«Никогда не стоит недооценивать лёд»
Места скопления кристалла под водой на относительно неглубоком уровне всегда сопровождаются туманом. Это Маул знал с самого детства, когда отец ещё сопляком брал его на Крошащий Лёд. Там, стоя на корме и кутаясь в защитный плащ, он наблюдал, как корма прорезает льдины на воде. Вода хлестала со всех сторон, фонарь раскачивался над головой, морозная соль оседала на губах. Матросы, различные инженеры по всевозможным специальностям, водители батискафа и управляющий зондами. Так продолжалось на протяжении всех этих лет. Только теперь к общей команде присоединился биолог и микробиолог. А ещё новый корабельный врач. Её звали Ада Норз и Маулу она совсем не нравилась за жидкие серые волосы и слишком внимательные глаза цвета стали.
Острый нос корабля быстро разбивал лёд. И Маул с любопытством смотрел как поднимаются мягкие плывущие туманные пары от чёрной воды. Кристалл излучает тепло и потому в холоде под водой от него всегда идёт туман. Если он, кристалл, не слишком глубоко. Собственное дыхание паром коснулось губ, и капитанский сын на миг задумался, может, кристалл тоже так дышит. Но мысли его прервал грубый голос сверху.
— Посмотри вперёд.
Отец был очень высоким и с такими широкими плечами, что перед ним всегда все расступались, и сам Маул будет таким, когда вырастет.
— Мы расчищаем морской лёд, чтобы добраться до скопления, — пояснил капитан сыну и тот снова перевёл взгляд вперёд.
Чёрная вода хлюпала внизу, а в остальном безмолвно сковывала всё куда ни глянь. Такая чёрная, что и небо уступает ей. Была середина дня и потому звёзды сияли так ярко, как никогда. А туман вёл к кристаллу. Его-то туман и выдавал. Даже зонды не нужно использовать.
Они уже давно обработали данные по движению льда согласно ветру и течению и теперь готовы подойти к залежам. Маул знал, что отец ведёт одно из самых технически оснащённых суден, с самой лучшей системой навигации. Сам Император распорядился построить Крошащий Лёд.
Справа ледяные глыбы собирались в отдельные группки. Слева из воды возвышался большущий айсберг с проходом в нём как будто предназначенным для небольших рыбацких лодок. Только вот те не ходят так далеко.
— Смотри, вода из-за скопления кристалла здесь теплее и лёд двигается быстрее. Нужно быть очень внимательным. Иначе можно попасть в ловушку. Поэтому нам и нужно столько навигаторов. Они следят за течением и движением льда. А так же прогнозируют его расположение в ближайшем будущем. В месте как это. — Говорил отец своим низким рычащим голосом. — Смоделировать ситуацию порой бывает сложно. Изменения быстрые, так что держи ухо востро и смотри глазами. Никогда не стоит недооценивать лёд.
— Отправить зонды на разведку.
Это для вычисления максимально эффективного пути, понял Маул. Выходит, кристалла впереди очень много. Вот это да! Давно они уже не выходили его столько сразу! Может отец даже даст прикоснуться к одному всего на секундочку, пока никто не видит. Какие же они тёплые и гладкие!
«Как материнская грудь», — говаривал за кружкой бульона Офар. Раньше он служил матросом на рыболовном судне, вытаскивал сети и тралил морское дно. Но за какие-то заслуги его перевели на судно для добычи кристалла, и теперь Офар иногда даже надувался от важности, когда разделывал клыкача, будто и сам стал Императором над тем.
— Здесь и ветер может стать ловушкой. Всегда следи за ним. Как и за течением и движением льда. Иногда и навигация не поможет.
Корабль оснащён приспособлениями для пролома льдов. Свободно плавающие его скопления представляют большую опасность. А вот императорским кораблям и лёд нипочём! Вот бы хоть раз постоять за штурвалом одного. На картинках и в рассказах старых рыбаков в постоялых дворах, так те чуть ли не самые огромные громадины во всём мире. Без единого шва на корпусе и могут погружаться под воду. Отец сказал, императорский корабль может задраиться за пять минут, а его стёкла благодаря кристаллу в себе выдерживают любое давление.
Маул вспомнил глубоководных рыб, которые надуваются когда их вытаскиваешь из глубин. Не хотелось бы ему оказаться такой рыбой. Представив как раздувается, он дёрнул губой и свёл брови в линию.
— Смотри.
Из раскрывшегося люка показался круглый батискаф с единственным окном по центру от обшивки. Единственной узкое отверстие сверху служило входом. Внутри располагалось куча всяких приборов с колесиками и шестерёнками. По бокам были прикреплены к корпусу руки из металла. На глубине они должны поднимать кристалл и доставлять его в отсек под батискафом.
Резать кристалл им разрешалось в крайних случаях. А резать один кристалл мог только другой кристалл. Потому «руки» некоторых батискафов были сделаны с острыми насадками из него.
Сейчас Крошащий Лёд дрейфовал среди глыб различных форм и размеров, но до тумана пока ещё не добрался. Свет от прожекторов выхватывал из темноты громоздкие фигуры льда. Ледяные стражи, так их называли в городе. А ещё говорили здесь всё, весь мир, заморожено. Маулу так никогда не казалось. Если бы они видели, с какой скоростью плывут огрызки льда по морю, которое окружает центральный континент! А за морем идёт пояс льда, он сковывает острова, за ним простирается великий океан. А там уже и северный континент, далеко на юге и юго-востоке ещё один, там расселились династии.
Из-за этого пояса особо то и не поплаваешь, если только Император не выделит тебе хороший корабль. Император знает всё.
Глухой скрежет нарушил тишину. Одна из глыб ударилась с той стороны.
— Ветер. Течение. Лёд. — Повторил Маул вслух впиваясь взглядом в приближающееся скопление тумана. Уже сейчас ему казалось, что он замечает слабый свет оттуда. Хотя отец смотрел так, точно тумана там и не было.
Ветер. Течение. Лёд. Никогда нельзя забывать. Да и ветра сейчас не было, поэтому туман стоял на месте как молочные пути на небе.
— Эх, сколько пресной воды, — Офар всегда всему удивлялся, хотя плавал уже пятьдесят лет, а может и больше. Никто не знал сколько ему на самом деле лет.
Огромные айсберг вздымался над морем как хищный зуб. Он следит за ними, понял Маул, провожая именно его взглядом. И ведь это только верхушка. А насколько тот уходит вглубь, одному Императору известно. Маулу ещё никогда не доводилось видеть два одинаковых. Каждому столько лет, что и представить невозможно. Их грыз ветер и терзала вода, айсберги лишь становились самими собой и молча плыли дальше.
Ветер. Течение. Лёд.
С другими кораблями их корабль уже обменялся данными и теперь готов приступить к добыче кристалла.
— Здесь не должно быть льда, — сказал Гежей, молчаливый и вечно чем-то недовольный. Маленькие его глаза смотрели из-под лысых бровей. — Но есть.
— Да, — задумчиво протянул отец из-под капюшона плаща. — Следи за навигационными приборами.
Гежей отправился исполнять приказ. Туман тем временем приближался как щупальца осьминога. Лёгкий он подымался на некоторое расстояние над водой и там растворялся в темноте. Звёзды освещали море до самого горизонта и белели верхушки айсбергов. О борт билась волна и вдруг стало так тихо, что единственный этот плеск напоминал о жизни. Холод щипал щёки, нос уже совсем отмёрз, только пар от дыхания выплывал впереди. Маул только поплотнее закутался в плащ и лишний раз обрадовался тому, что тот водонепроницаемый. Руки грели такие же перчатки. И сапоги выше колен. В городе любили носить тюленью шкуру, только та не годилась для моря. Вот когда он вернётся домой, тогда и…
— Впереди!
Крошащий Лёд приближался к туманному мареву. И оно отступало. Чем ближе подплывал корабль, тем прозрачнее становилась его дымка и, в конце концов, Маул увидел то место, где должны опустить батискаф. Света там и впрямь не оказалось, хотя прекрасно известно, что очень большие кристаллы не только жидкие внутри, но ещё и светятся: от чистого голубого, до бледно зелёного, белого или серебристого. Разные кристаллы совсем как разные люди.
Двое мужчин, их наняли с прошлого рейса — Омар и Репнут, подошли к батискафу. Что повыше, Омар, забрался на него и приложился к колесу, со всей силы надавил по кругу. Второй так же ловко залез вверх и принялся помогать. Вдвоём им удалось прокрутить колесо и то уже легко шло, пока не открылся вход внутрь. Оба забрались в темноту, а потом там загорелся слабый белесый свет. Уже запущенный изнутри механизм сам захлопнул люк, и ток как заведённый завинтил его на место. Через единственный иллюминатор были видны сосредоточенные лица. Маул бы ни за что не стал отвлекать их в этот момент. Оба быстро переговаривались и проверяли различные механизмы на приборной панели и по бокам от них. Сейчас их специальные костюмы для погружения походили на тюленью шкуру. Странно было смотреть на открывающие и закрывающиеся рты и при этом не слышать ни звука. Совсем как будто под водой уже. От этой мысли делалось странно.
Подъёмный кран со скрежетом стал натягивать тяжёлую цепь и та поддалась. Вот батискаф оторвался от корабля. Он поплыл над бортом и стал опускаться в темноту. Маул подался поближе чтобы увидеть, как того медленно съест вода.
Когда люк не стало видно, все услышали:
— Началось.
Капитан скрылся в рубке. Сейчас он будет следить за сообщениями из батискафа. На самую глубину тот опуститься не сможет, передатчик действовал на ограниченном расстоянии.
— …го там много, мальчик, — Офар всегда называл его мальчиком, — помяни моё слово, его там много…
Он говорил о кристалле. Зачарованный Маул следил за неподвижной водой. Хотя это только ему она казалось такой, течение тут быстрое, хорошо хоть ветра нет. А уж представить сколько там чудищ водится!.. Он до сих пор побаивался их, совсем чуть-чуть. Однажды ему довелось видеть тушу исполинского кальмара с огромными когтями. Один такой больше собственной головы. В порту ходили истории об осьминогах, что топят легкоходные судна. Но отец ничего такого не помнил, но и слух не развеивал.
«Воды глубоки, а лёд вечен».
Маул принимал это за ответ.
Батискаф опустился на глубину, цепь прекратила отматываться. Потом её отстегнули и та стала подниматься телепаясь чёрным концом над водой. Вода с неё стекала уже на борту. Теперь пришла очередь исследовать глубину. Когда нужно батискаф сам выплывет, а пока прожекторы под водой выхватывают из морской тьмы обледенелые сгустки и косяки блестящих рыб. И много-много мелких точек. А ещё в воде много криля.
Офар обернулся и усмехнулся ртом без одного зуба.
— Что там, Офар?
— Говорят, видят как пингвины плывут подо льдом.
— Ха-х.
Зато все остальные зубы крепкие и белые, ими Офар хвастался молодым матросам. Говорил, в его возрасте у них то всего по зубу и останется. Не то что уж… Мать обычно за это на него сердилась, а мелкая сестра хихикала, хоть ничего и не понимала. Мороз всё отморозит, заканчивал Офар провожая мать взглядом и подмигивал Маулу. Хоть если честно, тот тоже не особо понимал.
— Нет тут пингвинов, — вмешался Маул. — И вообще.
— И то верно, мальчик. Пингвинов нету.
— Ха-х.
Он нахмурился. Смеяться то он смеялся со всеми, но вот чтобы так вот и разобраться что к чему. Тут понадобятся годы. Хоть сеть плести уже умел, все должны плести сеть, кто в порту живёт. И знал двадцать видов узлов. Сестру учили чистить шкуры и рыбу, и ей это почему-то больше нравилось. Хотя узлы вязать тоже училась.
Впереди только свет холодных звёзд отражался на колышущейся воде. Мороз пробирался по горлу внутрь и каждый вдох давался с трудом.
— Иди-ка с палубы, погрейся.
Маул упрямо мотнул головой. Если он сейчас уйдёт, его буду считать слабым. Мальчишкой, которому ещё грудь сосать, а не в море ходить. Кто боится холода — не годен жить. Вот оно как. Нет, когда-нибудь он станет капитаном своего корабля, его уж точно назначат. Будущему капитану не пристало бояться холода!
Хотя щёки уже и обледенели точно. Носа-то уже и не чувствовал. Точно болеть нос будет, когда Маул войдёт внутрь. А сейчас он только стоял и смотрел. Отец точно будет доволен.
На ум пришли истории о кораблях с заледенелыми фигурами на борту. От таких историй становилось жутко. Их и не сожжёшь, фигуры те, там уже агоры носятся. Нельзя агор выпускать. Если такой корабль или лодку находили, скидывали всех на дно морское, чтобы там и оставались.
— Не скоро ещё подымется.
— Что передают?
— Реур, сходи узнай.
Тот вернулся не сразу.
— Есть залежи. Большие, не больше ста-ста пятидесяти лет. Светятся. В середине могут быть и старше.
Старый Офар только губы выпятил, но ничего не сказал. Когда пришло время доставать батискаф, оттуда подали сигнал и через пол часа из воды показался чёрный люк. А за ним и пузатые бока. К люку подцепили цепь. Та тут же впилась в нужные кольца и очень медленно и осторожно тяжёлый шар стал подыматься вверх. Вот показался его поддон и в тот миг, когда тот выровнялся на уровне глаз Маула, тот увидел стройные ряды кристаллов аккуратно собранные в поставленные так, чтобы поддерживали друг друга. Они бы и не повредились, но кристалл нужно уважать, ведь это кристалл.
Дыхание так и оборвалось, никогда прежде ему ещё не доводилось видеть таких больших и гладких! Ведь один кристалл никогда не бывает похож на другой, оттенки голубого переливались с зелёным. Белое отражалось в прозрачном серебре. А в свете прожекторов кристалл на миг вспыхнул золотым и заиграл ярче любой звезды. Как большой и сияющий шар. Когда батискаф подняли выше уровня прожекторов, сияние тут же потухло и через отблески розового Маул снова разглядел одиннадцать больших ровных кристаллов вместо одного светящегося шара.
Наверху кран остановился и батискаф завис над палубой. Рабочие в больших рукавицах тут же начали хватать поддон и открывать задвижки. Один из них подал сигнал рукой и группа таких же рабочих в чёрных костюмах с белыми светоотражающими полосами вкатили тележку. На неё совместными усилиями они начали погружать кристаллы один за другим. Судя по сгорбленным фигурам, те были очень тяжёлыми. Ставили их бережно с глухим стуком.
— Стоял тут всё время, — пророкотал появившийся отец с явным удовлетворением в голосе. Капитан никогда не выражал эмоции и иногда становилось очень трудно угадать о чём тот думает. Доволен или наоборот сердится.
Когда всё выгрузили и под присмотром инженеров отвезли в хранилище, батискаф опустили ниже. Тот глухо ударился о палубу и размотался как на пружине задраенный люк. Оттуда вылезли подводники.
— Замерьте температуру воды. Клянусь Императором, такую и подогревать не нужно, там его целый ледник.
— Никогда ещё не видел столько, — подтвердил второй. — Течение при подъёме постоянно нас сносило.
Слушавший их с вниманием Маул только сейчас ощутил прикосновение ветра к холодным щекам. Интересно, как давно тот поднялся?
— Время и отдых знать, — вынырнувший из толпы Офар лукаво подмигнул мальчонке, после чего указал на живот.
— Ты смотри какой гладкий.
— Это же костюм у тебя! — Окликнул его Маул.
— Вот ещё! Самая что ни на есть моя кожа. А ну пощупай, говорю. Смотри, какая гладкая. Есть пора, а то скоро в моржа превращусь и уйду к русалиям жить, буду как они сырой рыбой питаться, усами течение проверять да петь свои песни на камнях. И шкура такая же серая будет, и глаза-пуговки.
— Ты и так сырую рыбу ешь, — Маул сам видел.
— Эк глазастый. — Офар повернулся к капитану. — Внимательный мальчонка растёт.
Ужинали в столовой за длинным столом. Поднялись волны и приходилось порой наклоняться, чтобы добраться от подносов с едой к столу.
— Ветер поднялся.
— Пора уходить.
— Залежи может перехватить другой корабль.
Если подобное случится, проценты от общей стоимости побегут к другим, а они вернутся без выручки. Выручка же с предполагаемой территории обещала быть громадной. Конечно, кристалл принадлежит Легиону, но как представишь, какое богатство сейчас хранится на Крошащем Лёд. Один такой кристалл может добрую сотню лет поддерживать тепло в доме.
Даже их корабль не сможет выйти в мировые воды. В самом сердце Крошащего стоят несколько старых кристаллов. Старых по человеческим меркам, конечно. Ходят легенды о таких, которым тысячи и тысячи лет. А ещё говорят, легионеры рождаются из кристаллов. Маул их видел только на картинках, ими иногда расписывали потолки в императорских залах по всему миру. Туда приходили люди, чтобы обратиться к Императору.
— Ледокол передаёт данные о скоплениях льда к северу. Лёд сковывает путь назад.
Обед к тому времени давно кончился и капитан стоял перед навигационными панелями. Те выстраивались скоплением колёсиков различной величины в цифры и данные.
— Его гонит ветер и течение.
Маул уже понял, что из-за слишком повышенной температуры воды течение здесь и так ужасно быстрое. Он мог видеть в иллюминатор как с ветром льдины проносятся мимо. А иногда и слышал, как те с грохотом ударяются о корабль и друг о друга. Одни топили другие и, крошась, падали в бездонную морскую пучину. На головы глубинным чудовищам.
— … сковывает путь назад!
Это уже было предупреждение от навигаторов. Маул не стал выходить на палубу, слишком уж большие волны поднимались и выплёскивались на неё.
— Ветер его пригнал, ветер его и прогонит, — прокричал капитан.
Но так не случилось. Ни на следующий день, ни через два дня. Они застряли. Весь форматор был заблокирован и возможности пробить себе путь не представлялось. Когда ветер улёгся и звёзды светили особенно ярко, Маул мог разглядеть выверенную мозаику, которую составили подогнанные друг к другу льдины. Так те плотно прилегали одна к другой, точно и вправду смотрелись как искусственные. За прошедшее время пригнанные глыбы были всевозможных форм и размеров. Только вот лёд всегда был похож только сам на себя и больше ни на что. «Упрямая стихия». «Нет, мальчик, не упрямая. Не злая. Ни мстительная. Ни добрая и не хорошая. Ей то де всё равно, хоть ты китом горбатым кричи, хоть белой птахой голоси над водами. Хоть замёрзни и, поди, со своей агорой на дно опускайся, хоть изжарься в пламени. Ей всё равно. Всегда. Всегда…»
— Корпус выдерживал удары кусков льда. Некоторое время Крошащий ещё пытался плыть, но вот встал и больше не было возможности двинуться. Тут даже мощь всех двигателей бессильна. Заглохли винты.
Пригнанные пласты врезались с глухим скрежетом. А потом всё затихло. И впервые Маул почувствовал холодящий изнутри страх. Слишком тихо, ни ветра, ни течения черных вод, только беззвучное небо над ними и равнодушные звёзды. И пар собственного дыхания. Захотелось облизать губы, но Маул сдержался.
— Полная мощность на двигатели.
А рядом с кристаллом пара нет. Дышишь совсем невидимо.
— Подключение вспомогательного двигателя.
Это ничего не дало.
— Нам лучше не идти дальше. Можем получить удар по днищу. Кто знает, из батискафа говорили, что дальше кристалл может расти совсем близко от поверхности. Он нас пробьёт, капитан.
Путь назад был закрыт. Двигаться вперёд Крошащий Лёд тоже не мог. Да и развернуться.
Маулу не нравилось время, когда приходила ночь и обычно тогда он уже был внутри корабля, в своей каюте. Через пелену молочных путей, этих скоплений белого дыма по всему небу, совсем нечего не было видно. Они сковывали свет каждой звезды и в прорезях оставляли одну черноту.
«На океаническом дне тоже черно».
«А там где кристаллы свет есть».
«Есть, да только светит слабо. Ты видел когда-нибудь свет агоры?»
«Не-а…»
«А я видывал. Светится так же как и кристалл. Слабое призрачное сияние. Совсем как… да что ты нахмурился точно ветер по волне. Вот и на дне океанском древние-предревние кристаллы так же светятся и кругом от них подводное рыбьё, которое на поверхности жить не может. Всё то к ним льнёт».
Удар как будто сели на мель. Проверка корпуса успокоила. Они врезались в подводную глыбу, а не в кристалл. Иначе пришлось бы задраивать отсеки. Терять корабль отец не мог.
— Капитан.
— Да.
— Глухо.
Лаврик счищал покрывавшую палубу мерзлоту. Маул вспомнил выброшенные на берег покорёженные механизмы. Вот что вышвыривает волна когда переварит добычу. Их же море просто потопит. Нет, того хуже, замёрзнут со своими агорами!..
— Ветер?
— В ближайшую неделю ветра не будет.
— Подать сигнал.
Застывший посреди имперского моря корабль подавал сигнал о помощи в пустоту.
В разросшемся замке ребёнок-старец сидел в тёмной комнате. Его прищуренные глаза были обращены за окно, в то время как руки следили за вращением тонкого кристалла в центре круглого прибора.
— Да, вижу.
Колёса сложились в знаки, которые он понимал и мог интерпретировать.
— И ты надеешься.
Тонкие детские пальцы, тем не менее, покрытые старческими морщинами, принялись вращать пружинки, чтобы отослать ответное сообщение.
Ребёнок сидел один посреди заброшенной комнаты, какой та казалась на первый взгляд. Синие ковры были давно протёрты и узор на них изъелся временем. Некогда набитые подушки прохудились и грудами валялись в углах, другие были брошены посреди круглой комнаты. Шторы на окнах теперь сделались чёрными и в щели между ними был виден молочный путь на непроницаемой черноте.
Из-под нахлобученного на лицо капюшона свисали тонкие волосы уже тронутые сединой. Под потолком висел герб, где на коричневом фоне была изображена белая звезда.
В темноте комнаты ледяным светом отразились глаза цвета льда. Одежда его была коричневой, но он любил синий, хоть тот и считался цветом ноинов. Нет, цвета принадлежат всем. А у синего цвет смерти.
Ребёнок-старец хохотнул сдавленно и облизал языком сморщенные губы. Он принц, наследный принц, ха-ха, прожил десять лет. Ха-ха. Росс зашелся сухим кашлем. Уперся рукой в пол. В самый центр стёртого пятна на ковре, а другой рукой вцепился в передатчик.
Наследный принц, ха-ха, наследный принц, который не переживёт следующего года. Тело его старится и морщится как высушенная рыба. Скоро станет таким сухим, что и кожа на кости натянется. А под ней ничего. Росс и сейчас ощущал в себе одни кости и кожу. Та обтягивала зубы словно у него и губ не было, и череп. Но у него ещё есть лицо. Синий сон ещё только топчется у порога, но не стучится. Ещё есть время.
— Ты меня завораживаешь. — Пальцы передавали сообщение. — Ты знаешь. Ещё тогда, когда к нашим границам подступило племя черепов. — Это он не стал передавать. — Да, когда они подступили и не стали нападать на близлежащие поселения. Я один догадался, что там написано. Они и сами не знали, твои посланники. Побросали свои черепа как велено. Но я догадался пойти и посмотреть. И заполнить пробелы огнём… приказал прогнать их всех и вошёл в пещеру, к черепам. Я один… Загорелось от одного прикосновения факела и пробелы заполнились. Я один понял, больше никто: только огонь может победить лёд. И огонь заплясал среди камня. Такого же коричневого, как и я сам. Весь наш род. В коричневой пещере красный огонь. И чёрные камни. Ты же знаешь, там были чёрные камни. Я всё понял. — Следующее он вывел на передатчик. Большое колесо коснулось малого и то завертелось вокруг оси. — Всё сделано как следует. — Согнулся ниже над прибором. — Тебе и так всё известно. Твои шпионы везде. Даже здесь. И среди них все: иовы, ноины, ха-ха, ушады. А Там. Там у тебя шпионы есть? — И передал сообщение:
— Я отправил инженера к ним. Он сделает своё дело. — Снова облизал губы. — Скоро у тебя появится связь со всеми. Но ты ведь не будешь говорить с ними как со мной. — Полувопрос, полуутверждение. — Да, к чему тебе рассеивать ту мистику. Она твоё оружие сейчас. Ноины получили своего механика. Иовы делают всё как полагается. Ведь это я связался с ними всеми. Ребёнок-старец. Нет, они никогда не узнают, что то был я. Я не одержим, меня не предадут смерти, но я старею. Старею так как не должен.
Потушенные факелы уныло чернели тёмными пятнами на стенах. Рука нащупала жёсткий ворс. Какая разница, в черноте всё чёрное.
— Иногда мне кажется, что ты всегда…
Сообщение не успело передаться до конца, как пришёл ответ:
— Даже лёд не вечен.
Маленькая согбенная фигурка зашлась в истерическом хохоте.
— Только ты говоришь подобное. Но ведь всегда начинается с этого. У меня есть теория: общество как застывший лёд, сталая корка. Под ней вода, в воде кристалл. Но очень глубоко. Ты бур, который разрывает воду и добирается до кристалла.
— Нет, я не люблю сказки.
Сморщенная рука вынырнула из-под плаща и сжала его конец.
— Не проверяй меня. Времена проверок прошли. Ты не можешь не доверять мне. Иначе мне бы не пришло твоё сообщение. Мне. А не им! А ты…
Росс замолчал, внимательно вглядываясь в завивающиеся пружины.
— Я хочу спросить.
В пустой комнате зазвучал его неприятный голос.
— Нет? Но ведь я ещё не сказал этого. Уже знаешь? Кем ты можешь быть. Тебе известно то, что ведомо может быть одному Императору. О нет, я не сомневаюсь, что это правда. Подобное не под силу людскому воображению. Иногда твои намерения выдаются мне безумными.
«Безумие» завели пальцы колёсики. Защёлка отмерила конец слова.
— И тогда я чувствую себе почти одержимым.
Вспоминая как смех одолевали его в такие мгновения. Росс зло прищурился. Он привык разговаривать сам с собой, мало кто хотел вести беседу с ребёнком-старцем. Невиданное чудище, мелкое и слабое, но с глазами от которых все отворачивались.
— Мой разум старится вместе с телом.
Ему удалось унять новый приступ кашля и только немая судорога сотрясла тонкое тело. Собравшись с силами, он быстро написал.
— Кто ты?!
И резко обернулся, пряча передатчик в складках слишком большого для него плаща. Стальные глаза прищурились на бьющий от двери свет. Яркая полоса отразилась на сморщенном лице. В дверном просвете показалась Эдда. Сестра младшая его всего на год. Правитель ушадского рода решил обзавестись вторым наследником, как только стало понятно, каким уродился первый. Уже сейчас она вытянулась выше брата. Светлые, как и у всех в роду волосы, спутанными прядями ложились на покатые плечи. Росс видел мышцы на руках и ногах, и подкожный жир, сколько же его! Он видел перед собой уродство сестры, эти большие ноги и руки, длинные. Крепкое уродливое туловище. Волосы не блестящие, масляные. Она уродлива и Росс ненавидел её за это: за сильное тело и гладкий лоб, за гибкую фигуру. Всё в сестре казалось ему мерзким.
— Я принесла тебе ужин.
Эдда осторожно вошла в комнату. Дёргает носом. Помещение давно не проветривалось и потому здесь пахнет затхлостью и старой тканью. Совсем как у засыпающих. Ха-ха. Дёргает носом. Не нравится!
— Не буду есть эти помои! — рявкнул Росс, злясь сразу и на сестру, и на себя. Ему бы не знать истоки собственного гнева, да только всё равно злость пробирает до костей. Раздражённо передёрнул плечами и затаился.
Эдда опустила поднос на пол, стола здесь не было. Как и очага, хоть брат мёрз постоянно, совсем как старик. Видно, что-то отразилось на её лице, потому что Росс дёрнулся и перевернул поднос. Отчего белая каша со сгустками зерна потекла по ковру забиваясь в ворс.
— Помои! Помои! Помои! — как одержимый верещал Росс и бился на месте.
— Это каша… — Эдда беспомощно посмотрела на липкую субстанцию. Часть забрызгала совсем ещё новые туфли. Теперь матушке придётся огорчиться.
— Гадкие помои! Помои!
Тихо попятившись, Эдда подумала, что если брат сейчас не поест, останется голодным до утра, всё равно больше к нему никто не ходит. Зигда не в счёт.
— Но…
Росс предпринял изнуряющую попытку доползти до подноса и схватив его, швырнул в Эдду. Та вовремя уклонилась и поднос с грохотом упал на не застелённый каменный пол. Росс видел как сестра нырнула в дверной проход. Только вот слух подвёл, ему почудилось, что звук башмаков об пол сразу и прекратился. Прищурил глаза и застыл. Здесь никто ничего не понимает. От раздражения хотелось накричать на кого-нибудь.
Но больше всего он злился на себя.
И тут только подслеповатые глаза заметили белую головку, выглядывающую из-за двери.
— Росса, подойди.
Её все звали Зигда, такое имя дали третьей сестре при рождении. Но он всегда звал её Росса и девочка всегда отзывалось. Ей было всего два года и она ещё ничего не понимала.
Росс поманил её рукой и когда девочка подбежала, погладил по головке. Глаза такие у неё большущие, голубые с серым и не ясно, какими станут, когда та вырастет. Или же такими останутся, такое тоже может быть. Щёки пухленькие и такой ясный взгляд, как будто в воду смотришь. Всего дважды Росс был за пределами замка. Второй раз, когда хитростью выбрался в поселение после вестей о набеге племени черепов. Первый давным-давно, в возрасте Россы. Тогда ему показали лужу воды в ямке из льда. И такой чистой та была, что сделалось больно и радостно одновременно.
— Видишь белый дым за окном. Это — Молочные Пути. Ночью они наползают на небо. Это замёрзший космический газ, он окутывает атмосферу планеты. Днём из-за звёзд его не видно. А ночью он проступает и загораживает небо. Молочные пути всегда тут, только мы их не всегда видим. О чём я тебе рассказывал вчера?.. Ах да… о северных оленях. Те живут далеко-далеко на севере, где попадаются круглые хижины из блоков льда. Говорят, некоторых девочек с детства приучают ездить на северных оленях. Их зовут маладами. Малада в четыре года должна сама выйти в пустыню и не смотря на метель и ветер, призвать оленя. Если девочка достойна — олень приблизится и позже будет выходить на её зов. Если нет — путь назад самой ей не пройти. Но это легенда, Росса.
Сестрёнка запрокинула круглое личико и протянув руки, провела мягкими ладонями по сморщенному лицу. Росс только приподнял уголки губ.
— Я бы хотел верить легендам, — сказал он скорее себе, смотря за щель между вылинялыми шторами.
— Хотела бы полетать на птице? Вот было бы здорово, но мы бы там окоченеем за две минуты. Давай я лучше расскажу тебе сказку. Давным-давно жил на свете тот, кого называли Помдеем. Жил он среди скоплений газа в небе и было ему очень скучно. Везде одно и то же, куда ни глянь — замороженные звезды, на каждой темно и так холодно, что выживают только громадные существа поросшие длинной шерстью и с бивнями с меня ростом. Да чудовища на дне океанов. Вот он и решил поделиться чудом, которое у него было. Тогда Помдей послал на одну из планет огонь и тот пробудил ото сна мир. От огня родились и кристаллы, и люди, и животные различные, и растения. Только остальные замёрзшие звёзды рассердились на своего брата и навсегда лишили его агоры. Её они сожгли в огне. С тех пор на одной из звёзд во вселенной и жил огонь. Это — наша планета.
Некоторое время он молчал не замечая, как гладит сестру по мягким волосам.
— Знаешь, жрицы Огня ведь верят в это. Что всему причина огонь. Мировой творящий Огонь. Мир для них соткан из этой субстанции. Ибо оно единое сущее, обладающее способностью вселять тепло. Храмовники не задаются причиной возникновения, ведь им известно, что всё существовало в своём нынешнем виде вечно. А единственно важно — воля Императора. Как видишь, у одних мир состоит из целенаправленной доброты, я бы сказал. У других из разумного построения. А я считаю, миром правит безразличие и тысячи голосов могут подтвердить мои слова. Льду всё равно что сковывать. Огню всё равно от чего гореть. Звёзды не перестанут светить от того, что я это я.
А не кто-то другой… кто другой…
Это не океан поглощает корабль. Это люди на корабле тонут. Воды просто плещутся.
Последнее слово Росс словно попробовал на вкус и с затаённой грустью перевёл взгляд на сестру.
— Ещё есть горячие источники. Никогда не поверишь, с кем там приходится воевать!
Аджеха со стороны наблюдал, как легионер затягивает сапоги. Другой стоял рядом уже готовый к предстоящему путешествию.
— С нами поедет только этот, — сказал тогда Люмен смотря на молчаливого стража. Шайло хотел возразить, но ему хватило и одного взгляда.
Сам же Аджеха так и не был удостоен информации, куда они отправляются. Хотя в его обязанности входило знать местность и предотвращать любую грозящую легионерам опасность.
— Надевай. — Подошедший к нему Люмен кинул стражу такие же сапоги. Тот повиновался. И молча принялся затягивать как до того делал Шайло. Запомнить их имена оказалось не трудно. Не смотря на общую схожесть.
Вездеход ждал за скрытым выходом из Чертога. Бронированная машина с широкими окнами мигом раскрылась, когда Люмен подошёл к ней и нажал на нужный рычаг. Кабина пассажиров была отгорожена непроницаемым заслоном, и потому за время пути единственными, на кого мог смотреть Аджеха, были всё те же два легионера. Оба предпочитали смотреть за окно, либо же обменивались короткими взглядами, которые заменяли слова. Аджеха и сам с интересом следил за сменяющимся ландшафтом: снежные равнины уступили гладким холмам, за ними последовала россыпь замёрзших озёр и вот вырисовались острые хребты чёрно-белых гор. Они ехали на север.
Когда они подъехали к самому склону, Аджеха ощутил на себе изучающий насмешливый взгляд и не смог сдержаться, обернулся прямо посмотрев на легионера.
Тому это вроде бы понравилось.
— Мы приехали, — сказал с предвкушением Шайло вылезая из вездехода. Он первым вытащил доску из-под места под сидением и взяв ту под мышку, остановился, дожидаясь Люмена со стражем. Люмен так же не спеша вытащил доску и молча пошёл вверх по склону. Аджехе ничего не оставалось, как следовать за ними. Краем глаза он заметил, как отъезжает вездеход.
Они шли долго, ноги по колено утопали в рыхлом снеге, приходилось идти постоянно наклоняя корпус вперёд. К тому же нужно следить за тем, чтобы не отстать от легионеров. Те передвигались без видимого усилия. Иногда Аджехе казалось, что весь этот подъём затеян с целью продемонстрировать ему их превосходство. Без сомнения, на склон можно подняться и более лёгким путём.
— Хочешь проверить его, — Шайло не спрашивал.
— Почему бы и нет, — был ответ. Люмен и в самом деле испытывал определённый интерес. Страж смотрел на всех легионеров и на Чертог в целом так, как будто хотел сравнять со снегом. Если бы это было в его силах. Но вместо того только сжимал челюсти и упрямо исполнял приказы.
— Не стоит. Этот страж только недавно прошёл испытание. Нам следует вести его по проверенной программе и тогда его адаптация пройдёт успешно.
— Вот и проверим.
Казалось, этому подъёму не будет конца. Однако костюм справлялся с возложенными на него задачами: за время пути Аджеха ни разу не ощутил холода. Теплорегуляция в организме поддерживала и температуру лица. Шаг за шагом, пока один из легионеров не остановился у торчащего из снега острого покорёженного камня и не оглянулся довольный. Обернулся и Аджеха. В первое мгновение у него перехватило дыхание. Уже отсюда открывался вид на горную долину с рваными пиками и гладкими, точно отполированными вершинами. Кругом одни горы и снежные вершины, и только вдалеке в их тени растянулись приглушённые в синеве снега. Покрытые же снежным покровом горы, искрились склонами в свете звёзд. Далёкая точка на востоке говорила об одиноком замёрзшем озере.
И когда он решил, что подъём закончен, они снова двинулись в путь. За время путешествия наверх Аджеха раз успел заметить горного козла со свисающими клоками белой шерсти, тот не боясь сорваться, скакал с камня на камень. Мелкие же камни сыпались из-под копыт. Больше здесь никого не было.
— Стой здесь, — отдал приказ Люмен уже разворачиваясь чтобы подыматься выше. Но его остановил ровный уверенный голос.
— Я должен сопровождать легионеров. Куда бы они не направились.
Люмен обернулся.
— Я приказываю тебе ждать здесь.
— И следить за их безопасностью, — как ни в чём не бывало, закончил Аджеха. Он и сам прекрасно понимал, что не должен вступать в спор с легионером. Но не мог сдержать себя когда злость и раздражение овладевали всем телом. Наглость, с которой к нему обращались, обезоруживала. Он напрягся и с усилием отвёл глаза смотря в правую точку над головой легионера.
— Значит, хочешь подняться с нами.
Аджеха не мог определить какое чувство вызвало в нём это замечание. Его как будто взвешивали и определяли ему цену. Совсем как на рыбном рынке. Эта мысль его повеселила и видно что-то отразилось на его лице, потому что легионер вмиг изменился заговорив другим тоном.
— Цепляйся крепче за камни, не хочу соскребать тебя потом.
— Люмен, — Шайло дождался пока тот поравняется с тем. — Ему необходима горячая пища и отдых.
— Но ты же слышал нашего стража, — отозвался тот. — Он хочет следовать за нами. — И повысил голос. — Эй, страж!
— У меня есть имя.
Люмен как будто этого не ожидал и с напускным интересом спросил.
— И какое же?
— Аджеха.
— Хорошо, Аджеха, попытайся не отставать.
Пристегнув доски к спине, оба легионера принялись подыматься по крутому склону, цепляясь руками за камни.
Он потерял счёт времени. Только и мог предполагать, что близится вечер. Но звёзды всё ещё светили ярко, а снежный покров покоился в горной тиши. А ещё Аджеха рад был видеть пар собственного дыхания, которого не было в Чертоге. Там никто словно и не дышал. Тут же повсюду правила жизнь.
Люмен повернулся к Шайло, тот с не меньшим удовольствием разглядывал будущий спуск. Тогда оба отстегнули доски и кинули их на снег. Аджеха наблюдал, как Люмен носком ботинка наступил на доску. Сначала пристегнул переднюю ногу и надел страховочный ремень. Выбил краем доски спереди горизонтальную зарубку.
Шайло успел приготовиться первым и теперь выпрямившись стоял, дожидаясь пока друг закончит с передним кантоном. Тогда оба переглянулись и одновременно заскользили вперёд, чуть согнув колени и наклонив носки ботинок вперёд. Аджеха продолжал следить за ними: обе ноги загружены равномерно, корпус во время движения над доской, передний её край поднят над снегом. Колени чуть согнуты.
Потом так же одновременно повернули голову и туловище по направлению движения. Теперь уже нельзя было разобрать, но просчитывая максимально эффективные варианты, Аджеха понял, что теперь вес тела слегка перенесён на переднюю ногу. Они двигались по диагонали.
Склон здесь был не крутым и ровным. Без вырастающих из снега камней, и потому Аджеха мог видеть две быстро удаляющиеся точки.
Шайло сразу понял, что делает Люмен и так же прогнозируя последующее развитие событий, продолжал скользить с небольшой скоростью. Он в то же время присел закручивая голову, плечи и руки выпрыгивая вертикально вверх. А потом повернул доску на сто восемьдесят градусов и приземлился на другой кант. На снегу стали вырисовываться следы от широких дуг. Иногда перенося центр тяжести внутрь поворота. Скорость была небольшой и потому дуги растягивались образуя широкие полукруги. Люмен выпрямил ноги. Шайло сделал то же самое, демонстрируя не меньшую устойчивость и ловкость.
Описывая зигзаги и оставляя тонкую извилистую линию, они продолжали спускаться, постепенно набирая скорость. И так же вместе остановились. Впереди был обрыв.
— Он нас не видит, — сказа Шайло.
Люмен с разгорающимся огнём в глазах улыбнулся.
— Думаешь, сможет запомнить движения, — Шайло повернулся к другу. — Он не мог видеть всё.
— Если этот страж достаточно хорош, сможет с помощью расчётов заполнить пробелы там, где не помогло зрение.
— Стражу нужно тепло и отдых. — В то время как глаза говорили: «А не езда в снегах». Последнее стражу ни к чему.
Ибо не входит в круг их обязанностей.
— Только быть здесь!..
Люмен не закончил как будто ему не хватило воздуха и приготовился. Шайло улыбнулся направляя взгляд впереди себя и изменил центр тяжести. Склон с этого места круто уходил вниз. Опустили очки на глаза.
В последний раз переглянулись и сорвались вперёд. Доски ехали гладко пока не оказались на самом краю и, срывая снег, полетели камнем вниз. В свободном полёте Шайло несколько раз перевернулся. Люмен сделал то же самое когда они уже приближались к другому склону. Тот оказался разделённым двумя острыми гребнями. Теперь доска постоянно меняла центр тяжести и приходилось обминать торчащие тут и там скальные выступы.
За гребнями показался ровный девственный снежный пустырь. Поднимая снежные крошки, они съехали на него и не останавливаясь по прямой устремились дальше. Впереди из снега выступала гладкая горка и заехав на неё, Шайло перевернулся в воздухе покрывая большое расстояние и приземлился далеко от Люмена, как он полагал. Шайло снял очки.
Только в следующий миг кто-то пролетел у него над головой обдавая потоком снежной крошки. Шайло пришлось прикрыть лицо рукой. Описав дугу, Люмен заскользил дальше. Когда он достиг небольшого обрыва, подпрыгнул и достигнув края, оттолкнулся от того рукой чтобы в полёте выпрямится и приземлиться на расстоянии от склона.
Когда Люмен и Шайло поравнялись, обернулись на доносившийся позади грохот. Задвинув вверх очки Люмен не отрываясь наблюдал как далеко вверху ходит снежная лавина. Снег словно весь в белом дыму скатывался по синему склону. Поглощал на своём пути чёрные гребни как будто их и вовсе не существовало. До того нетронутое снежное полотно превратилось во вздыбленное замёрзшее море из кристаллов льда и снежной пыли. Не дойдя до них, лавина вздыбилась и начала оседать.
Опустив очки, Люмен тронулся с места. Сложил руки за спиной и так и ехал. Шайло не позволил тому обогнать себя и потому оба одновременно сорвались с нового обрыва на возвышающийся впереди искрящийся холм. Когда две доски с шумом приземлились на него, верхушка холма как подрезанная съехала на бок и начала заваливаться в пропасть.
Из рукавов вылетели крюки. Вбивая их со всей силы в оказавшейся под снежной шапкой камень, Люмен первым делом огляделся и заметив висящего так же Шайло на расстоянии пяти шагов, уставился на того. Тот ответил ему таким же взглядом, а потом оба расхохотались.
Аджеха стоял один посреди снежного простора и видел как над головой дымчатой пеленой скрадываются молочные пути. Ещё до того, как мысль успела оформиться в слова, он услышал голос:
— Надевай.
Обернувшись он увидел легионеров покрытых ледяной крошкой с ног до головы. По закрытым очками и капюшонами лицам ничего нельзя было определить. Только Люмен отстегнул доску и так и остался стоять возле неё.
Они не отъехали слишком далеко, решил Аджеха, иначе бы не успели добраться сюда за такой промежуток времени. Сам же он провёл на склоне много часов к ряду и не смотря на блокированную усталость после подъёма и долгого ожидания, понимал, что по возвращении ему будет нужен более длительный отдых. Стражи могли неделями идти через пустыню без еды и длительных перерывов. Однако после этого приходилось так же долго восстанавливать силы.
Оставить его здесь, как забытую вещь. Нет, он не позволит гневу отразиться на лице, не доставит этому легионеру такого удовольствия. Судя по второму, тому было всё равно.
— В мои обязанности не входит ношение имперских приспособлений, — как заведённый доложил Аджеха бесцветным голосом. На этот раз Люмену не удастся вывести его из себя.
— Я хочу проверить визуальное запоминание.
Выпрямившись, Аджеха молча смотрел на того. Не понимая, что выражает этим взглядом излишний интеллект. Так вот для чего было то начальное скольжение, базовые приёмы, которые он должен был усвоить и воспроизвести. А более того — послужить развлечением.
Что ж.
— Можешь застегнуть сидя.
Насмешка его не задела. Аджеха молча и великолепно скрывая разгорающуюся злость, повторил движения Люмена. Так же прикрепил доску. Застегнул ремни в правильном порядке.
— Этот вид передвижения предполагает сложную координацию в сочетании с множеством движений, — сказал второй легионер до того молчавший. Аджеха проигнорировал его замечания. Как будто тот считает его глупцом, не видящем одной лишь насмешки в требовании Люмена.
— Я овладел им далеко не сразу, — договорил Шайло обращаясь к Аджехе. — И упал не раз.
— И не сгибайся пополам, — заметил напоследок Люмен отходя.
Аджеха приготовился. Оценил одним взглядом всё предоставляющееся ему пространство и взял у Шайло протянутые защитные очки. Перенёс центр тяжести вперёд и чуть согнул колени. После чего поехал поднимая передний край доски над снегом. Попробовал ехать то передним, то задним краем доски и понял, что таким образом позже овладеет техникой и вернулся к прежнему скольжению. Постепенно набирая скорость, Аджеха позволил телу вспоминать виденное до того. Всего на миг поднял голову и вдохнув морозный обжигающий лёгкие воздух устремился вперёд. В какой-то момент так наклонился вперёд, что почти припав к земле мог схватить пригоршню снега, но выпрямился и всё быстрее ехал дальше.
Аджеха не стал повторять всё то, что так услужливо демонстрировали ему легионеры. Чувствуя равновесие он успевал продумывать следующее действие. Потому, что он не упадёт.
Впереди в стороне возвышалась небольшая горка. Перенеся центр тяжести на один край и перебросив доску, Аджеха изменил направление. Оказавшись в нужной точке, собрался и оторвавшись от земли сделал кувырок в воздухе поле чего приземлился. Проехался ещё немного и гася скорость остановился недалеко от края. Как ни в чём не бывало снял очки и вздохнул полной грудью. Никогда ещё ему не доводилось чувствовать себя таким живым и хотелось радоваться чему-то. Но нужно было сохранять невозмутимость и потому собравшись уже страж направился вверх.
Но и легионеры уже спускались.
До того как они встретились, Аджеха выровнял выброс адреналина и молча передал доску Люмену.
— Вижу, понравилось.
Это была ложь. Он ничего не мог видеть.
— Вездеход будет ждать нас внизу, — пояснил Шайло.
Нет. Они нисколько не похожи, внешне — только маска.
— Неплохо для начала.
Почему-то похвала Люмена прозвучала хуже любой издевки.
— Страж сердится? — искусственно удивился тот.
— Легионер развлекается? — плохо контролируемым голосом отозвался Аджеха. Он мог бы одним ударом ноги свалить того в снег и приставить колено к горлу, перекрыть дыхательные пути. Но нечто говорило унять свои помысли. Всё было не таким, каким казалось. Если они двигались с такой скорость и координацией, легионеры могли оказаться сильнее, чем демонстрировали. И это не то, ради чего он здесь.
Люмен молчал слишком многозначно.
«Только бы не выбрал его в качестве новой игрушки». Думал Шайло наблюдая за другом и излишне реактивным стражем. Тот слишком живо отзывается на все его выпады и потому только подзадоривает. Всё равно что подкидывать новые дрова в огонь.
— Разве удел стража не молча выполнять все требования легионера? — полюбопытствовал скорее без интереса Люмен.
Тогда Шайло понял, что если страж сейчас ответит, ему уже ничего не поможет. Люмен и дальше будет раззадоривать того себе на радость.
И Аджеха ответил:
— Как и отмечать все видимые особенности легионера, дабы не позволять тому впадать в недостойные его пороки свойственные простонародью.
Аджеха ожидал чего угодно, только не улыбки точно у получившего сладость ребёнка.
Неожиданности, Шайло. Думал Люмен. Сюрпризы.
— Я вижу, ты прекрасно разбираешься в пороках.
Аджеха нашёл в себе силы промолчать. Наблюдая это внутреннюю борьбу Люмен лишний раз порадовался и развернулся, чтобы первым спрыгнуть со склона и по природным ступеням соскакивать вниз. Впереди их ждал долгий спуск.
В Чертоге первым к ним вышел недовольный Гавил.
— Почему вы в это раз не взяли меня с собой? — Он казался скорее непонимающим, чем обиженным.
— В следующий раз пойдёшь с нами, — сказал Люмен стягивая капюшон, тем самым скидывая ледяную крошку с плеч и головы.
Гавил просиял. В тот же миг впереди послышались грозные голоса и все увидели Фиола, тот вычитывал одного из легионеров. Видно, выходка того была слишком уж непристойной, раз легионер заслужил подобного обращения перед стражами.
Шайло узнал Хеварина. Стоя с опущенными плечами и понурой головой, тот молча выслушивал всё, что разочарованно вычитывал ему Фиол. Карнут, как главный среди воспитателей легионеров стоял за спиной того и молча наблюдал за происходящим. Хевариен выпрямился и прямо посмотрел в глаза Фиолу.
— Что происходит? — появившийся Тобиас тоже остановился наблюдая за невиданным зрелищем в центре залы.
— Хеварин попытался, — легионер справа замялся точно не мог проговорить позорное слово, — … взять платье принцессы Ашарии. — И умолк грозно.
Гавил не веря посмотрел сначала на вечно тихого и незаметного Хеварина, потом на страшного в гневе Фиола.
— Чтобы впредь ничего подобного не происходило. Иди, — приказал Фиол и когда ещё больше сжавшийся Хеварин ушёл, Карнут сказал что-то тихо первому. Фиол обернулся и обвёл взглядом выставленную стражу. Ещё раз зло сверкнул глазами и быстро пошёл прочь.
— Видно здорово его разозлило, — заметил посерьёзневший Тобиас наблюдая как тот скрывается в дальней арке. — Ещё бы. — Тут же вырвалось у него в ответ на собственные слова. — Попытаться взять платье.
— Люмен.
Люмен повернулся к Шайло.
— Ты ничего не хочешь сказать?
— Какое мне до этого дело? — безразлично ответил тот.
— Но ведь это ты приказал ему, — начал было Шайло говоря тихо.
— Я ему ничего не приказывал. Как и не принуждал.
Всё же Аджеха слышал их.
— Я никогда никого не принуждаю.
Шайло слишком долго смотрел на него и потому Люмен всё же посмотрел вслед Хеварину, снова обернулся к Шайло, так ничего и не поняв.
— Ему это будет уроком, — сказал, наконец, Шайло. — Нельзя поступать наперекор воле Императора.
— А кража платьев в неё определённо не входит, — усмехнулся Тобиас опуская руки одновременно на шею Люмена и Шайло. Так он и повис.
— Неплохо бы и тебе усвоить урок со всего этого, — обратился Шайло к Люмену.
Тот не ответил поскольку не считал нужным.
— Вы о чём? — не понял Гавил.
— Не таскай, Люмен, девичьи платья. А то Фиол видел как сердится.
Оба заулыбались весело, отчего Шайло оставалось только покачать головой. Ему, видно, доставляло удовольствие вести себя иначе. Всегда, сколько Шайло себя помнил, Люмен точно пробовал все грани собственного я.
Тобиас отпустил их и пошёл задом наперёд приговаривая:
— Между прочим, мои аналогично созданные братья, в очередной раз уйти без нас было крайне невежливо. К тому же Лукас не одобрил некоторые ваши новшества.
Аджеха прекрасно понял, кого они имели в виду. Видно его путешествие в горы не считалось делом привычным. Ещё одно подтверждение прихоти Люмена. К нему нужно присматриваться внимательнее. За короткое время пребывания в Чертоге Аджеха уже понял, что того считали любимцем Императора.
— Если у Лукаса есть претензии, он может высказать их, — бросил Люмен на ходу.
Тобиас пожал плечами, спорить Лукас с Люменом не любил и предпочитал мрачно отмалчиваться. Они были слишком разные. Один считал такое молчание признаком зрелого ума. Другой — нерешительностью.
И тут Тобиас расхохотался так что несколько ближайших легионеров посмотрели на него.
— Что? — спросил уже начавший улыбаться Гавил.
— Я тут представил…
Его сотряс новый порыв смеха.
— Как принцесса… Ашария.
Попытался восстановить дыхание то и дело снова хохоча.
— Остолбенела увидев, как легионер тащит у неё платье. Зрелище ещё то было.
— В том нет ничего смешного. Хеварин поступил нехорошо и нам всем нужно надеяться, что он осознал свой поступок.
— А что она расскажет, вернувшись домой!
— Не расскажет.
— Это почему же.
— Потому, что подрывая авторитет Чертога Ашария принесёт вред не ему, а своему роду, — пояснил Люмен. — Учитывая склад её психики, она этого не сделает.
Подошёл Туофер и втянул воздух. Оба его брата всё ещё пахли морозом. Он посмотрел на стража, как и тот.
— Вам придётся здорово тренироваться, чтобы догнать нас, — сказал Шайло.
— Только посмотрите на него. Да я тебя обдам снегом при первом же повороте.
— Что очень даже может быть.
— Вот и Люмен так считает.
— Ты тратишь слишком много времени когда притормаживаешь, — заметил подошедший Рамил. — Когда уже нужно переворачивать доску, медлишь на одну секунду.
— Зато наш Гавил слишком спешит.
— Ничего подобного!
— Хорошо покатались, — стоящий впереди Лукас улыбнулся братьям.
— Замечательно, — сказал Люмен обращаясь к брату.
— И вид у вас соответствующий, — Диан показался как раз вовремя, чтобы услышать последнюю часть разговора.
— Довольный, — всё так же улыбаясь отозвался Лукас.
Комнату подобрали просторную и с широкими стенами, опасаясь, что лишние звуки могут проникнуть за её пределы. Единственное высокое окно располагалось под крышей одной из башен, так что никто кроме одинокой птицы не мог заглянуть внутрь. Ему принесли всё необходимое: видно, не один год ноины собирали материал. Что же до кристалла… то его хватало, хоть и без лишнего расходования. Чертежи, доски с креплениями, угольные письменные принадлежности, масло для смазки. Новые отполированный металл был разбросан по всей комнате. Колёсики разных размеров и с разными зазубринами аккуратными кучками лежали на столе в углу, который больше напоминал лавку. Шестерёнки россыпью касались руки. Несколько болтов и гаек укатились к самой двери, где их и подобрала Хава.
Наследная дочь ноинского рода опустилась, касаясь синим подолом платья не застланного пола и подняла мелкие детали. Когда Хава поднесла их механику, тот поблагодарил учтиво и положил подле себя. Не так она представляла работу по созданию переговорных устройств. Чомта, как называл себя ушад, сидел на полу со скрещенными ногами и вертел в руках выгнутую пластину из толстого металла. В центре неё наметились контуры, куда должен вставляться кристалл.
Механик касался почерневшими от масла пальцами гладкого металла. Пахло от него тоже маслом.
— Желаете проверить роботу?
— Я пришла удостовериться, что вам ничего не нужно.
Механик ни улыбнулся, ни нахмурился.
— У меня всё есть для работы. Кристаллом меня обеспечивают под самый её конец, так что и в нём нужды я не испытываю. Что же до остального, благодарю, нор Хава, мне ничего не нужно.
Она не уходила. Собранные в красивую толстую косу волосы спускались до талии. Чёрные глаза смотрели спокойно и сдержанно. Чомта представил, как должно быть невнушительно выглядит сейчас в своём нынешнем неопрятном виде. Воистину, ноинская дочь не так представляла работу механика, а уж тем более инженера, о которых была наслышана.
— Это приведёт в действие весь механизм, — наклоняясь спросила Хава, сосредоточенно всматриваясь в тонкие линии на чертеже.
— Да. Дочь Ноина интересуется механикой? — это скорее не было вопросом.
— Кто сейчас не интересуется механикой, чистит рыбу в хижине.
Чомта позволил себе улыбнуться.
— И то верно.
Она перевела взгляд на кристалл небольших размеров. Гладким совершенным стержнем он стоял у ног механика. Заметив взгляд принцессы, Чомта сказал:
— Невозможно не любоваться, правда?
— Да.
Хава испытала желание прикоснуться к тёплой поверхности и ощутить исходившую от кристалла жизнь.
— Возьмите.
— Не стоит.
— Я позволяю себе это каждый день, нор Хава. И кто знает, представится ли мне впредь такая возможность.
— Скажите, вер Чомта…
— Вер? — возразил механик. — Я не вер, нор Хава. Я был выращен втайне от всех и потому не признан своими законными родителями. А потому меня не существует.
Он был прав.
— Прекрасен.
Чомта следил как Хава протянула руку и коснулась легко кристалла. Руки у неё были сильные, хоть та и скрывала это под прикрытием изящных отточенных движений. Под контурами платья угадывались такие же сильные ноги. Да и коса, Чомта про себя отметил, сразу видно, наследная дочь ноинского рода не привыкла к полагающейся ей причёске. Ибо коса висела без какого-либо кокетства и вообще игнорировалась.
Взгляд сам собой скользнул на кристалл. Совершенный, отточенный временем в форму настолько выверенную, что иным он быть и не мог. Тонкий, с тремя ровными гранями, плавными как изгиб холма. Внутри мутно скапливался белый цвет, как разведённая в воде мука, только ровный и матовый. Ближе к краю кристалл высвечивался тонким серебром и гас прозрачными стенками у самых граней. Свет от него не исходил и тепло чуть ощущалось пальцами, но сама воплощённая жизнь невидимой аурой охватывала его чтобы нести мир и покой.
— Прекрасен, — повторил за Хавой Чомта не замечая, как та кинула на него быстрый взгляд.
— Вы любите его, — вдруг сказала она чем заставила Чомту резко поднять голову. Тёмные рыжеватые волосы упали с лица. Глаза вспыхнули.
— Разве, — он выпрямился, наблюдая как Хава ставит кристалл на место. И когда убедился, что тот стоит крепко, повернулся к ней. — С другой стороны, разве можно не любить кристалл?
Его взгляд против воли постоянно возвращался к кристаллу.
— Кристалл — это жизнь. Он дарит планете тепло и благодаря нему возможно существование цивилизации. Не будь кристалла, нам бы не удавалось обогревать города и люди жили бы в поселениях. Вся наша жизнь повиновалась бы единственному усилию выжить.
— Иными словами, кристалл высвобождает нам время на другие дела.
— Я вижу сомнение в ваших словах.
— Не на искусство ли, Чомта?
Она впервые назвала его по имени, хоть титул и упустила. Это отчего-то порадовало.
— Вижу вашу насмешку.
— Разве не искусство считается пустой тратой времени и подражанием тому, что и так создала природа. Другое дело ремесло. Полезное дело.
— Угодное, хотите вы сказать.
— Именно это я и хочу сказать.
— Но вам не приходится постоянно чистить рыбу.
Замечание не осталось незамеченным.
— Если не искусство, — гнула своё Хава. — Что же тогда? Пиры? Но тогда кристалл погружает нас в праздность, которую лёд не простит. Любовь и размножение, но люди плодились и в самых окраинных хижинах изо льда на единственной шкуре. Развитие? Разве в совершенном мире возможно развитие.
— Осторожно, я слышу еретические речи в ваших словах.
— Мой ум не способен на еретичество. Он суть от единого, не станет же единое отрицать самое себя.
— Кристалл единственный источник топлива для создаваемых нами механизмов…
— Буры, вездеходы, батискафы — для добычи кристалла. Замкнутый круг.
— Корабли. Китобойные судна, рыболовные. Скольких кормят от них.
— Чтобы были руки для добычи кристалла. Или же для разработки шахт. А если бы не кормили? Вы забыли, мир слишком холоден, чтобы горячить кровь и обращать её на бунт.
— Вы опасны.
— По сравнению с кем? Но вы правы, Чомта, кристалл и впрямь освобождает людей от одного лишь выживания. Но не всех. Только тех, кто владеет им. Остальные вынуждены охотиться, добывать моржовый бивень, плести сети, определять ветер по ледяным городам и колоть пресную воду, размножаться в хаотичном порядке и с неизвестным результатом.
— Вот теперь вы заговорили как иовка.
— Мне доводилось разговаривать с разными людьми.
— Говорите, мне интересно.
— Ещё кристалл освобождает время на размышления и неповиновение.
— Вы меня проверяете, Хава.
— Как и вы меня.
Чомта замолчал смотря без опаски на наследную дочь ноинов. Какая угроза могла исходить от него, никакой. Он пленник здесь, как бы это не обставлялось.
— Переговорные устройства готовы. Сейчас они должны быть доставлены в пункты назначения. Этот запасной и будет храниться здесь и служить образцом для следующих механиков. — Слова прозвучали ровно и с осознанием. — Скоро их запустят.
— Вас не тронут.
— Безусловно, кто-то должен учить других.
Хава ощутила холод гнева при мысли, что могла бы так же служить разменной монетой. Лучше умереть, чем жить по чьей-то воле. Разве не ради этого они борются?
— И всё упирается в кристалл, сколько не блуждай по кругу, — произнесла Хава. — Обладание им приносит власть.
— Вы не это хотели сказать.
— Свободу.
Она не думала над тем, говорит ли это вслух. Матовая белизна внутри кристалла незаметно для глаза переходила в серебристый прозрачный слой. Глаз залюбовался голубыми отливом. В пальцах появилась дрожь желания, когда они вспомнили это твёрдое прикосновение.
— Вы когда-нибудь слышали легенды о ледяных? — тихо заговорил Чомта снова смотря на кристалл, как будто и сам впитал в себя восхищение Хавы.
Та не сумела скрыть порыв омерзения, к счастью Чомта не заметил её несдержанности. Это он определил по наступившей тяжёлой тишине.
— О тех, кто принимал кристалл.
— Мне известно, что происходит с подобными, — голос звенел от контролируемого гнева.
— Они измельчают кристалл и поглощают. Самое мерзкое явление во всей вселенной на всех замёрзших звёздах. Только вот на них нет жизни, в то время как совершать подобное могут лишь разумные существа. Они… — Голос звучал всё тише как напев сонной песни.-… изменяются под его воздействием. Кожа становится непробиваемой, внутренние органы больше не нуждаются в поглощении органической пищи. Поглотившие кристалл больше не испытывают базовых человеческих потребностей, а вместе с ними нет и сущностных. Нет стремлений, желаний, счастья, печали, мечтаний, горечи утраты и радости обретения. Всё уходит.
— Для чего же тогда они делают это?
— Их называют ледяными. — Как будто не слыша её говорил Чомта. — Потому, что они лишаются всего и не имеют желания даже двигаться, а потому застывают в снегах, не живые и не уснувшие. Постепенно покрываются ледяной коркой. С годами лёд всё крепче сковывает неподвижные тела и только продолжающие смотреть глаза остаются открытыми. Белые губы, белые волосы, глаза без зрачка… Но это уже народная молва. И всё же в них не может быть тёплой крови.
Нечто скрытое появилось в карих глазах механика, когда тот смотрел на стоящий впереди кристалл так, что до него только руку протяни.
— Гнусность. — Императорским указом употребление кристалла провозглашалось одним из самых отвратительных преступлений.
Его взгляд ласкал гладкие очертания.
— Но зачем тогда они употребляют его? — Даже сейчас порой под шёпот у очага доводилось слышать истории из тридцатых уст о ледяных людях далеко-далеко в снежных пещерах. Всё дело здесь в дурной природе. — Зачем употреблять кристалл, если он лишает самой жизни? Ведь они ничего не получают взамен.
Он всё так же смотрел.
— Вот и мне интересно.
Пленник всегда пленник. Ашария нарочно обминала коридор с изображением мстительниц. С гордо поднятой головой и прямой спиной в сопровождении двух мочаливших служанок, она прохаживалась по Чертогу. Даже если она пленница здесь, то не будет демонстрировать этого сидя в покоях денно и нощно.
Она как раз проходила нависающую высоко под потолком площадку, к которой вели четыре лестницы со всех сторон, когда увидела в ближайшей зале двух легионеров и ещё кого-то. Это оказалась девочка с золотыми волосами. Разодетая в белое и голубое, она вихрем носилась туда обратно, периодически подбегая к одному из них и упираясь руками ему в колени, заглядывала в лицо.
Ашарии не хотелось выдавать своё присутствие, и потому она отошла в сторону, но не свернула. Отсюда всё ещё было видно небольшой зал. В отличие от многих там были окна, они располагались высоко над полом и можно было увидеть распростёртые по небу молочные пути. Отсюда совсем не проглядывала ночная чернота.
Девочка продолжала кружиться. Юбки от того становились колоколом и она смеялась. Звонкий чистый смех долетал аж до сюда. Люди так не смеются, с холодной сдержанностью подумала Ашария. Так… прекрасно.
Память озарил образ сестёр. Все шесть остались во дворце. Старшая, Аривана, озвучила волю отца. Хотя на самом деле инициатива исходила от неё. Это именно Ари высказала предложение отправить Ашарию как почётную гостью в Чертог, чтобы та усладила его своим пением. Или же с ней поговорил Люмен, ведь именно он вёл переговоры.
Это он сидит на фонтане без воды в центре, и к нему подбегает девочка. Рядом, безусловно, Шайло. Девочка, женская особь, никак не могла угомониться. Рассмеялась кружась и подскочив к Люмену, в который раз посмотрела на него. Ашария не слышала о чём они говорят и понимала, что скоро её присутствие почуют, и всё же не могла сдвинуться с места. Какая-то потребность стоять и наблюдать приковывала её к месту.
— Ну давай же, Люмен!
Эва упёрлась ладонями ему в колени и требовательно заглянула в лицо. Тот продолжал сохранять упорство. А вредный Шайло как всегда был с ним согласен.
— Твои намерения не невинны, — заметил Шайло многозначительно устремляя взгляд на Эву, от чего та только надула губки.
— Никому я ничего не хочу демонстрировать. Мне просто хочется.
— Безусловно.
— Ну-у-у. Люмен!
Видя её насквозь, он так же видел все её намерения и желания.
— Это неинтересно, — заметил Люмен.
— Ни кого я принижать не собираюсь. Мне просто очень хочется послушать.
То, как Люмен на неё посмотрел, вырвало у Эвы вздох. Как же она устала объяснять!
— Соперничать нужно лишь с достойными, — добавил он.
Эва фыркнула. И сменила тактику, выбрав новый объект для уговоров.
— Шайло, — мягко проворковала она.
Люмен рассмеялся, Шайло нет.
— Нет, Эва, мы не будем делать этого. Тебе прекрасно известно, что Ашария наблюдает за нами, а твои помыслы не достойны.
— Ты скучный.
Возражать Шайло не стал. Только выразительно поднял брови, отчего Эва не разобралась, то ли тот её дразнит, то ли удивляется.
— Я сама спою! — решительно заявила она хоть и понимала, что у старших легионеров голос красивей. У неё такой тоже будет через десять лет.
— Не стоит.
— Знаешь что, Шайло.
Тот молча ждал продолжения.
— Ты, и правда, скучный.
По лицу легионера было видно, что он поражён горем.
— А ты, Люмен.
Ну, вот теперь этот поднял брови.
— Ты!..
Люмен резко подскочил и подхватив Эву под руки, принялся что-то напевать тихо. Девочка первое время прислушивалась, а когда разобрала мелодию, тихо рассмеялась.
— Она не слышит, Шайло, — сказал Люмен продолжая кружить Эву.
Шайло остался сидеть на краю фонтана. Тот ровным кругом располагался в самом центре зала и венчался сферой, из которой бывало рассыпалась каплями не менее ровными вода. Он наблюдал как вздымаются юбки, белое-голубое-белое-голубое и как золотым вспыхивают волосы в слабом отсвете молочных путей.
Смех становился громче по мере того как Люмен повысил голос. Но и сейчас Ашария ничего не могла услышать. Слишком большим было расстояние между ними.
Тогда Шайло поднялся. И не успел повернуться, как оба уже докружились до него и чуть не задев, оказались за спиной. Он услышал сбившееся дыхание Эвы и отметил невольно, что та быть не должно. Легионер так быстро не может… И увидев Люмена понял, что тот думает о том же. Но не смотря на это он продолжал петь.
У Ашарии вырвался судорожный вздох, и она с трудом удержалась, чтобы не схватиться за стену. Тело напряглось и вытянулось как чужое. И в ту же секунду голову пронзила острая боль, слух вмиг обострился так что малейший шорох стучал в висках тяжёлыми ударами.
… Шайо, давай с нами.
Какой-то звук.
Ммм.
Нет, ты не поёшь, давай же!
Снова монотонное… приглушённое.
Мне нравится. Мне так нравится!
Становится громче и чище. Хочется прислушиваться. Слух обостряется и концентрируется на конкретном источнике, чтобы… чтобы что?.. чтобы с точностью определить частоту и колебание. Способность оперировать звуками и проанализировать голосовые связки. Ашария понимала, её мозг сейчас обрабатывает множество поступающих данных. В какой-то миг ей показалось, что те становятся физическими и сейчас переполнят её. А потом разорвут.
Тело превратилось в механизм для записи информации. И воспоминание, тоже голоса: «Вживить кристалл?». «Вы видите другой вариант? Для записи информации просверлить череп и кристалл поставить…». Снова властный женский голос. Как же её зовут? Такое знакомое имя. И ответ в оправдание. «Но сейчас мы не можем передавать данные. Я могу записать на кристалл данные и пристроить соответствующий механизм. Понимаете, когда появится возможность сконструировать и разослать передатчики. А пока она должна будет хранить в себе информацию». «Что вы можете в таком случае сделать с приказами?». «Заранее записать все возможные комбинации ответов на вопросы. Её мозг сам будет подавать импульсы на ответы. Мозг принудит себя. Но нужно спешить, мы проделывали подобное в ничтожно малых случаях. Я могу гарантировать не больше четырёх месяцев стабильности. Как потом кристалл повлияет на мозг…». «Но ведь были случаи». «Симптомы похожие на одержимость без самой одержимости в половине. Буйство или апатия. Сон, в другой».
Это пение, поняла Ашария разобрав мелодию и теперь без принуждения стала вслушиваться в его чистые переливы. Мгновенно в явь вмешалось нечто из забытого прошлого.
«А когда передатчики будут готовы?» У неё всегда был властный голос. Аривана. Но причём здесь сестра? Так же быстро как появлялись, воспоминания исчезли.
«Тогда мы моментально запустим их и получим информацию».
«Но только когда они будут у всех». «Не беспокойтесь, всё будет исполнено как надлежит».
Пение. Ашария сделала шаг вперёд и остановилась. Так вот что испытывал весь Легион, когда она пела на сцене при всех при них. Они насмехались! Ибо то, что она слышала сейчас, было несравнимо прекраснее. К одному легионеру присоединилась девочка, напевал с ними и второй. Так прекрасно… Ненависть и обида жарким маревом вспыхнули в сознании. Насмешка и издевательство, вот чем это было, а она не знала. Весь Чертог!.. слёзы не пролились. Принцесса Ашария не удостоит их своих слёз. Они насмехались с её голоса. Который по сравнению с их голосами уродлив.
Её голос. Самое чистое что в ней было… Ашария представила их горящие в темноте глаза и рвущийся беззвучный смех, и всё это пока она пела. И их голоса, чистые и умиротворяющие. Хотя такой голос мог и взрывать бездны. Сверх меры прекрасные.
Резко развернувшись, она с каменными лицом пошла прочь.
— Что такое, Люмен?
— Она уходит, — довольно отозвалась Эва ловя взгляд того.
Шайло тоже посмотрел туда, где должна была быть Ашария. Он сам почуял, как та удаляется.
— Что такое? — повторил он. И поняв тут же добавил. — Нет, она не могла услышать.
Распахнув двери в покои, Ашария влетела туда не обращая внимания на разбегающихся служанок. Те молча толпились по сторонам предпочитая не встречаться взглядом с принцессой. Они походили на стайку пёстрых рыбок. Такие же пугливые.
— Подите прочь.
Двери за ней поспешно закрыли и тут же служанки растворились в боковых коридорах. Обращаться с наследной дочерью иовского рода как с посмешищем! Да как посмели они?! Как могли, великие имперцы, совершенные творения! Но каждый из них не достоин даже бубенца самого ничтожного шута. Потому что те, кто насмехается над другими, не достоин считаться совершенным. Совершенство? Если оно кроется в унижении… нет. Никогда им не увидеть её эмоций. Пусть не тешатся мыслью, что будут смаковать её унижение. Никогда!
И вдруг мир перевернулся. На этот раз её отшвырнуло назад как марионетку. Ашария не удержалась на ногах и упёршись руками в пол, попыталась сделать вдох. Болевые позывы усиливались. Это уже было. Когда? С кем?
По телу прошла дрожь. Когда-то нечто подобное уже происходило и тогда она силой мысли попыталась обрести контроль над собственным телом и… сознанием. Они лезут в её мозг. Пахнет кровью. Странный привычный запах, хоть она не так часто видела кровь. Наследным дочерям не полагается быть на кухне… Озон, к запаху крови примешался запах озона. В голове проносилась вереница звуков и образов.
Тело стало чужим. Мозг переключился на выполнение одной единственной задачи.
Перед мысленным взором сгустки темноты складывались в слова.
Готовность к передаче данных.
Повернулась в сторону окна и невидящим взглядом уставилась на утопающие в темноте гладкие равнины.
Механизмы запущены.
Непроизвольное движение корпусом.
Передача данных.
Обтянутая грубой кожей кисть сжимала круглый прибор. Человек сидел один в белой комнате. Одежда на нём была тоже белой. Когда колёса завращались и механизм пришёл в движение, он ещё некоторое время следил за ним. Когда же тот затих, резко подскочил на ноги захлопывая крышку и надвинув пониже капюшон, выскочил на улицу под залепляющие глаза снежные хлопья.
И так же незамеченным смешался с толпой.
Чернота зияла лоскутами среди разлившейся белесой дымки. Отсюда была видна Великая Гора от самого склона до круто вздымающейся вершины. Кругом одна тишина, снегопад только кончился, даже ветер не тревожил слух. Холод касался кожи и наполнял лёгкие при каждом вдохе.
— На что ты смотришь?
Люмен обернулся, не скрывая удивления при появлении Императора. Не торопясь тот дошёл до балкона и остановился около легионера. Лицо со спокойными выверенными чертами казалось воплощением вселенского единстве в слабом свете ночи.
— Великая Гора. Вижу, она часто привлекает твой взор, почему?
— Я смотрю на всё.
— Охватить взором всё никому не под силу.
— Это под силу Тебе.
Император ответил:
— Так и есть.
«Почуял нечто. Обернулся и смотрит на меня». Тонкие губы тронула тень улыбки. «Ты бывал на всех доступных астрологических башнях и смотрел с высоты, всматривался в лёд и снега и что же ты видел, дитя моё? Что хочешь узнать?».
— А что там, за туманностью?
Император обратил взор в ту сторону, куда смотрел Люмен. Его взгляд обратился небо.
— Там только холод.
— Но откуда тогда тепло? Откуда энергия для жизни. Растения должны получать достаточно света для роста. Животные…
— Сколько вопросов. Что за туманностью? Там холод и лёд, Люмен, и ничего кроме. Миллионы планет вращающихся по своей орбите покрыты вечными снегами. Замёрзшие звёзды. Скованные льдом блуждающие астероиды и скопления космического газа. Хочешь знать, почему возможна жизнь на нашей планете. Тепло, свет, так необходимые для жизни. Но у нас есть свет звёзд, у нас есть огонь.
— Всего огня в мире недостаточно чтобы поддерживать жизнь.
— Я вижу, тебе уже долго не дают покоя эти измышления.
— Чтобы обеспечить планету пригодными для жизни условиями, само её ядро должно быть кристаллическим, что невозможно. Кристаллы не могут расти слишком глубоко от поверхности. Им нужна близость… — тут он умолк по-прежнему смотря в небо, но видя нечто другое.
— Что им нужно? — не торопя, проговорил Император, ожидая ответа.
— К чему-то, возможно, к свету.
Император испытал потребность в улыбке понимая, что то Его мышечная память, а не реальная потребность.
Но Люмен продолжил:
— Или же к чему-то ещё. — Глаза жадно впивались в горизонт. — Я пойму.
— Что же об Эве.
— Отец…
— Нет, её не будут тренировать.
— Почему?
Не многие бы задали этот вопрос.
— Такова Моя воля.
Ответ Люмена нисколько не удовлетворил. Теперь всё его внимание было обращено на Императора. На безмятежное лицо, прямую фигуру и нечто потаённое во всём этом, как невидимая преграда, за которой скрывается ещё одно «нечто», которое нужно понять. Необходимо, как воздух.
«Неутомимая жажда». Император указал на Великую Гору.
— Отчего она существует? — спросил.
— Разве на то не воля Твоя?
Вот, черты лица обострились, тело напряжено. И снова гнев проступает в требовательных глазах.
Странно было видеть Его здесь. Среди вечных снегов и крадущегося по горному хребту льдов. Под зияющим чернотой небом. Так близко к тому миру, которым Он правил. Люмен заметил слабый пар от дыхания Императора. Тот не посчитал нужным понизить температуру собственного тела, чтобы ощутить холод. Как и он сам.
Люмен пошевелил пальцами точно пытаясь ощутить прикосновение морозного воздуха. Пальцы озябли.
— Ха-ха-ха, — выглядело так, что сказанное повеселило Императора и глаза того зажглись внутренним светом. — Не сердись, Моё творение, нет, Я не насмехаюсь над тобой. Но ты прав, кристалл не может расти далеко от жизни. Ему нужна эта самая близость ко всему, что дышит. — Желая порадовать Люмена сказал Он. — Мы взаимосвязаны с ним в круге жизни. Так было всегда.
— Ибо мир существовал всегда в своём постоянном виде.
— Люмен, Люмен. До чего же ты неспокоен. — Хотя в голосе не слышалось упрёка. — Мятежный дух.
Взгляд требовательный, не терпящий недомолвок.
«Ты хочешь знать. Вот и всё, дитя. Так просто, хочешь знать».
Горы вдалеке продолжали хранить знающее молчание. Император позволил ознобу коснуться тела и сделал глубокий вдох вспоминая вкус воздуха. И понял, что Люмен наблюдает за Ним и подмечает каждое движение, как и этот последний вдох. И получает удовольствие замечая столь простые проявления Его, Императора. Наблюдение оказалось приятным.
— Тебе ведь известно, что каждый Император проживет в среднем четыреста лет. — Вдруг заговорил Император не поворачиваясь к Люмену.
— Почему Ты говоришь об этом? — в голосе сразу произошла не скрывшаяся от чуткого уха перемена.
В памяти ожил недавний разговор с Карнутом.
— Я хочу кое-что рассказать тебе. Каждый Император проживает строго отмеренные ему срок. Не смотря на инкубационное происхождение и все тренировки, которые он проходит с рождения. Не смотря на его врождённые физические и психические возможности. И даже. — Тут Император заговорил с улыбкой в голосе. — Умственные способности. Засыпают растения, животные, люди. Человек от старости ли, от раны, но засыпает. Его возносят на погребальный костер, и предают огню, дабы расщепить его агору и чтобы та не слонялась по миру. Память поколений и она источается со временем. Дети вырастают и, не смотря на страсти, страхи, надежды и чаяния засыпают.
— Неужто всё не вечно?
Восхитительно! И печально в то же время. Недолго Император хранил молчание.
— Всё засыпает.
— Не всё, — с упрямством возразил Люмен. И добавил, чего Император не ожидал. — Всё это. — Весь его вид говорил о восхищении и желании и дальше упиваться раскинувшимся простором. Запахом гор и снега, застывшими в причудливых очертаниях льдами и равнинами матовыми в ночной темноте.
На какое-то время появилось желание разделить восторг Люмена. Но в противоположность тому, древние глаза смотрели с тихой доверительной любовью.
Холод касался затылка, при желании можно ощутить его, пропуская через одежду, как и всё здесь, на кристаллической основе. Другие его дети не такие.
— Люмен.
Тот сразу повернулся, уловив малейшие изменения в интонации.
— Ты слишком сильно любишь.
Ответом было полное осмысления молчание. Умные глаза скользили по Его лицу, чуть нахмуренные, сосредоточенные. Как будто там он мог найти правду. Брови на миг сдвинулись, чтобы тут же разгладиться. Природная привычка оставаться скрытым от других взяла своё.
— Понял, что Я хотел тебе сказать? — говоря о другом, произнёс Император.
— Сон есть естественный ход вещей.
Видно было, сказанное не сильно заинтересовало легионера.
— Так и есть.
— Зачем Ты говоришь мне это?
— Поймёшь, как и Я когда-то.
И снова попытка проникнуть в суть слов. Сейчас ещё бесполезная, но столь свойственная его творению, что не могла не приносить мягкости в мысли. Этот вопрос ещё не решён. Выращивание следующего правителя для Чертога и всего мира. Ему придётся понять всё, что сознание не захочет и не сможет поначалу принять. Но так происходило со всеми. Что же касалось Люмена… зачем он сказал это ему? Разве не высшая благодать неведение? Зачем Он говорит это Люмену?
«Пожалуйста, пусть это будет Шайло. Говоришь ты, Карнут. Жаждешь естественного порядка и опасаешься, что тот был нарушен. И эта твоя искроенная тревога говорит о большем, чем возможно выразить иначе. Таков и есть мир, жаждущий природного порядка. Вот и вся истина. Суть, кажущаяся столь неуловимой для многих.
Естественный ход вещей.
Долг Императора — обеспечить его».
Молчание растянулось.
— Почему я не могу тренировать Эву?
Видно, всё же это было слишком важно для него. Впрочем, такая привязанность не могла поощряться ввиду конечного результата.
— Она такой же легионер, как и я.
В этом было больше упрямства. Император видел, как Люмен с вызовом готовится принять любое возражение. «Заметил несхожесть и ищешь её истоки. Это похоже на неясную догадку, не правда ли. Множество деталей слишком очевидны, чтобы их игнорировать».
Молчание только бы подтвердило и без того сильные сомнения.
— Она — моё творение. И часть этого мира. — В словах скрывалось объяснение, однажды Люмену придётся принять правду и тогда перед ним раскроются произнесённые сейчас слова.
Своей рукой Император накрыл руку Люмена.
— Там только холод и замёрзшие звёзды, — повторил Он и, выпустив руку, покинул балкон.
Обращённый вслед взгляд был полон неясной суровости. А на небе всё так же покоилась мутная молочная туманность и безмолвствовала заиндевелая земля.