасно чужие и бесцветные.
— Не беспокойся, Карнут, — сказал он голосом мягким и в то же время таким, которому не посмеешь возражать. — Они не видят больше положенного.
Никак не отреагировал отец стоял в стороне, и тогда Аджеха понял с изумлением, что отец ожидает распоряжений беловолосого и сам весь напрягся. К счастью, Аджеха по-прежнему никого не интересовал.
— Иди в комнату и возьми брата, — мать склонилась к самому его уху и длинные её волосы скользнули по щеке. И не смейте выходить пока вас не позовут.
Молча взяв брата за руку, Аджеха повёл того в их комнату, где было одно окно и две большие койки. Ему исполнилось пять лет и потому Аджехе позволялось иногда отдыхать меньше положенного, однако сейчас на подобное он не надеялся. Анука, которому было чуть больше года, послушно впился маленькими пальцами в руку брата. Тот подхватил его игрушки и только перед дверью остановился обернувшись.
И тогда Аджеха увидел как мать склонилась над столом, за которым сидел легионер с белыми волосами, она поставила кувшин с горячим молоком и тогда легионер протянул тонкую руку с белыми пальцами, чтобы коснуться её. Мать резко отшатнулась, перепугано застыв и смотря расширенными от страха глазами на легионера. Вдруг стало очень тихо и Аджеха отсчитал три удара собственного сердца прежде чем услышал злой крик отца:
— Уходи немедленно!
Ему понадобилось несколько секунд чтобы понять, что отец кричит ему и тогда он мигом кинулся в комнату и закрыл за собой тяжёлые двери. Испугавшийся крика Анука открыл рот пытаясь разреветься. Но Аджеха тут же присел возле него и смотря в глаза, заговорил спокойно. Брат успокоился и улыбнулся. Аджеха вручил ему медведя и охотника, а сам замер у двери, чувствуя угрозу за ней.
Всё остальное произошло так же быстро. Вскоре дверь распахнулась и мать с перекошенным от ужаса лицом схватила обоих сыновей и быстро повела прочь. Она втолкнула их в комнату с погребом и с трудом подняла тяжёлый люк.
— Залезайте, живо! — руки её дрожали, говорила она то и дело оборачиваясь назад.
Первым спрыгнул Аджеха и помог спустить брата, после чего крышка захлопнулась и он ещё успел увидеть исчезающее в узкой полосе лицо матери и бледные её губы.
А потом вдруг стало темно и холодно. Анука прижался к нему ничего не понимая, ему не было страшно, только вот руки совсем замёрзли и Анука сунул их под одежду Аджехи. Тот же стоял на месте прислушиваясь к тому, что наверху, но слышал только собственное тяжёлое дыхание.
Раздался крик и он дёрнулся. Ещё один резкий женский крик, который тут же стихнул. Что-то упало. Шаги раздались совсем близко, глухой стук над крышкой и теперь уже грохот послышался совсем близко.
Один судорожный вздох за другим. Сердце бьётся глухо и Анука точно чувствует это. Как через одеяло, до слуха доносятся приглушённые голоса. Кто-то отдал несколько коротких приказов и тут же двое покинули комнату.
Со всех сил Аджеха надавил снизу на крышку погреба и та начала медленно приподниматься. И тут же кто-то другой откинул её.
— Забери их.
Сильные руки схватили Аджеху и оторвав от брата, одним рывком вытащили на пол. И тогда он замер как неживой, кругом была кровь, за легионером с белыми волосами лежало окровавленное женское тело, длинные тёмные волосы закрывали лицо, одна рука неестественно вывернута.
Он посмотрел дальше видя лежащего без движения отца в луже крови. Кровь в слипшихся волосах, кровь на одежде и тяжёлый запах в воздухе, так что невозможно не глотать его при каждом вдохе.
Это сделал он, легионер с белыми волосами. Аджеха видел это в его глазах, кровь была и на руках остальных, но это сделал Он. И тогда Аджеха понял, Тот видит в нём это понимание. А остальные не сделали ничего, чтобы помешать. Это не был легионер, в тот же миг Аджеха осознал кто стоит перед ним.
От затухающих ламп исходил мерцающий свет. Это Император. В тот же миг Аджеха понял, что никогда не забудет этого. Тут же пальцы нажали на его шею и Аджеха провалился в темноту. Очень долго он боролся с собой за право запомнить и продолжал видеть острое лицо в свете ламп и слипшиеся от крови волосы матери.
Нет, он не забудет! Он никогда не забудет. И когда снова открыл глаза, спросил ещё не вспомнив:
— Где мы?
И совершил ошибку показав, что помнит о брате, но никто не уличил его. Кругом было пусто и чего-то нахватало. Аджеха скользнул взглядом по стенам и опустил его на пол, и увидел красные следы. Память мигом вернулась, только он продолжал стоять с расслабленном лицом понимая, что если сейчас выдаст себя, не сможет отомстить.
Месть стала смыслом его жизни. Каждый день в храме Аджеха отдавал все силы тренировкам, не отступая ни разу и годы идя к своей цели ради одного: стать лучшим и попасть в Чертог. Чтобы добраться до Императора и лишить жизни, как тот поступил с его родителями, им и его братом. Все эти годы Аджеха ждал.
Время уже близко.
Но что-то происходило и в Чертоге. Это было похоже на скрытое волнение, когда все молчат, но знание прозрачной пеленой накрывает всё кругом.
Тогда Аджеха не сразу понял, кто забирает их с разрушенного моста и только потом, когда тепло иголками впилось в тело, увидел серебряные костюмы легионеров и мягкий свет кругом. Их забирали в Небесный Чертог.
И вот теперь после того, как Люмена сразу забрали, а его самого отправили на осмотр — тогда же Аджеха заметил эти изменения. В пристанище покоя было неспокойно на этот раз.
— Аджеха, — он повернулся на голос, с удивлением замечая идущего к нему легионера. Это был Карнут и держался тот как всегда отчуждённо и настороженно.
Куда большее удивление вызвало и то, что он лично отыскал стража. Аджеха поклонился, как было принято и выпрямился, ожидая приказа.
— Ты уезжаешь из Чертога.
В первое мгновение он чуть не выдал себя, но сдержался и промолчал.
— Благодари Императора. Согласно Его воле и по Его милости в знак награды, ты отправляешься в Обитель, где проведёшь две недели. — Карнут продолжал испытывающе смотреть на него, но так ничего и не заметил — хоть и обратил все свои ощущение на сканирование стража — развернулся и пошёл прочь.
Некоторое время Аджеха так и стоял на месте. На секунду ему захотелось улыбнуться, на секунду — испытать подозрение. Но как подчинённый Легиона, он должен был повиноваться, ему даже не нужно было собирать вещи.
Тут же появившиеся другие два стража, которых он никогда не видел, отправились сопровождать Аджеху до вездехода. И только когда мороз и ветер дохнули в лицо, Аджеха вспомнил, что Карнут назвал его по имени.
Он шёл к вездеходу через ветер, не обращая внимания на поднявшийся под ногами снег.
Не смотря на все усилия, не смотря на годы тренировок и усыпление в себе человеческого, его всегда будут подозревать. Потому, что он тот, кто видел как Император забирает жизни у его родителей.
И нужно быть предельно осторожным, чтобы исполнить свою миссию прежде чем кто-либо узнает правду. Ведь он помнит — а значит, должен быть усыплён.
Страж сел в вездеход и уставился впереди себя. Провожавшие его стражи стояли на месте и после того, как двери опустились. Когда Аджеха остался один, он улыбнулся, вспоминая о том, кого встретит в Обители.
Легионеры передвигались вперёд среди глыб льда и сияющих кристаллов. Первые в отряде привели в готовность огнеметы, и теперь шаг за шагом исследовали территорию. Кругом было тихо, поросшие льдом стены отражали движущиеся фигуры. Один подал знак другому и тот пошёл вперёд, тогда дали знак и остальным, и зачистка территории продолжилась без результата. Отверженных нигде не было.
Они преодолели ещё один грот действуя в парах и прикрывая друг друга. Перед последним гротом выстроились вдоль стены, первые выскочили вперёд с наведённым оружием. Все замёрзшие собрались в одном месте: длинные спутанные, смёрзшиеся волосы свисали, закрывая опущенные лица. Руки болтались вдоль тела, ни один из них не отреагировал на появление легионеров. И даже когда те открыли огонь, не один не шевельнулся. Пламя пожирало обесцвеченные тела нехотя, медленно ползло пытаясь вгрызться в одубелую кожу.
Но пламя всё же победило, легионеры открыли поддерживающий огонь, другие продолжали прикрывать все входы и выходы. Когда огонь охватил неподвижные фигуры и пеплом опадал с ещё стоящих тел, кругом было всё так же тихо.
…и не словом сказать, ни морозом на стекле выписать. А случилось в ту ночь великое и страшное действо. Узнав о коварстве и подлости замёрзших, Император вызвал Своих самых верных легионеров и наказал им лететь на край света и покарать злобных изгоев.
Три дня и три ночи прошло, как оказались воины Императора в чёрных горах. Вышел один из них и обратился, не таясь, к отверженным. Говорил им выйти на честный бой, но не ответили те, попрятались в своих норах и носу не выказывали.
Двинулись вперёд легионеры, долго блуждали по ледяным коридором и слушали дыхание мороза. Но вот увидели свет впереди и пошли на него. Поняли тогда замёрзшие, что нет им спасения и разъярились, в гордыне своей не пожелали отвечать, так и остались стоять.
И сказали им легионеры.
— Император всемилостив, просите пощады и будете прощены.
Но не отвечали те.
— Одумайтесь, — говорили легионеры, — против воли Его и закона пошли, пока не поздно вернитесь к порядку.
Всё так же безмолвствовали замёрзшие и в последний раз обратились к ним легионеры:
— Таков выбор ваш, в гордыне и злобе своей не можете прозреть свет праведный…
Проверив останки отверженного, легионер отошёл и в последний раз выпустил залп огня, разметая пепел по гладкому льду. Позади другой всё ещё стрелял, столбы огня окружили фигуры в костюмах, разрезая свет грота.
… охватило пламя замёрзших и вмиг поглотило. Не осталось от них и следа. Так непослушание было покарано, а легионеры вернулись в Небесный Чертог и мир жил в покое.
— Сколько им?
— Младшему год, старшей четыре, вер Она.
Женщина в коричневых одеждах стояла на внутреннем балконе, наблюдая за тем, как другие женщины возятся с детьми внизу. Волосы её были заплетены в тонкие косы, руки в перчатках лежали на перилах. Рядом стоял мужчина, прятавший лицо под капюшоном отороченным белым мехом, молодая девушка устремила взгляд туда же, куда и госпожа.
— Да, — Она говорила не спеша, не боясь, что её слова оставят без внимания, — интересный приказ.
— Матушка? — девушка смутилась, переводя взгляд на наследную дочь ушада.
— Тебе известно, Эдда, сколько нужно времени, чтобы человек слился с окружающей обстановкой?
— Вы говорите о влиянии культуры, вер Она?
Та кивнула. Сестра главы династии. Наследная дочь.
— Ах, Эдда.
Мужчина поднял голову, и свет упал на тонкие губы.
— Именно о культуре. Таково было послание того, кто отдаёт приказы. Не смущайся снова, смущение свидетельство непосвящённости — поскорей избавься от него. Вер Вельзеор, вы ведь со мной согласны.
Мужчина снова опустил голову и тогда Она вернулась к созерцанию ещё неуклюжих детей.
— Ваш брат был более разговорчив.
— И чем он кончил?
— Чомта был интересен… — Она провела ногтем по граниту. — Разве близнецы не должны быть хотя бы похожими? Да не стоит отвечать. Вы ведь не механик, вам посчастливилось жить, так сказать, узаконенным. Этих детей. — Голос её изменился. — Забрали, так же как и вашего брата. Мы воспитаем их… достойно. Как и было приказано.
— Как приказал он? — решилась спросить девушка.
— Он, она, не так важно.
— И много их уже? — проговорил приглушённо Вельзеор.
— Только у нас или вообще? Достаточно, уверяю вас. Весь вопрос состоит в том, как скоро человек сливается со своим окружением. И изменяется, формируясь в зависимости от него. Ещё тысячу лет назад еретики прибегали к метафоре вырванного растения, которое меняет форму в зависимости от почвы, если его пересадить. Еретики вообще любили абстракции. Видно тот, кто отдаёт приказы, прекрасно знаком с их творчеством.
— Творчество, — девушка повторила слышанное и сразу запнулась, а потом резко выпрямилась и проговорила уже властно. — Вы ведь знаете, уже ходят легенды.
— Да.
— Чертог не может не заметить.
— Но мы забираем детей оттуда, где их никто не станет искать. Легенды всего лишь отголоски.
— Дальновидные планы, — сказал Вельзеор уходя.
— Зачем он вам, госпожа?
— Затем, что он лучший стратег из всех, что у нас есть. К тому же, испытывающий пожизненную вину, — вер Она улыбнулась, — за судьбу своего брата. Которого никогда не видел. — И так же ненавидит кристалл, как и то, что он олицетворяет. Этот миропорядок обрёк одного на подобную участь. Этот миропорядок поможет свергнуть другой. И того, кто его установил.
— Стой!
Шайло успел схватить Люмена за поясь и затащить внутрь. А тот теперь смотрел на него так, как будто увидел впервые.
— Зачем ты это сделал?
— Я ничего не сделал.
— Люмен…
— Мне казалось, я могу летать.
В тишине было слышно как завывает ветер за окном. Выпустив Люмена, Шайло поднялся и задвинул толстое стекло. После чего обернулся.
— Здесь всегда темно.
— Мы думали, тебе не захочется видеть свет.
— Вы ошибались, — грубо возразил Люмен и поднялся.
И пока тот не ушёл в себя, Шайло осторожна произнёс:
— Как было там?
Тот остановился и на миг Шайло подумал, что сам спровоцировал это погружение, но вместо того Люмен заговорил путаясь в словах и мыслях.
— Мне нужно было что-то и я искал это, но не находил… всё время… даже сей…
— Оно уже прошло, забудь обо всём.
Ответом ему было бессмысленное молчание. А потом Люмен вдруг заговорил, уже не видя ничего перед собой и Шайло понял, что тот снова в плену тёмных видений.
— Время — это название тем изменениям, которые происходят в мире. Я начинаю с точки отсчёта — её можно назвать «сейчас» — и двигаюсь вглубь. И иногда мне кажется, что конца не будет.
— Ты заблудился в своём сознании. Это эффект от употребления кристалла. Ты никогда не сдавался, Люмен, не сдашься и на этот раз. Нужно только помнить о самом важном.
— Там нет самого важного.
Шайло говорил всего лишь с оболочкой. Его друга здесь не было и потому он не стал отвечать. Да это и не имело значения, что бы он ни сказал, на следующий день Люмен уже ничего не будет помнить.
И тогда пришла тишина. Не было больше ветра за окном, не было тяжёлых слов.
— Он не невинен.
— Что?
— Если Ему известно всё, в нём нет невинности.
Тогда Шайло сел на подоконник. Упёрся ногами в одну стенку, облокотился о другую и пока Люмен так и стоял молча на одном месте, сам он смотрел за окно, видя далеко впереди Великую Гору, уходящую острой вершиной в чёрное небо. Прошло очень много времени, когда Шайло ощутил как Люмен подходит сзади, его взгляд тоже устремляется к горе, ещё одна запретная территория.
Там было много света.
А здесь темно.
Но разве тебе не хочется покоя.
Оно рядом.
Шайло встрепенулся.
— Не надо.
И затих, не поворачиваясь назад.
Иногда ты считаешь, я поддаюсь, потому что не стараюсь избавиться от этого.
Тишина.
— Я знаю тебя, — проговорил Шайло в ней.
Ты всегда добивался своего. И затих, потому что за спиной снова стояла пустая оболочка. Ему нужно сидеть так очень долго, ведь моменты, когда Люмен приходи в себя, для него всего лишь минуты, а для самого Шайло проходят часы. Для одного всё складывается в короткий разговор, другой ждёт и ждёт, чтобы уловить малейшие признаки пробуждающегося сознания.
Остановившись легионеры быстро поклонились. Докладывающий заговорил:
— Зачистка территории закончена.
— Вы произвели остаточное наблюдение?
— Отверженных не обнаружено.
— Хорошо, — Шайло отпустил легионеров и повернулся к молча ожидающему Лукасу.
— Император распорядился, чтобы ты следил за выполнением операции?
— Да.
Лукас выглядел удовлетворённым. В последнее время Шайло посещал тронный зал каждый день. С того времени как Карнут был занят на крайних территориях, часть его функций перенял Шайло.
— Снова собираешься к Нему?
— Разумеется.
— Я пойду с тобой.
По дороге оба молчали. Только у самой двери Лукас остановился и сказал приглушённо, смотря на Шайло:
— Тебе нужно уделять больше времени своим обязанностям.
— Ты так думаешь? — тот тут же посерьёзнел.
Лукас подтвердил свои слова.
— Сегодня я побуду с ним.
— Возможно, ты прав. Я думал, мой первоочерёдный долг помочь Люмену, но теперь вижу, что заблуждался. Кризис миновал и теперь всё зависит от него самого. Спасибо.
Ответив молчаливым кивком на благодарность друга, Лукас уже поднял руку, чтобы толкнуть дверь, как оба услышали возбуждённый крик и Эва мигом подлетевшая к ним, укоризненно вздёрнула подбородок.
— Теперь-то можно, — Эва не спрашивала и уже заглянула за спину Шайло, пытаясь добраться до заветной двери, однако тот мягко отстранил её. Отчего девочка с видом оскорбленного достоинства проговорила в сторону.
— Почему вы меня к Люмену не пускаете?
— К нему сейчас не нужно заходить, — попытался объяснить Шайло своим самым убедительным голосом. Однако на Эву тот явно не действовал. Видя это, Шайло продолжил. — Ему сейчас лучше оставаться одному.
— А вы туда ходите.
— Эва.
Упрёк Лукаса она даже не заметила.
— Ты ещё маленькая и не должна вмешиваться в дела легионеров.
— Это почему ещё?
— А теперь иди и поиграй.
Надув губки девочка так и продолжала стоять, демонстративно скрестив руки.
— Меня не пускаете, сами ходите. Это нечестно!
— Так будет лучше.
— Вот ещё.
— Эва, хватит пререкаться, — снова вмешался Лукас.
— Нечестно-нечестно-нечестно!
— Эва, — произнёс Шайло.
Та хмыкнула и развернувшись гордо удалилась. И только когда маленький силуэт скрылся в тени коридоров, Лукас заметил:
— Ей не стоило появляться здесь, нарушая приказ.
— Но ведь она — последнее поколение.
— Это так и всё же.
В ответ Шайло не сказал ни слова. Но он понимал, о чём говорит Лукас. Эва же насупившись упёрлась спиной в высокую стену и прочертила носком туфли линию перед собой. Вид у неё был крайне рассерженный, а настроение прекошмарнейше загублено.
— Тоже мне, легионеры, взрослые, зрелые, — проворчала она чертя линию в обратную сторону и резко остановилась. Глаза мигом осветились дерзостным светом, а губы растянулись в довольной улыбке.
Она, между прочим, точно такой же легионер из того же поколения и уж тем более не собирается считаться с этим противным Лукасом. Никогда прежде ей не доводилось предаваться терпению. Только вот в этот раз застыв за аркой, Эва очень терпеливо ожидала, когда же те двое покинул коридор.
Убедившись, что здесь больше никого нет, Эва гордо пошла вперёд.
Она распахнула дверь.
— Милый Люмен!
— Эва!
Не ушли всё-таки! Рванувшись вперёд, чтобы Шайло или Лукас не успели перехватить её, Эва кинулась к Люмену и налетев на того, с разгону обняла. И задрала голову смотря снизу вверх. В дверном проходе показались подоспевшие легионеры, но не решились вмешиваться.
— Как здесь темно, фу.
Медленно начал проявляться мягкий белый свет и разлился по всей комнате заполняя её.
— Люмен, Люмен, я так скучала. А что ты здесь делаешь совсем один? А зачем тебе темнота? А когда мы пойдём танцевать. Ах, Люмен, я так давно не танцевала. Мне не танцевалось просто-напросто, даже не знаю почему.
Шайло видел как тот продолжает безучастно смотреть впереди себя, никак не реагируя на лепет Эвы. И ему оставалось только ждать того момента, когда девочка заметит это и отстранится недоуменно.
Шайло захотелось вмешаться до того, как это произойдёт, но он не смог.
— … так невообразимо скучно, что ты даже представить себе не сможешь. Ей совершенно невозможно объяснить, зачем нужно останавливаться перед тем как идти дальше. А остальные, ты бы видел какие они смешные, шепчутся так по уголкам и думают, никто ничего не замечает. А один даже сделал вид, что ничего и не говорил, когда меня заметил. Но они ведь не такие как мы, мы же сделаны совершеннее. Последнее поколение всегда сильнее. Ой, а мне привезли разные засушенные растения и цветы. Они очень интересные, никогда бы не подумала. Но от Чертога пахнет в сто раз лучше. Люмен, а когда мы пойдём петь, жутко как хочется петь.
— Эва.
Шайло встрепенулся когда услышал его голос. Что-то в Люмене звучало иначе и тогда Шайло чуть не подался вперёд, чтобы удостовериться…
— Тут просто скука какая-то пока тебя нет, все такие неинтересные, только и знай себе ходят с важными лицами. — И тут она поведала страшный секрет округлив глаза. — И никто не хочет играть со мной!
Обличающие слова были сказаны, а Люмен посмотрел на девочку, видя большие голубые глаза и золотые локоны, которые пружинились и подскакивали когда Эва бегала.
— Мы обязательно поиграем.
Шайло видел как ясность возвращается в глаза Люмена, пока тот гладил волосы Эвы.
— Правда? Вот здорово! Я так рада.
— И пусть вернут свет в Чертог.
— Конечно.
Девочка победоносно улыбалась.
Золотые волосы.
— И зачем ты тут сидел так долго?
— Больше не буду.
— Хорошо.
Эва крепче обняла его.
В разлившейся черноте наступившего дня одна звезда сияла особенно ярко. Искрящийся белый свет играл на покрове снега, что приглушил всю землю, куда только ни посмотри. Они стояли на том же балконе, только на этот раз здесь были все братья и каждый теперь смотрел впереди себя. И только Рамил смотрел на Люмена. Ему захотелось так же упиваться болью от красоты мира, только вместо этого Рамил продолжал молчать, в то время как Люмен сказал:
— В Чертоге не стоит затмевать окна.
За последние дни Люмен резко переменился, больше не впадая в то отрешённое состояние, прекратились и галлюцинации. Люмен вернулся и теперь каждый осторожно радовался, как радуются те, кто услышал первое слово от молчавшего десятилетиями.
— И веселее будет, — заметил Тобиас смотря далеко вниз, где темнота как океан плескалась о гладкие стены Чертога.
Лукас в этот раз ничего не ответил, предпочитая стоять в стороне. Гавил перевёл взгляд с одного брата на другого и сделал такое же спокойное лицо, после чего попытался застыть на месте, но не выдержал вскоре и таки поменял позу.
— В любом случае, — продолжал Тобиас, — мне уже надоело сидеть просто так.
— Даже Карнут уехал, — подтвердил Гавил.
— Да-а, — Диан потрогал мочку уха, подпирая рукой подбородок, — и некому нас совершенствовать. Боюсь, ждёт нас теперь долгое прозябание.
— Больше тренировок не будет. Мы и так достигли нужной стадии развития.
Теперь Люмена слушали всегда с настороженной серьёзностью.
— Почему ты так думаешь? — решился спросить Шайло.
— Видно.
Тобиас не мог терпеть тишину и потому поспешил произнести:
— И теперь можно в полной степени собою гордиться.
Никто не хотел молчать при нём. А Рамил всё смотрел на Люмена. Тот ни разу не повернулся к ним и всё продолжал всматриваться в чернеющую даль. Как если бы там было нечто скрытое.
— Здесь столько воздуха.
Они замолчали когда заговорил Люмен, вмиг приковавшись к нему взглядами. Он говорил не так как они и в тот миг это ощущалось особенно явственно. Грудь тяжело вздымалась, глаза опасно и в то же время восторженно сверкают.
Да, ему бы так же хотелось упиваться… хоть это и невозможно.
— Только посмотрите.
И они смотрели, потому что иначе не могли и в тот миг видели тоже, что и их брат. И всего лишь на миг Рамил ощутил, а у Гавила вырвался судорожный вздох, застыл и Лукас с Дианом, а Тобиас рассмеялся про себя. Только Шайло подошёл ближе, чтобы стать рядом с Люменом, ему было спокойно наконец.
— Я вижу! — восторженно прошептал Гавил.
Костёр из настоящих веток трещал и потрескивал с жадностью набрасываясь на новые палки, которые в него подкладывала бледня рука. Вся фигура была закутана в меховую куртку, лицо скрывал капюшон. Оба человека сидели на устланных шкурами камнях у огня и оранжевые отсветы играли на их одеждах. Позади дети лакомились тюленьими глазами.
— Ты…
— Костёр горит хорошо.
— И всё-таки у нас не получилось.
Улыбка, даже если не видно лица. Когда она наклонилась длинная золотая прядь выпала из капюшона.
— Получится.
Одна из женщин вышла и увела притихшего ребёнка в хижину из шкур и меха. Каждая хижина была украшена черепом животного: оленя, моржа и белого медведя. Часть костей ровными рядами ловили ветер, отзываясь на неспокойную морозную ночь. В воздухе пахло кострами и покрытым обледенелой коркой снегом. Далеко-далеко позади тёмные фигуры передвигались, занимаясь делами племени.
— Госпожа.
— Говори.
Енор получил разрешение и заговорил, страшась и желая одновременно заглянуть в мудрые глаза, где за мудростью всегда скрывалась анархия.
— Они уже заметили исчезновение детей.
Взгляд его скользнул на маленький силуэты и вернулся к костру. Слишком много веток и потому пламя поднимается так высоко, опаляя жаром.
— Так и должно было быть.
— Расходятся легенды. — Пауза. — И о том, кто похищает их, о тебе.
Дохнувший ветер поднял пепел и кинул к его ногам, чуть не коснувшись носков ботинок из тюленьей кожи. И тут же улёгся как замирающее дыхание. Та, что сидела напротив, резко подняла глаза и тогда он увидел этот страшный блеск и замер не в силах отвернуться.
— Эти легенды трансформируются со временем. Благодаря Небесному Чертогу. Нужно предать негативный аспект и закрепить на общедоступном уровне.
— Чего ты хочешь?
Тишина затянулся и Енор уже не думал, что ему ответят.
— Себя.
— Я…
— Свободы. Свободы воли.
— Что нам делать с легендами?
— Они нам не важны. Ведь именно с этой целью мы забираем их, избавить от вгрызшегося в этот мир влияния.
— Но насколько целесообразно рассылать их… Ко всем ним. Я хочу сказать, мы не можем доверять благородным родам.
— Здесь не доверие решает всё, а выгода. Им так же выгодно сдвинуть гору. Мы же дали им точку опоры.
— Ты.
— Самое главное в каждом начале — побороть страх. Это всё равно, что убить себя и снова родиться.
Енор услышал, как ветер играет на костях, как подымается снежная стена в пустыне и трещит костёр между ними. Один ребёнок протянул руку и взял маленькую полую косточку и тут же принялся дуть в неё, подражая тому, что видел от взрослых. Когда-нибудь ему дадут настоящий музыкальный инструмент и тогда он будет играть. Большие собаки на длинных лапах свободно ходили между домов не трогая щенков. Самая крупная задрала морду и уставилась в беспросветно чёрное небо. Молочные туманности приглушали все звуки.
Он когда-то написал картину. И пока писал её, не мог делать ничего и не видел ничего, и иссушался с каждым днём. А когда закончил и увидел своё творение, целиком возликовал и преисполнился сил, которых ещё никогда не знал.
Тогда пришли люди и увидели картину, и нарекли ее не имеющей права на существование. Тогда была такая же чёрная ночь, такие же мутные следы на небе и ему дали всего один час, чтобы уничтожить полотно.
И Енор сбежал, оставив картину на месте. Не имея дерзости забрать её, не имея силы уничтожить.
Что с ней случилось после, Енор так и не узнал. Хотя, сомнений у него оставалось мало.
— Я тогда не понимал, почему они хотят сжечь её, — проговорил он. — Но благодаря тебе мне стало понятно. Контроль. Но разве мы не добиваемся того же контроля? И всё же ты хочешь добыть это. Да, мне не нужен ответ на первый вопрос. Но почему они помешали нам? Разве отверженные могут ходить, разве им доступна мотивация?
— Я узнаю это, — в словах прозвучал потаённый вызов и угроза. — Не стоит опасаться меня, Енор, тебе я не причиню вреда.
— И всё же я боюсь.
— Разве мой создатель не всеблаг?
Его молчание вызвало опасную тишину.
— То, что мы делаем, нас проклянут.
— Пускай.
— Часть будет предавать наши имена тьме.
— Часть будет восхищаться. Не важно, что будут думать миллионы из родившихся и миллионы из тех, кому ещё предстоит родиться. Идя к цели, будь готов к ненависти. Такова цена убийства.
— Ты говорила через смерть приходит жизнь. Но я так и не понимаю, что такое смерть.
— То же, что и сон.
— Странное обозначение. Тебе известно, что оно значило изначально?
— Будет известно.
Голубые глаза горели диким светом в свете костра. Сколько злости и неукротимого стремления можно носить в себе?
— Что делать с новыми?
— Отправь их к иовам. Девочку оставь здесь.
Енор кивнул, принимая приказ.
Три собаки пробежали к краю поселения и уставились в ночную темноту.
— Совсем скоро.
— Госпожа?
Её улыбка всегда пугала и заставляла сердце биться сильнее.
— Когда тебя создают, творец должен быть готов к тому, что творение так же пожелает созидать. В конце концов, когда достигаешь нужного уровня, другого выхода у тебя нет.
Фигура, закутанная в куртку, поднялась, капюшон всё так же закрывал лицо, но две пряди выбились, разрезая белизну одежды двумя огненными линиями. И тогда костёр вспыхнул ещё ячее, и только когда она отошла, художник ощутил ярый жар на лице.