«Племя охотников на северного оленя скажет, что легче разделать северного оленя. Племя охотников на тюленей, что тюленя.
Что ещё я могу сказать о жизни?»
— Так и повелось, что тепло отныне навсегда поселилось в их доме. Ведь добрые люди добром ответили случайному гостю, хоть и не знали, что то легионер по воле Императора ходил по земле да смотрел, как люди живут и придерживаются ли закона Его. Было ещё это во времена незапамятные, когда и дедов наших на свете не было, и дедов их дедов. Увидел легионер, что добры люди и смиренны, и оказал им великую честь, взял двух их сыновей с собой. И от такой милости отец с матерью плакали от радости, хоть и понимали, что недостойны. Легионер сказал, что вырастит и воспитает их сыновей. Те станут сильными и ловкими, что ни один человек не сможет соперничать с ними. Будут они так близки к сути всего, как никто, потому, что избранны Им.
— Расскажи ещё.
— Ну пожалуйста!
— Инук. Мунин!
— Так всё и произошло. Взял легионер мальчиков с собой и отвёл в далёкую хижину на севере. Там учил мальчиков силе и ловкости. Стойкости и терпению, послушанию и умению владеть телом и разумом. Так что теперь могли они укреплять себя от холода. Не страшен им стал мороз и снежные метели. Учил их легионер прыгать по скалам над морем, когда ветер срывал даже тяжёлые камни с края. Мальчики беспрекословно повиновались и, преодолевая страх, научились они и этому. А когда они возвращались в хижину, многое поведал легионер им и те слушали, впитывая мудрость от сути всего.
— А плавать как моржи?
— Мунин!
— Ты видел моржей на берегу, глупый.
— Сила!
— Проходили дни и миновали годы. Мальчики выросли и не было в мире никого из людей, кто мог бы соревноваться с ними. И вот тогда привёл их легионер в пещеру под открытым небом и сказал, что теперь пришло время им самим проверить себя, достойны ли они служить Ему. Такова была воля Императора. И сказал Он, пусть станут так, что земля поменяется с небом и встретятся со своим прошлым и минующем. Так и говорил легионер. Обратитесь в себя и отрекитесь от всего мимолётного и праздного. Обратитесь к сути всего и тогда станете едины с Ним.
Так и поступили юноши. Стали как того требовал Император. Вытянули ноги к небу, упёрлись руками в землю. Закрылись глаза и стали точно заснувшие. Дышали же так медленно, если бы кто их увидел, ни за что б не поверил, что не нужно их сжигать. Только вот тела их не леденели, лёд отпугивало живое тепло. Ни один человек не смог бы забраться в ту пещеру. Много времени прошло, прежде чем закончилось Последнее Испытание. Открыли глаза юноши, встали и выпрямились. Тогда подошёл к ним легионер и сказал, отныне стражи они. Так их нарекает Небесный Чертог.
— Ухтыыы.
— Сил!.. простите.
— Вам я поручу воспитать других стражей. Чтобы те были такими же сильными и ловкими. И никто из людей не смог бы соревноваться с ними. Вы стражи отныне и навеки.
Так и повелось с тех пор: стражи стали верными спутниками Небесного Чертога и Легиона. Отвержено и преданно исполняли приказы Императора. Следовали куда бы не повели их легионеры. Легионеры ценили стражей и принимали их непоколебимую преданность и веру. На протяжении всего времени легионеры и стражи идут рядом, в союзе мудрого руководства и неразрывного почитания. Наставничества и преданности.
Аджеха изобразил безразличное лицо. Люмена это только забавляло. Казалось, ещё минуту назад они вели непринуждённую беседу, прохаживаясь у заполненного кристально чистой водой длинного бассейна. И вот уже все остановились. Даже до того игравшие в шахматы Лукас и Туофер, подняли лица от своего занятия. Лукас мигом избавился от выражения предельной сосредоточенности. Туофер как был, так и остался безгранично спокойным.
— Пустоши, изволишь заметить, — как нарочно выразительно протянул Люмен.
Аджеха изволил молчать. Тем не менее его вид примерного стража никого в заблуждение не ввёл. И Люмен продолжал:
— А известно ли тебе, что как раз Чертог сделал возможным произрастание злаков на не заснеженных территориях. Не говоря уже о деревьях.
Уголки губ резко дёрнулись вверх. В следующий миг Аджеха резко повернулся и посмотрел прямо на Люмена поняв или же решив, что дальше смысла притворяться нет. Собственная нервозность только подстёгивала.
— Безусловно.
Лукас пригляделся внимательнее. Люмен взглядом пригласил стража расширить своё замечание.
— Всё произрастающее, ползучее и летающее в мире, безусловно, — особо выговорил он, — дано нам по милости Чертога.
— Верно. — Подтвердил Люмен. — Чертог следит, чтобы деревья продолжали расти и у людей было зерно для еды. Именно Чертог вывел такие сорта растений и деревьев, которые могут переносить мороз и скудные питательные вещества в земле. Тебе должно быть известно, раз ты так хорошо обо всём осведомлён, что под непокрытыми снегом пустошами нет залежей кристалла, следовательно, ничто там не может обогащать почву. Если бы не Чертог, в распоряжении людей была бы одна охота и рыбалка. И лишайник на камнях, если угодно.
Весь вид Аджехи говорил, что угодно ему не было.
— Тем не менее, эти, как вы утверждаете, выведенные в Чертоге сорта почему-то не обладают возможностью размножаться в достаточной степени, чтобы развевать жизнь.
— Упрощать, — поправил Люмен.
Аджеха от его снисходительности скрипнул зубами. Молчавший Шайло с некоторым удивлением отметил, что страж позволил себе в некоторой степени усомниться в словах легионера. Но пока его друг развлекался, сам он не вмешивался. По гладкой поверхности воды в бассейне скользил мягкий свет.
— И для чего же упрощать жизнь людям? — поинтересовался Люмен с ловушкой в вопросе.
Аджеха её мигом распознал.
— Видов какой деятельности не хватает и в без того совершенном мире? Или страж считает иначе. Аджеха? — Как специально назвал его по имени.
Тот напряжённо молчал. Люмен уже было отвернулся со скучающим видом, когда Аджеха резко сказал, всё же не разочаровав его.
— Чертог, несомненно, и его легионеры, прекрасно осведомлены о том, как должны жить люди, включая мельчайшие их жизненные проявления. Такие, например, как зевок или почёсывание колена. То же касается и еды, отдыха, охоты и рыбалки, о которой вы так хорошо вспомнили. Так же Чертог имеет мудрость говорить, какой рукой держать ложку и во что верить.
— Люди с такой охотой отдаются своим же суевериям.
— Мифы и легенды, распространяемы Небесным Чертогом, захватывают.
Люмен подошёл ближе. Аджехе только и оставалось стоять на месте с каменным лицом.
— Но ты то и так прекрасно разбираешься в ложках.
Страж ответил прямым взглядом с вызовом.
— А вы?
Теперь и Туофер поднялся с края бассейна. На миг Аджеха повернулся к тому, так как ощутил на себе слишком внимательный умный взгляд.
— Ложки, как и всё прочее, есть воплощение цивилизации.
— А Чертог — воплощённая цивилизация.
— Быстро учишься. Молодец.
— Вашими стараниями.
— Именно.
Появилось ощущение, как будто над ним кругами ходит хищник. Однако слишком сытый, чтобы нападать. Потому то и предпочитает лениво облизывать добычу и поигрывать с ней лапой.
Туофер с Лукасом вернулись к своему занятию. Шахматная доска стояла так, что не было понятно кто за кого играет. Однако Аджеху не покидало ощущение, что их видимая сосредоточенность нисколько не мешает в то же время следить за развитием беседы. В какой-то момент он даже схватил себя на мысли, что видит наиболее выгодный следующий ход в разыгрывающейся партии из белых и чёрных фигурок. Отвернулся и встретил взгляд безразлично насмешливых глаз. Ничто здесь не могло остаться незамеченным.
— Совершенство, есть единая суть мира. — Заговорил отвечая, с виду равнодушно, Аджеха. — Нельзя раздробить единство или разделить его на части, тогда оно будет уже не одним целым. И если всё едино, тогда и люди подобны легионерам. Если легионеры в состоянии распоряжаться собой, то и люди.
Шайло не вмешался. Однако Люмен озвучил его мысли:
— Легионеры подчиняются Его воле.
Аджеха обдумывал услышанное. Подобное мог высказать кто угодно, но не Люмен. Уж по тому то нельзя сказать, что он безропотно склонится перед чужое волей. Шайло отследил реакцию стража. И неудивительно, что тот как барометр отреагировал на замечание Люмена. Если это замечает даже страж, что уже говорить про Лукаса. Которому поведение старшего из них представлялось одним сплошным вызовом порядку и гимном собственному себялюбию.
Сам же Люмен понимал, что страж не станет ввязываться в дискуссию по поводу Императора и свернул в то русло, где Ажеха не сможет сдержаться. Так и получилось.
— Мир совершенен, и как ты заметил, не может быть разделён на части. Отсюда вытекает невозможность сравнения. Люди, легионеры. Только последние способны различать мировую мудрость и совершенство. И управлять.
— Возможно, вам стоило бы посмотреть как люди могут сами справиться с собственной жизнью.
Интересно было наблюдать как Аджеха высказывает один за другим все те вопросы, что уже когда-то задавал Люмен. Теперь тот просто развлекался тем, что повторял прописные истины.
— Как дети которых нужно направлять.
— И которых держат на берегу, не давая заплыть на середину озера.
Как воспитанник храма, Аджеха уже вволю пресытился устоявшимися отговорками.
— Дети склонны вырастать.
— Вот и подрасти, для начала.
Сознание озарило удовольствие. От того, что удалось сдержать презрительное подрагивание губ.
— Достаточно сильный, чтобы распоряжаться собой. Ловкий и умный. Мы ведь не хотим поставить это под сомнение. Твой окончательный вывод после стольких лет жизни, что люди могут сами прекрасно выстоять против хаоса и иррациональности. Они достаточно сильны для этого.
— Да, — был полный достоинства ответ.
— А ты, как страж, представляешь сильнейших.
Аджеха ещё не понимал, куда клонит легионер.
— Тебя ведь тренировали или ты так просто зашёл в Чертоге послужить, — наводящий насмешливый вопрос подстегнул Аджеху.
— Да!
— Повали меня на пол.
— Что?
— Я сказал, — медленнее, как будто говорил с дитём малым, повторил Люмен, — повали меня на пол. Сделай подсечку. Окажись неожиданно близко, заведи руку за спину и сделай так, чтобы я потерял равновесие. Что угодно. Можешь попытаться отвлечь внимание обманным движением.
Казалось, Аджеха пребывает в растерянности. Лицо сделалось мрачным и сосредоточенным.
— Я не стану этого делать.
— Почему?
— Люмен, — Лукас уже давно оторвался от шахмат. — Страж не может напасть на легионера и тебе это прекрасно известно.
— Вот и проверим.
На этот раз заговорил и Шайло.
— Не стоит вводить его преданность в столь неспокойную ситуацию.
— Я не стану травмировать его психику. Будь спокоен, — откликнулся беспечно Люмен. Теперь он обращался уже к Аджехе. — Тебя же тренировали с рождения. Воспитывали силу духа и тела. Ты должен быть достаточно быстр и обладать отточенной реакцией.
— Чтобы защищать легионеров, — снова вмешался Шайло. Он не мог допустить того, чего добивался друг.
Последний не обращал на него внимания. Глаза стража сощурились, он так же следил исключительно за Люменом и видно было, как постепенно решительность уступает место голосу рассудка. Слишком уж легко удалось спровоцировать его.
— Или ты меня боишься, — и одарил стража довольной ухмылкой.
Аджеха решился.
— Я тебя не боюсь, — с вызовом сказал он.
Люмен остановился приняв расслабленную позу.
— Нападай.
Непринуждённость в голосе на пару мгновений смутила стража. Но всего на пару мгновений, и он тут же кинулся вперёд, чтобы в следующую секунду ощутить блокирующее движение. Легионер без видимых усилий отвёл его руку в сторону. И молчал.
Аджеха повторил попытку. С тем же результатом, что и в предыдущий раз. Теперь он не стал прощупывать слабые и сильные стороны противника. Если легионеру так хочется разлечься, по крайней мере, ему не удастся вывести самого Аджеху из себя. Первые удары был импульсивным порывом. Теперь же он только для вида предпринимал новые попытки. Делал полуповорот как бы отвлекая внимание. Сам легионер не пытался на него нападать. Впрочем, слабые стороны он тоже не прощупывал.
Легионеры созданы с использованием кристалла. Никто не знает, сколько его в них. Кожа наверняка выдерживает большие удары по сравнению с простым человеком. Их сила в защите, в невозможности причинить серьёзный удар — так решил Аджеха продолжая свой танец притворства.
И тут его ударили. Не сильно, но довольно ощутимо. Следующий такой же быстрый удар чуть не пришёлся в челюсть. Вовремя отреагировавший Аджеха проследил его траекторию возле собственного лица.
Такой скорости он не ожидал.
Люмен отошёл не торопясь в сторону и оглянулся на стража. Видно было, как тот обрабатывает полученную информацию. Мало кому доводилось видеть легионера в действии. От Шайло так и исходил призыв к осторожности. Люмен одарил его успокаивающим взглядом.
Я не переусердствую, говорил он.
— Не можешь быстрее?
— Спешащий вызывает только смех, — парировал Аджеха.
— Так всегда оправдывались перестраховщики.
Решив испытать реакцию Люмена, Аджеха с выверенной скоростью оказался возле него, делая вид, что готов нанести удар. В то же время извернулся. Стальные тиски вцепились ему в запястье. Люмен выкрутил его и завёл руку за спину. Сделал подсечку, вынуждая Аджеху упасть на одно колено.
Отпустил его и отошёл. Тот поднялся, повернулся.
Лукас прекрасно понимал, Люмен не продемонстрирует то, что не следовало демонстрировать, и всё же это было неправильно. И если бы только веселился Люмен. В страже поднималась ярость, которая наполняла каждое движение. Так не должно быть.
В какой-то момент могло показаться, что вся веселость сошла с Люмена, хоть Шайло слишком хорошо того зал. Друг напустил на себя скучающее выражение. Чем сосредоточеннее наступал Аджеха, тем спокойнее отвечал Люмен.
Страж с каждой секундой впитывал в себя манеру двигаться своего противника и учился отвечать на неё такой же эффективной тактикой. А Люмен только и позволял тому запоминать и учиться, хотя сам уже вдоль и поперёк изучил стража и все его физические и психические реакции.
И видно, оценил их на достаточном уровне, раз всё ещё не потерял интерес к разгорячившемуся стражу.
— Если даже самый сильный из людей не может одолеть легионера, значит, не так и велика его сила. Как же вы можете защитить себя?
— От вас?
Это было уже слишком, но Люмен взглядом остановил Лукаса.
— От себя.
Аджеха только крепче стиснул зубы. Он даже не заметил, с какой интонацией легионер произнёс последние слова. В который раз Шайло узнал ответ Императора, некогда данный Люмену. «Если мы с ними одно и то же, в чём тогда разница?». «В защите людей от себя самих». Сказанное тогда Люмена не удовлетворило и сейчас, говоря то же самое стражу, он как будто надеялся услышать от того новые доводы и замечания.
Не двигаясь с места Аджеха смотрел на легионера. Физические характеристики того оказались для него непредвиденными. И всё же не выходящими за рамки возможного. А значит, он мог справиться с ним. С достаточно определённой наблюдательностью и терпением.
Тогда он удвоил попытки, следуя продуманному плану. И в какой-то момент понял, что вот сейчас добьётся своей цели. Теперь Аджеха был проворнее и действовал с большим умом. Парировал один удар, другой, попытался ударить с ноги в полной уверенности, что сейчас достигнет цели.
Но рассёк пустоту. От неожиданности на секунду потерял равновесие. Но тут же овладел телом и выпрямился, поворачиваясь.
Люмен даже не смотрел на него. Подойдя к Шайло, он что-то сказал тому. Последний с таким же непроницаемым лицом ответил. Другие два легионера вернулись к шахматам. На доске осталось всего две фигурки, символизировавшие глав династических родов.
К нему потеряли всякий интерес.
По крайней мере, так думал Аджеха.
— Тебе интересно, — Шайло не спрашивал.
Зная, что страж не может видеть его лица, Люмен позволил себе что-то вроде улыбки.
— Не стоит поступать подобным образом. Даже если это развлекает, — добавил Шайло.
Ответный взгляд его не обнадёжил. Впрочем, этот страж и самому Шайло казался довольно отличающимся от остальных.
Аджехе ничего не оставалось, как изобразить полное безразличие. Он бросил взгляд на безмятежную воду и в который раз отметил, что не желает прикасаться к ней, как и ко всему, что поглотил в себя Чертог. Несмотря на свою видимую чистоту, она отталкивала.
Повернулся, нет, на него никто не смотрит и всё кругом не смотря на присутствие легионеров, кажется пустынным и заброшенным. Новые из них группой хлынули в залу с бассейном делясь наперебой впечатлениями с Люменом. Каждый пытался привлечь его внимание и тот иногда отвечал милостиво.
Одна из фигурок на чёрно-белой доске упала. Аджеха так и не понял, кто выиграл.
Уже позже, когда разум успокоился, пришло понимание собственной глупости. Так легко дать вывести себя и манипулировать на глаза остальных легионеров. Аджеха продолжал тренироваться, как только предоставлялась такая возможность. И хоть воспитание говорило, что он уже достиг нужного результата, всё же он больше и больше испытывал себя с каждым разом увеличивая нагрузку и поставленную цель.
Первое время казалось, что за ним наблюдают. Хотя на самом деле это было лишь свидетельство его собственных опасений и привычки. А если даже кому-то станут интересны тренировки одного из стражей, заметят ли они постоянные его попытки преодолеть грань возможного для собственного тела и сознания?
Как бы там ни было, он пытался снова и снова. Из отверстий в стенах выскакивали заточенные лезвия, которые описывая заданную траекторию, входили в другие такие же щели. Нужно было добраться до того конца зала, при этом не попав ни под одно лезвие, которое в лучшем случае могло моментально отсечь кусок плоти.
Мозг моментально просчитывал интервал между выпускаемыми лезвиями. Те вылетали из-за усиливающегося давления. Стены здесь были специально сконструированы таким образом, чтобы дать возможность стражам не прекращать тренировки и соответствовать требованиям Чертога.
Аджеха бежал уклоняясь так быстро, как только мог. Хотя подобная скорость могла свидетельствовать о его всё таком же возбужденном состоянии, это он решил осмыслить позже. Сейчас же повинуясь желанию раствориться в беге, разгонялся всё быстрее, уклоняясь от летящих через всю залу лезвий. Подпрыгнул и в воздухе перелетел через два проскочившие друг над другом острия. Упал на ноги и мигом кинулся вперёд.
Слишком быстро. Но он хотел этого. Уклонился, в полуобороте присел. Рывком отскочил в сторону и тут же понял, что собственные движения больше не соответствуют ритму зала.
Тогда же пришлось уклоняться от теперь казавшегося хаотичным потока лезвий. Те мигов возникали со всех сторон. Одно почти задело плечо, если бы Аджеха вовремя не припал к полу, отжался на руках и подскочив побежал дальше. И на этот раз не став действовать слаженно. Чтобы преодолеть залу нужно хоть однажды войти в её ритм. Ему это не было нужно. Аджеха испытывал горячее удовлетворение от того, что сердце колотилось в груди, а кожа полыхала жаром.
Он бежал.
Легионеры.
Бежал.
Небесный Чертог.
Рванулся в сторону как нарочно подставляясь под летящее лезвие и плавно уклоняясь от удара.
Здесь нигде нет жизни. Ни холодные и не горячие стены. Свет ровно такой, каким должен быть. Лица как вырезанные изо льда.
Огонь побеждает лёд.
Его тело готово разорваться, лёгкие горели. Аджеха не дышал и продолжал бежать. Мышцы напряжены до предела.
Мир совершенен.
Надежда.
Всё так, как должно быть.
Лица легионеров и простых людей.
Не теряй надежду.
Прошлого нет. Будущего не существует. Настоящее невозможно зафиксировать. Зачем?
Судорожный вдох как раз тогда, когда семь лезвий летело в него, но Аджеха не пошевелился. Всего миг стоял на месте, и когда лезвия не долетая до него, по дуге сместили траекторию. В этой части зала у них был смещён центр тяжести, и они двигались не по прямой.
Ха! Что ты как овцебык на булыжник? Всегда действуй с умом, Аджеха…
Попробуй — и оно уже ушло. Вот жив твой отец, твой дед и прадед. Но и они уходят. Засыпает твой прадед. Засыпает твой дед. Сну отдаётся отец твой. И те, кто помнил их отправляются в небытие один за другим.
Кто бы это мог быть в такую метель?
Мир совершенен.
Сейчас посмотрим.
И нет уже ничего, чтобы помнило об их существовании. Так и твои страсти лишь проявление кратковременности. Суета уйдёт. Останется неизменное и вечное.
Ночь добрая.
Рывок вправо, влево. Перепрыгивает через летящие у самого пола лезвия и тут же сжимается в воздухе, избегая столкновения с новыми. Даже под потолком слышен их свист.
Улыбка. Заходите.
Император как отец в главе семьи.
Аджеха…
Заходите. Не гоже в такую метель. Мы живём как в пустыне здесь, ни одного домика вокруг…
Аджеха!
Почему его так волнует холод? Но сама мысль, что тот не может проникнуть в Небесный Чертог вызывает отторжение и… что? Отвращение? Да, именно это он испытывает ко всему здесь. Есть ли у легионеров агоры? Мысль достойная еретика и все же он заставила улыбнуться до того сжатые губы. Его бег не прекращался. Способны ли столь совершенные творения Чертога испытывать горечь утраты? Им ведомо, что такое дружба, доверие, доброта, сопереживание? Горечь удовлетворения заставила сознание отозваться пониманием. Для чего?
Если даже самый сильный из людей не может одолеть легионера, значит, не так и велика его сила. Как же вы можете защитить себя?
Что для них люди, как только прямоходящий вид животных без права свободы воли. Больше ничего. Этот зал создан для того, чтобы тренировать стражей, не снижать их эффективность и уровень, служить вместе с тем Императору и Легиону. Ценность жизни стража в служении. Простые же люди ничто.
Вот и подрасти…
Пренебрегая голосом рассудка кинулся вправо, в самую гущу следующих ударов, вместо того чтобы уклониться влево. Лезвия здесь летели так близко один от другого, что со стороны казались одним потоком. Между верхними и нижними оставался один небольшой зазор, в который можно было проскочить. Разгоняясь, Аджеха оттолкнулся от пола и вытянувшись, скользнул в зазор, чтобы упасть на колено. И мигом пригнуть голову. Острие просвистело у самого уха. Упал вперёд на руки. Теперь свист послышался у затылка. Второй тут же отдался опасным колебанием воздуха у шеи, коснувшись волосков.
Интересно, а если ему оттяпает косу, это будет слишком большим нарушением мирового совершенства? Даже таким образом Чертог пометил своих верных псов, придав им угодный облик.
Он не ощущал пота. Костюм великолепно регулировал температуру. И всё же жар заставлял дышать чаще. Аджеха хватал ртом воздух. Он не мог бежать быстрее и не смотря на это, рванулся вперёд чтобы успеть как раз тогда, когда лезвия потоком пролетели за спиной и сомкнулись в своём ритме.
С трудом остановившись, продолжал судорожно дышать. Жар охватил покрасневшее лицо. Струился по рукам и разрывал грудь. Аджеха упёрся руками в колени забывая, что подобное проявление слабости, человечности, не должно проявлять стражам. И застыл.
Осторожно подключил все чувства восприятия. Так же осторожно выпрямился и оглянулся, но так никого и не увидел. Отфильтровал свист от лезвий за спиной в поисках любого другого источника шума. Ничего.
И всё же это было здесь, в воздухе, в каждом ощущении и прикосновении к коже. Какое-то ещё время он стоял так не шевелясь, как будто боясь рассеять внимание. Аджеха прислушивался всё сильнее, пока не понял, что незримое присутствие мигом испарилось оставив после себя пугающее послевкусие.
Он обернулся. Нахмурил еле заметно брови.
Не смотря на то, что он так никого и не увидел, Аджеха готов был поверить, что минуту назад за ним наблюдал Император.
Гавил стоял на корме вместо того, чтобы дожидаться прибытия ледокола в отведённой для легионеров каюте. Все ходы и выходы к ней были устроены так, что не пересекались с местами, где бывала команда Огненного. Ему было от этого скучно, ведь не удавалось вертеться поблизости и наблюдать за слаженной деятельностью людей. Выслушав очередное замечание Диана по поводу тщетности собственных порывов, Гавил наблюдал, как крошится внизу лёд, и как вдалеке возвышаются ледяные глыбы размером с астрологическую башню, а то и больше.
Недолго думая, Гавил забрался на поручни и принялся расхаживать взад-вперёд. Собственная незрелость была для него очевидна. И всё же она стояла в порядке вещей на пути к окончательной стабильности, так почему нельзя просто побыть с другими, послушать песни и посидеть рядом, пока те едят? Брось, Гавил. Диан говорил с таким видом, как будто его друг поднял с пола еду какую-нибудь, и собирался съесть. Не стоит, Гавил. Гавил, утихомирься и прекрати посматривать то и дело на команду, от этого люди нервничают.
И с чего им нервничать? Ему просто интересно. Тем более скоро они подплывут к застрявшему во льде кораблю, и придётся возвращаться обратно.
— Гавил.
Это опять был Диан. Младший легионер знал, что тот вышел на палубу и теперь идёт к нему. Вот Диан остановился и в привычно элегантной для себя манере облокотился о перила.
— Ты пугаешь людей.
Гавил предпочёл промолчать. Только развернулся и, балансируя между кораблём и морской пучиной, прошёлся немного вперёд.
— Нет. — Диан ответил на невысказанное замечание. — Поучать я тебя не собираюсь. Видишь ли, ты делаешь то, что слишком опасно для любого из них. Как и это хождение. Перила обледенели и скользкие, человек не то что не выберется на них, но и соскользнёт в воду. А в ней он не проживёт больше трёх минут.
Гавил не увидел в этом ничего примечательного. Однако остановился и повернулся к Диану. Тот приподнял одну бровь как будто специально всю жизнь тренировался. Всё у него всегда получалось выверено и красиво. Сам он так не мог.
— И потому твоё поведение их пугает.
— Почему?
— Потому, что ты слишком силён и ловок для них. И ни один человек не сможет защититься от тебя.
— Зачем им от меня защищаться?! — искренне воскликнул Гавил, приседая на корточки и смотря на Диана.
Тот пояснил.
— Не принимай это на счёт обоснованного опасения. Это инстинкт. Такой же, как у детёныша белого медведя при виде самца белого медведя. Просто ты намного сильнее. Они даже вообразить не могут насколько, но воспринимают это на иррациональном уровне и боятся.
Диану захотелось утешить брата, тот сразу обиделся. И потому он заговорил мягче.
— Одно осознание собственной слабости может вызвать беспокойство. Ты же постоянно демонстрируешь свои способности. — Не помогало и то, что Гавил делал это с такой детской непосредственностью, что ещё больше смущало людей и заставляло их держаться как можно дальше от легионеров.
— Я ничего не понимаю.
Говорил он, конечно, не о сказанном только что.
— Почему вы все всегда знаете как нужно. Вот взять Шайло, он никогда не ошибается, всегда всё понимает. И Лукас. И Тобиас. Рамил, Туофер. Ты. И Люмен. Вы всегда знаете как лучше.
Брат выглядел расстроенным. Так и сидел неподвижно всё это время на корточках не слезая с поручня. До слуха доносились удары льда о корпус.
— Ты такой… Диан, — Гавил так и не смог подобрать правильного слова. — Собранный, красиво двигаешься, красиво говоришь. Знаешь обо всём. А я не вижу страха и если бы мне не сказали…
— Гавил, я могу красиво двигаться и красиво говорить только благодаря тому, что меня создали раньше и у меня было время овладеть собой. Это мы называем жизненным опытом. Я уже достаточно существовал, чтобы насмотреться на мир во всех его проявлениях.
— И поэтому тебе так скучно?
Казалось, Диан был удивлён, хотя Гавил того не заметил и продолжал смотреть на него широко раскрытыми глазами, в которых отражались звёзды.
— По-твоему, я скучаю?
— Да, — сказал безжалостный в своей честности Гавил.
— Может и так, — Диан легко подскочил и сел на поручень рядом с братом. Тот тоже спустился и теперь оба сидели друг подле друга. — Значит, это моя личностная особенность, а не критерий достойности или хорошести. — Интересно употребление слов заставило Гавила улыбнуться. — Ты сам говорил, какие мы все.
— Шайло хороший. Ты — достойный. Лукас — правильный. Рамил — всезнающий. Тобиас всегда всё понимает. Туофер — наблюдательный. Люмен. — Он помолчал. — Люмен это Люмен.
Да, тут ничего и не скажешь. Однако брат требовал ответа сам того не понимая.
— Вы все такие… уже вы. А я ещё ничего.
— Это не так.
— Тогда какой я?
Наивный, хотелось сказать Диану, чистый. Но не это было нужно услышать Гавилу.
— Ты ещё созреешь. Это вопрос времени. И обретёшь себя. Так или иначе, тебе придётся сделать выбор, каким хочешь быть и следовать за своим решением всю жизнь. А так же принимать его последствия.
— Это человека любят за то, кем он может стать. Легионера любят за то — кто он есть.
— Мы тебя любим таким, какой ты есть.
— Даже если я ещё недостаточно созрел?
— Это естественное становление на каждом этапе. И сейчас, когда ты ещё не набрался опыта, и потом, когда завершишь становление и станешь таким, каким должен стать.
Ведь мы не можем не любить друг друга. Диан молчал, как и Гавил когда оба смотрели вверх на звёздное небо. Нас такими создали. Последнее Гавилу не нужно было говорить вслух, он и так всё понял. Чтобы не произошло, как бы ни повёл себя любой из них, так будет всегда.
Последний успокоился и теперь только продолжал спрашивать.
— А люди?
— Что ты хочешь узнать, — всё так же растягивая слова, поинтересовался Диан. — Уж не настолько ли они иррациональны, чтобы не испытывать к нам тёплых чувств?
Тот усиленно закивал.
— Видишь ли, — Диан вздохнул, — могут и испытывать, в зависимости от воспитания и личной предрасположенности к определённым факторам. На примере того стража…
— Аджехи.
— Аджехи, — повторил Диан, — можно наблюдать, как некоторые испытывают дисгармонию, когда ощущают что над ними доминируют.
— А Люмен это знает?
Гавил присмотрелся внимательнее.
— О да, — странная улыбка.
— Тогда почему он так делает?
— Дразнит его?
— Да.
— Ему нравится.
— Это хорошо?
Раньше он таких вопросов не задавал. Может Лукас, в самом деле, был прав, когда говорил об излишнем влиянии самого старшего из них на остальных. И сам же защищал его перед Карнутом, инстинктивно. Всё-таки они слишком связаны.
Здесь было красиво.
— А ты как думаешь? — пришло время тому делать субъективные суждения.
— Не знаю. Аджеха и правда сердится. Хоть и пытается это скрывать. Я спрошу у Люмена.
— Как хочешь, — отозвался не слишком заинтересованно Диан. Впрочем, Гавил уже понял, что тот просто так привык и не подумал, что другу скучно.
— Я его злить не стану.
В этот момент Гавил увидел в глазах Диана если не уважение, то нечто что-то очень похожее. И понял, что он действительно созреет, рано или поздно и даже сейчас на пути к тому, чтобы обрести себя. Так и должно быть.
— Диан.
— А?
Рассмеялся, тот отозвался смешно.
— И людей больше пугать не буду.
— Умничка.
— И ты не пугай.
— Что?
— Зачем на перилах сидишь?
Диан соскочил вниз с выражением полного достоинства. Гавил попытался скрыть очередной смешок.
Они достигли корабля точно в назначенные срок. По негласной договорённости легионеры первые перебрались на борт Крошащего Лёд. Запасов пищи и воды было достаточно, чтобы продержаться несколько месяцев. Команда Крошащего встретила их с видимой радостью и облегчением. Все тут же повеселели. Капитан обратился к легионерам с благодарственной речью и склонился в глубоком поклоне. Тобиас отпустил его и после согласования дальнейших действий, предстояло вывести корабль из ледяной ловушки.
— Как видите, концентрация кристалла здесь крайне высока. Это повышает температуру воды и ускоряет течение. Так что здешние места становятся крайне непредсказуемыми.
Они стояли в просторной каюте, где на стенах были выплавленные разные карты. Остальные принимавшие участие в совещании стояли на почтительном расстоянии от легионеров. Черноволосый мальчик притаился в углу, внимательно всматриваясь то в одного легионера, то в другого. Все они казались ему сказочными и ненастоящими. И красивыми, совсем как в сказках. На языке вертелось множество вопросов. Но высказать Маул не мог ни одного. Ему и так оказали великую честь присутствовать здесь, находясь так близко от легионеров.
Капитан всего на миг позволил себе мысль, что подобная честь выпадает не многим. И теперь его сын до конца жизни будет вспоминать детей Легиона.
— К концу дня пребудут ещё два корабля. Они будут охранять территорию пока не подоспеют кристаллодобывающие, — сказал Тобиас. Все глаза в этот момент были обращены на него. — Чертог выражает одобрение Крошащему Лёд и всей его команде за обнаружение залежей кристалла.
Люди поклонились. Света здесь было достаточно, чтобы разглядеть каждое суровое лицо. Рамилу нравилось впитывать эту сосредоточенную решительность в сочетании с их осознанием собственного профессионализма.
— Это всё, — сказал он.
Они первые вышли, Тобиас даже раз успел сверкнуть глазами на молчавшего на протяжении всего времени мальчика. От чего тот ещё шире раскрыл глаза и в порыве немого вопроса оглянулся на отца. Но тот был слишком занят, чтобы заметить случившееся и знать, что к прочему, теперь и это воспоминание будет преследовать его сына до конца жизни.
Тобиас улыбаясь вышел из каюты и вскоре они оказались на Пламенеющем. Им ещё нужно было проследить за продвижением операции, а потом публично вернуться в порт, чтобы предстать на всеобщее обозрение.
— Задаюсь вопросом, что сейчас делают остальные? — Рамил не задавался праздными вопросами. Сказанное интересовало его со всей серьёзностью, на которую он только был способен.
— Скучают, — не раздумывая ответил Тобиас. На что Диан только лениво пожал плечами.
— Здесь очень много кристалла, — получив исчерпывающую информацию произнёс Рамил.
— И контрабандисты же без сомнения знают об этом месте. Можно было бы не привлекать сюда столько охранных кораблей и… — начал Диан как будто читал доклад.
— И устроить на них охоту, — закончил за него Тобиас. — Друг мой, иногда я вижу в тебе такую кровожадность, которая вроде бы совершенно не может сочетаться со столь утонченной благовоспитанностью.
— Не стоит одаривать меня собственным столь бурным эмоциональным восприятием за раз, — возразил со вздохом Диан.
— Мы потеряем время на погоню за контрабандистами, когда должны быть в порту, — разумно заметил Рамил. — Нам нужно продемонстрировать готовность всегда слушать просьбы людей и приходить на помощь. То есть служить той самой помощью свыше.
Гавил посмотрел на друга, он и так это знал.
— Никакого воображения, — прежде чем успел открыть рот, выговорил голосом Тобиаса Диан. — Где же ваша жажда приключение, где запал юности?
— Ах, извольте, — отозвался второй из них на этот раз голосом Диана. — По человеческим меркам я и так стар. Так от чего же мне предаваться проходящей суете и треволнениям.
Диан скучающе посмотрел на Тобиаса. Тобиас многозначительно развёл руками. Иногда Гавилу казалось, что он далеко не самый младший из них.
— И всё же… — начал Диан.
— Да, здорово было б, — подтвердил Тобиас.
Тем временем продолжались работы на обоих кораблях. Люди лишь издалека позволяли себе кидать быстрые взгляды на легионеров. И пока те не заметили их любопытства, быстро шли дальше. Ещё многое предстояло сделать.
Вот на палубе соседнего корабля показался всё тот же черноволосый мальчик. Тобиас заметив его, принял героическую позу. Мальчишка снова выпучил глаза, оглянулся совсем как в тот раз и улыбнулся.
Рамил отделился от остальных и вернувшись в каюту, вытащил передатчик и завёл его, тут же начав вводить данные, подстраивая колёсики и пружины в нужное положение. Он знал, что по ту сторону его слушают, ведь они точно знали время прибытия корабля и контакта с другим кораблём. Передача данных заняла некоторое время, после чего он опустил крышку и вернул передатчик на место. Все отчёты и данные были отосланы. Всё, что касалось деятельности Крошащего Лёд на протяжении всего его существования.
Закончив, Рамил посмотрел в иллюминатор. И вышел из каюты.
Нор Родж всегда смотрел в глаза тому, с кем разговаривал. Если ему не отвечали таким же взглядом, в нём поселялось крепкое чувство недоверия, граничащего с презрением. Сейчас Хава смотрела отцу в глаза, выдерживая его тяжёлый взгляд.
— Значит, создание идёт по плану, — он не спрашивал.
— Да, отец.
И всё же он не доверял ушаду. Что было не удивительно: издавна династии ведут скрытую вражду, шпионят и интригуют, с целью ослабить влияние друг друга. И тем самым усилить своё. В основном всё закручивалось на том, кто сможет добыть больше кристалла.
В высоком камине горел огонь, и яркая его пляска отражалась на чёрных стенах. Больше здесь никого не было и потому, когда оба замолчали, стало так тихо.
Родж верил дочери. И именно потому приставил её к ушаду. Судя по отчётам Хавы, всё шло, как и было запланировано. Механизмы для связи уже разосланы по всем пунктам назначения.
Хава скрывала нетерпение. Ей хотелось поскорее покинуть тронный зал и очутиться возле механика. Наблюдать, как тот мастерски орудует мельчайшими деталями, как будто то удовлетворяло её тягу к познанию. В лице наследной дочери ноинов Чомта нашёл благодарную ученицу. Хава схватывала всё налету. Так и пролетало время и иногда Хава думала, что привыкла к подобному распорядку. И всегда теперь после завтрака идёт, чтобы наблюдать и спрашивать.
Чомта всегда терпеливо объяснял назначение той или иной детали. Пальцы его почернели от масла. Маслом пахло повсюду, даже некоторые чертежи были измазаны в нём. Иногда ей приходилось убирать нагромождения рабочих тряпок, механик не всегда замечал учиняемый им беспорядок. Только когда тот грозил стать на пути к конструированию. В свою мастерскую он никого не пускал, кроме Хавы.
— Отец, могу я спросить?
— Говори.
— Инженер будет пользоваться нашим гостеприимством достаточно долго, — впрочем, и это не было вопросом.
— Да.
Хава поклонилась и с позволения покинула зал. Она и раньше не сомневалась, что однажды попав сюда, Чомта не будет выпущен за пределы замка. Он слишком много знал и мог представлять достаточную угрозу. Ещё до его прибытия с ушадами был заключен негласный договор на пожизненное удержание столь ценного мастера. Он стал залогом и платой за их совместные действия и то, что ещё не свершилось.
Кроме первого раза, они никогда не разговаривали о себе. Тем для разговоров и без того хватало. Что бы это ни было, оба испытывали интерес от новых аргументов и возражений, как будто вместе строили дом, проверяя тот на крепость со всех сторон. Эти долгие дни, проведённые вместе, привносили стремление продолжить их. Хотя основная работа была закончена, теперь механик должен был отобрать себе смышленых учеников и передать им свои знания.
Она подошла к двери и толкнула ту. Дверь неохотно поддалась. Уже давно Хава перестал стучать, делая раньше это из желания продемонстрировать право Чомты на личное пространство. Однако теперь оба не обращали на подобные мелочи внимания. В коридоре было холодно от сквозняка и поспешив войти внутрь, Хава прежде закрыла двери и только потом повернулась, вначале щуря глаза во внезапно охватившей её темноте. Не было зажжено ни одного факела. Привычно горевшая над столом масляная лампа теперь тёмным пятно висела под потолком. К тому же было неестественно тихо: не так, как обычно, когда Чомта шуршал бумагами или подкручивал пружины.
Здесь царило запустение: не смотря на раскиданные бумаги и тряпки, лежащие в круге от центра полусобранные и полуразобранные механизмы. Видно было, что там некогда сидел Чомта и работал со всем, до чего мог дотянуться не вставая с места.
Чистый звёздный свет выхватывал полосу как раз по центру чуть не доползая до носков туфель Хавы. Она сделала шаг вперёд касаясь света и остановилась. Не понимая отчего, вдруг начала прислушиваться к тяготящей тишине и почему-то странное давящее предчувствие вдруг как осьминог расползлось в груди.
Сделала ещё пару шагов, остановилась. Края комнаты утопали в тени, поэтому невозможно было разобрать, что творится там. Только впереди какой-то продолговатый предмет, похожий на скрученную материю выделялся в полоске света. Хава не сразу поняла, что то рука. И напряжённо ступая подошла к тому месту.
Теперь глаза привыкли к темноте и она разглядела лицо с застывшими чертами будто вырезанными изо льда. Губы слегка приоткрыты, вторая рука вытянута. И он был бы похож на спящего, если бы не открытые глаза.
Опустившись на колени Хава так и осталась сидеть, положив руки на них и смотря на застывшего во времени Чомту. Так и остались оба, неподвижный уставившийся в пустоту механик и наследная дочь ноинского рода.
Кристалл всё ещё был подле него. Тут же валялись отложенные в сторону инструменты. Одним кристаллом он раскрошил другой. На кончиках пальцев всё ещё мерцала кристаллическая пыль.
Прошло очень много времени. Только когда небо заволокла туманность, Хава поднялась и вышла из комнаты, чтобы дать возможность уборщикам заняться своим делом. Слуги вскоре вошли в сопровождении Роджа и его брата. Оба посмотрели на распростёртое тело и так ничего и не сказав, вышли. Слуги тем временем подняли тело и отнесли, чтобы сжечь в удалённых уголках замка.
Хава всё это время наблюдала в стороне. Никто не заметил, как она подобрала остатки не разрушенного кристалла, верхняя часть которого была аккуратно спилена и размельчена.
Проследив как выносят последние бумаги, она вернулась к делам, требующим решения.
Пальцы её часто опускались в карман.
Эва кружилась одна в самом центре большущей залы. Здесь больше никого не было, кроме кучи стражей, выстроившихся по всему периметру. И Майи. Только Майя стояла молча в стороне и почтительно сложив руки, наблюдала за Эвой.
— Знаешь Майя.
Та с готовностью подняла голову и посмотрела на девочку, которая как будто излучала свет. Золотистая кожа, золотые волосы, спадающие на спину. Майя улыбнулась ей.
— Когда они уезжают, это неправильно. Нам нужно быть вместе, — покружившись ещё немного, Эва остановилась. Она не часто сталкивалась с тем что не знала, как высказать мысль. Но тут уж так получилось, что неясное неудовольствие омрачало такой хороший день. — Их давно уже нет.
Служанка покорно ждала.
— Ты понимаешь, что такое красиво? — Не дожидаясь ответа, она продолжила. — Это когда всё как нужно.
— Ты красива, — подтвердил воспитанница Обители.
Последнее замечание девочку не заинтересовало, он это и так знала.
— И Люмен, — Эва захихикала, — ему теперь тоже хочется постоянно спрашивать меня о всяких глупостях? Вот вчера, например, спросил для чего светят звёзды? Ты хоть представляешь? А я хохотала, а он спрашивал. Что ещё? Ах да. О туманности, почему она существует. Представляешь, я так прелестно танцевала, а он о своей туманности. Что за глупости? Он скоро превратится в шамана. Вот весело будет. — Её глаза сверкали. — Я видела пару картинок с шаманами. Ты их видела? То нос длинный, то лоб большущий. И такие руки резкие, они же постоянно обращаются к звёздам и туманности. Я ему так и сказала.
— Что же он? — покорно отозвалась Майя.
— Не ответил, — между прочим сказала Эва, водя рукой из стороны в сторону и любуясь своей грацией. — Он у меня ещё кое-что спросил.
— Что?
— «Неужели тебе не интересно?». И я ответила.
Майя ждала.
— «А разве кому-то интересно?».
Тогда Эва увидела как её милый Люмен отвернулся к окну и решила сделать ему приятное. И спросила, верит ли он в судьбу. А что такое судьба? Ну это… Она подбирала нужные слова. Это когда что-то случается и ты ничего с этим не можешь поделать. У каждого есть выбор. Сказал Люмен. То есть даже если все говорят, что так правильно, а ты так не думаешь? Эва гордилась собой. Даже тогда? Всегда.
— Я бы даже согласилась, чтобы спела та принцесса, — вздохнула девочка кружась, от чего Майе порой было сложно разобрать её слова. — Но её усыпили, а я пою лучше.
Ей было хорошо и легко.
— О чём ты думаешь?
— О льде.
— О льде?
— Да.
Шайло поравнялся с Люменом и теперь оба не спеша шли, пересекая одну из множества зал Небесного Чертога. Здесь больше никого не было, даже стражи. В последнее время Люмен выбирал уединённые места.
— Тебе известно, что за прошедшие пятьсот лет площадь океана значительно сократилась. Лёд всё больше сковывает её. Там, где раньше плавали корабли, теперь толстый ледяной покров, прибрежные поселения и города.
— Рамил снова отослал тебе данные.
Ответом послужило молчание.
— С корабля, на котором они сейчас, как я полагаю.
— Я проанализировал данные со всех имеющихся кораблей. И не только. Эта мерзлота как будто сковывает мир.
— Странное занятие.
— Странные результаты.
— Не думай об этом.
— Почему?
Казалось, это действительно смутило Шайло.
— А зачем? — спросил он. И произнёс. — Я хочу сказать, мир таков, какой он есть.
— Почему он такой, какой есть?
— То есть?
— Почему всё такое, какое оно есть? — Вдруг заговорил опасно, так что Шайло пришлось остановиться. — Что такое всё? Почему так мало не заснеженных земель?
— Наша планета холодная. Откуда взяться такому большому количеству тепла?
— Почему?
— Что почему?
— Почему наша планета холодная?
— На то воля Его.
— Почему?
— Люмен!
— До Него были ещё сотни тысяч таких же, как Он. По Их воле?
— Люмен, — Шайло говорил мягким увещевательным голосом, призванным мигом успокоить сознание. Как полог тишины, что готов принять в себя все сомнения. — Мир таков, какой он есть. К чему подобные волнения? К тому же Карнут недоволен, что Рамил собирает для тебя информацию. И откуда подобные мысли о преемственности в Чертоге?
— Он говорил со мной об этом.
Шайло принял и это. Значит, так нужно было. Иногда ему хотелось спросить, как часто Он вызывает к себе Люмена. Но не спрашивал.
— Ты никогда не был спокоен, — с улыбкой сказал Шайло.
— Похоже, всё благолепие досталось тебе, — отозвался Люмен, кивая в сторону Шайло. Впрочем, тот лишь спокойно выслушал последнее замечание.
— Послушание — великая добродетель и кому-то не помешало бы поучиться ей.
— Если меня таким создали, значит, я таким и должен быть, — парировал другой.
Довольный блеск в глазах заставил Шайло покачать головой. Он первым двинулся вперёд. Они как раз пересекли изображение остроконечной звезды в центре, заключенной во множество сфер. Зал окутывала темнота, и только свет от звёзд проникал внутрь. Кругом было тихо, произнесённые слова особо звучали в окружающей их пустоте.
— Иногда мне хочется…
— Да?
— Понимать.
— Тебе этого хочется всегда.
— Но только иногда я приближаюсь к этому. Как будто оно подкрадывается близко и нужно только открыть глаза. Но каждый раз ничего не удаётся. Интересно, это похоже на сон?
— Не говори об этом.
— И всё же.
Шайло как будто впервые задумался.
— Не знаю.
— Но, — добавил тут же, — во время сна сознания уже нет. Это только физическая оболочка. Любого заснувшего нужно немедленно сжечь, а ты говоришь так, как будто возможен путь назад. Любого, кто закрыл глаза и достаточно долго не открывает их, и нет признаков жизни. Таков закон всего сущего. В этом и суть законов, они руководят всем и их не должно изучать. Потому, что мы не созданы для этого. Люмен.
— Да.
— Ты меня слушаешь?
— Да.
Стало снова тихо.
— Иногда мне кажется, что ты очень далеко.
— Возможно.
— Интересно, правда, — заговорил Шайло, когда они уже почти пересекли зал, оставив позади свет звёзд из окон.
Второй из них согласно кивнул. Не смотря на сходные разработки и проектирование и то, что Шайло должен был содержать в себе большую часть Люмена, всё же ни тот, ни другой такого сходства никогда не замечали. Только сейчас Шайло в полной мере понял, насколько они разные и это могло и дальше занимать его мысли, если бы он не отверг их.
Люмен это заметил.
— Не думай об этом.
Шайло имел в виду всё то, о чём они говорили. Люмен посмотрел на него пока друг шёл рядом.
Как будто это возможно?
Мягкий свет тронного зала обволакивал и как будто гасил ощущение пространства кругом. Император терпеливо ждал, пока Шайло пересечёт зал и остановится возле Него, склонив голову в жесте почтения и благоговения. Только когда Император коснулся пальцами его лица, Шайло осмелился посмотреть на Него. Изучая некоторое время лицо своего творения, Император опустил руку давая, таким образом, Шайло возможность идти рядом.
Император вызвал его, но не торопился говорить.
— Как чувствуют себя дети мои? — спросил Он.
— Хорошо, — Шайло отвечал почтительно, — благодарю.
— За что же ты меня благодаришь? — мягко отозвался Император, как будто даже и с интересом.
Тот тут же отозвался:
— За всё, — словно произнося очевидную истину сказал он. — Что только есть в мире, и каков есть мир. За существование и жизнь. За людей и легионеров.
— Что ж.
В Шайло не было стремления понять своего создателя, только молчаливое всепрощающее принятие. Любовь, которая останется не смотря ни на что. Подобная преданность и доверие притягивали как тот же свет, что окутывал их одинокие фигуры в широком и просторном тронном зале. Ему не нужны были ни доказательства того, что кто-то заслуживал любви, ни какие-либо подтверждения. Император гордился своим творением.
И любил, как и всех их.
— Твоя благодарность радует Меня.
Гармоничные черты лица, способность одним замечанием унять пыл и повести за собой. Шайло всегда нёс мир и был спокойным, в отличие от Люмена. В то время как один походил на бушующее пламя. Второй был похож на мягкий тихий снег, безмолвной пеленой опускающийся на мир.
Шайло молчал и потому Император заговорил снова:
— Я отослал ваших братьев с заданием. Как до того вас.
— Мы скучаем по ним. Но ждём зная, что они выполняют волю Твою.
— Это так. Что же тебя беспокоит?
Незначительная перемена в мимике. Брошенный на Него взгляд. Шайло никогда не пытался скрыть от своего создателя то, что было у него внутри. Всегда позволяя мыслям и эмоциям отражаться в языке тела и взгляде. Воистину, его доверие было безгранично.
— Это не беспокоит меня, — сказал он. — Но иногда мне хочется, чтобы он был спокойнее и принимал мир таким, какой он есть. И не увлекал себя тщетными вопросами. — Ясные серые глаза смотрели прямо Ему в глаза. — Иногда мне интересно, для чего это ему. Но я не могу понять.
— Это не то, что может угнетать тебя.
— Нет. Меня таким создали.
Он сделает всё, что я скажу, потому что его таким создали. Всё как примечательно наблюдать эти различия.
— Расскажи мне о мире.
И снова Император заметил некую перемену.
— Мир, — говорил Шайло без тени сомнения, — спокоен и красив. Всё в нём так, как должно быть и одно уравновешивает другое. В мире есть красота и порядок, лёд и пламя. И всё пребывает в единой сути, которая проявляет себя в каждом человеке. Животном или птице. Порядок, благодаря которому возможна жизнь, нельзя нарушать, ведь тогда воцарится хаос и уйдёт красота и благодать.
Император слушал с должным внимание. Казалось, его захватывают слова легионера, слетавшие так просто с губ. Его как будто интересовали самые незначительные мелочи, формулировка слов и то, как он их произносит. Как при этом меняется выражение лица. Шайло оставался спокойным и говорил как всегда ровно и притягивал к себе. Всё в нём было складным и верным.
Положенную себе на плечи руку он оценил, как знал правильности своих слов.
— Говори, Я тебя слушаю.
— И как бы нам не были дороги сиюминутные проявления жизни, к которым мы склонны привязываться. Её полнота всегда будет несравнимо больше.
— Как ты думаешь, легионеры склонны испытывать привязанность?
— Я люблю Тебя, — тут же ответил Шайло. — Я люблю своих братьев.
Что ж, он не был склонен отслеживать различные словесные формулировки, и отвечал прямо, самой своей сутью избегая витиеватых неясностей. Простота, Император видел это в каждом слове и в каждом жесте, такая прекрасная ясная простота, которой невозможно противиться.
— Желание любви может быть негативным?
— Как и всё чрезмерное, — был ответ.
Они не спеша прошли вперёд.
— Шайло, что для тебя важнее всего?
Но он уже знал ответ.
— Ты. — И добавил. — Твоя воля.
Ответ Его порадовал, хоть и был очевиден с самого начала. Но всё то же безграничное доверие в столь совершенном существе подкупали, и в который раз Он не отказал себе в удовольствии ощутить его. Такими и должны быть легионеры. Такими они и были от начала времён и останутся неизменными до самого конца. «Вот и свидетельство порядка, о котором говорит сын Твой. Вот оно, стоит перед Тобой с ясным взором и чистотой помыслов. Так должно быть. Так и есть. Я вижу то, что видит в нём Карнут, залог естественного хода вещей, того же порядка. Беспредельной верности происходящего. Да, Я вижу, Карнут, и понимаю тебя».
Но ни тот, кого ты так хочешь, ни тот, кого опасаешься, не были созданы чтобы занять Моё место и это не может не смущать твой разум.
— Чем я могу служить Тебе?
— Ты думаешь, Я позвал тебя сюда дать распоряжение?
На лице Шайло отразилась его природная покорность.
— Расскажи мне о той поездке, когда вы забрали принцессу Ашарию.
В легионере ничего не изменилось.
— Мы так же покидали дворец чтобы исследовать прилегающие территории.
— Это была идея Люмена.
— Да.
— Что же вы нашли?
— Запретные пещеры, — последнее признание вызвало в Шайло бурю чувств и явное порицание себя же. — Мы приближались к каждой, я не входил внутрь. Люмен каждый раз спускался в них один и выходил нескоро.
— И каждый раз ему не удавалось найти ничего интересного.
Как будто признавая вину, Шайло сказал:
— Так и было.
— Я не виню тебя за выходки твоего брата. Ведь не зря вы известны Мне оба. Продолжай.
Так Шайло и поступил.
— В последней пещере он задержался дольше чем обычно и вернулся другим. Возбуждённым и радостным. Люмен хотел рассказать мне, что видел там, но я не позволил ему.
— Почему?
На какой-то миг Шайло показалось, что перед ним снова Люмен, но ощущение тут же рассеялось.
— Это запретные пещеры и всё, что находится там, не предназначено ни для меня, ни для него, — уверенно сказал он.
Император отвернулся, так что теперь были видны одни белые волосы, спадающие на спину. Затем прошёлся вперёд, в то время как легионер остался стоять на месте ожидая, когда Тот заговорит с ним.
— Ты поступил правильно.
За этим ничего не последовало.
— Шайло, Я расскажу тебе о мире то, чего не знает никто и никогда не узнает. — В ответ на оказанную милость, Шайло исполнился готовности слушать, и вознаграждением за покорное молчание были следующие слова:
— Ты прав, мир прекрасен. Даже сейчас. Прав ты и говоря о порядке и хаосе. Но никому не ведомо насколько тонкая эта грань. Достаточно одного взгляда, которому не полагалось быть. Одного лишнего слова или знания, попавшего не в то сознание. Потому Я запрещаю посещать места, не предназначенные ни для кого. Я — носитель и хранитель того знания, которое позволяет миру оставаться в покое, вместо того, чтобы захлебнуться в порождаемом собою же хаосе.
Он видел, тот хочет спросить.
— Спрашивай, — сказал Император.
— Тогда почему вы позволяете это Люмену?
Бесхитростность вопроса на секунду поразила и тут же вызвало некое подобие смущения. Однако и оно тут же растворилось в вековой памяти и мудрости.
— Пусть задаёт вопросы, раз этого требует его природа. В жизни в нас обнаруживается то, что можно принять за основополагающую суть, она-то и определяет человека. Как агора у людей. Тебе ведь известно, что и у легионеров есть агоры.
— Да.
— Но наше с ними взаимоотношение иное, чем у людей.
— Это так.
Видя, что Император хочет, чтобы он продолжал, Шайло так и поступил.
— Из-за нашей кристаллической природы агоры представляют большую опасность по сравнению с тем, что она может причинить человеку. Это происходит оттого, что кристалл притягивает агор, и они часто скапливаются в местах его произрастания. Известны случаи, когда агора проникала в кристалл, не имея возможности выбраться. Поэтому они так опасны для нас, тело легионера слишком насыщено кристаллом и потому так же притягивает их. Но, не являясь таким же прочным как сам кристалл, тут же подвергается уничтожению.
У человека проникшая внутрь агора приводит или к смерти через определённый промежуток времени, или к одержимости. У легионера — к почти мгновенной смерти.
— Что ты думаешь об одержимости?
— Эти люди достойны сочувствия.
— Я тоже так думаю.
И всё же Шайло заметил некоторую перемену. Император продолжал не спеша идти вперёд. Ему доставляла удовольствие такая доверительность со своими порождениями. Однако подобной чести удостаивались не многие. Истина же заключалась в том, что в Небесном Чертоге хоть и не гласно, но царило понимание: последнее поколение получилось отличным от предыдущих. Более сильным, развитым и многообещающим. И более любимым.
— И Я рад, что ты мыслишь таким образом.
Шайло в который раз обрадовался милосердию Отца своего и теплота охватила сердце.
— Одержимые и впрямь заслуживают сочувствия и милосердия. Они не виновны в своей участи.
Иная ситуация была с теми из них, кто оставлял потомство, более склонное к одержимости по сравнению с другими людьми. Однако именно для предотвращения подобного их следовало изолировать. Простой народ не руководствовался этими побуждениями. Одержимых усыпляли, не согласуясь ни с чем, кроме инстинктивного желания защищённости.
Шайло сразу понял, склонил голову и, положив на неё руку, Император сказал:
— Ступай. Мой достойный сын.
Выпрямился и, поклонившись, покинул тронный зал, чтобы оказаться одному в коридоре. За расположенными в ряд окнами тянулись белесее молочные пути и уходили далеко-далеко в безбрежную темноту.
Стоило ему только миновать коридор, как из-за угла тут же выскочила Эва. На этот раз без сопровождения. Молча протанцевала вокруг него и снова скрылась в темноте как мимолётное видение. Только издалека до него донёсся её приглушённый смех.
И всё же он слишком хорошо знал самую младшую из них, чтобы понимать, она ждала его намеренно желая покрасоваться и так же эффектно исчезнуть. Стоял здесь в темноте и Люмен, они уже и не помнили, когда взяли в привычку дожидаться друг друга после посещения Его.
Но каждый раз никто из них ни о чём не спрашивал.
Шайло было спокойно и хорошо. То же он чувствовал всегда видя своего создателя. Это было такое чистое и прекрасное умиротворение, которое невозможно сравнить ни с чем в мире.
— Чертог прекрасен.
— За ним лучше.
Что ж, Люмен мог считать как хочет. Но сейчас здесь тишина разливалась по залам и коридорам, мягкий свет отражался от белых стен и в своих переливах лишь слегка отдавал серебром. Здесь не было стражей в кроваво-красных костюмах. Ни единое слово не нарушало благостную тишину. В каждом плавном изгибе потолка и стен, в каждом углу и далёких пересечениях коридоров сквозила та соразмерность, которая и служила гарантом всему существующему.
Один стоял и смотрел в центр залы. Другой обратил взор за окно.
— Что-то… — начал Люмен и Шайло закончил за него.
— Да, я тоже чувствую.
В этот момент показались и другие их братья. Лукас шёл к ним уверенно и видимо спешил, потому что остановившись, кинул на обоих вопросительный взгляд. Тут же показался и Туофер.
Они часто не могли объяснить почему возникало вдруг желание найти друг друга, и как делали это. Но всё же каждый раз находили, будто физически ощущая.
— Я не знаю, — сказал Шайло.
Лукас взглядом подтвердил, что и сам пока не понимает. Туофер как всегда молчал и только выжидающе следил за входом в дальний коридор. Вскоре там показалась фигура Карнута.
— Хорошо, вы вместе, — сказал он подойдя достаточно близко.
— В чём дело? — спросил Люмен прежде чем Карнут успел объяснить.
— Немного терпения, — не приметнул заметить их воспитатель. — Итак, если больше никто не станет меня перебивать, я позволю себе сказать.
Что ж, раз он всё же сделал замечание Люмену, значит, это действительно было важно.
— Озеро Бини.
Все знали его, озеро располагалось на юго-западе и было свидетельством тех событий, которые некогда развернулись на нём. Более ста человек одновременно упали в ледяную воду и их агоры навсегда остались заточенными подо льдом. Если бы тогда подали сигнал о помощи, Легион ещё успел бы вытащить тела и сжечь их. Теперь же к озеру никто не приближался, потому что такое количество находящихся в заточении агор, прорвись те на поверхность, повлечёт за собой ужасающие последствия. Только приблизительный подсчет возможных жертв в четыре раза превышал предполагаемое количество самих агор.
Озеро Бини официально было признано запретной территорией.
— Нам стало известно, что вскоре там начнётся добыча кристалла, — говорил Карнут. Заметив готовый вырваться общий возглас негодования, он добавил. — Информация поступила о достаточно большом отряде контрабандистов, по предварительной информации, их около сорока человек. Включая всю необходимую для добычи технику.
— Не может быть. Я хочу сказать. — Шайло казался смущённым. — Они ведь понимают последствия подобных действий?
— Понимают, — в отличие от него, Люмен был зол и не пытался скрыть этого. — Мы отправимся сейчас же.
— Именно этого я от вас и жду. Чертогу нужно, чтобы были схвачены абсолютно все, кто принимает участие в операции.
И всё же невероятно! Хоть Шайло и не разделял гнев друга, однако испытывал определённое смятение думая о том, на что пошли люди в жажде добычи кристалла. Даже если те собираются устроить небольшое отверстие и крайне осторожно запускать «руки» для подъёма кристалла на поверхность, риск слишком велик. И опасность несоизмерима.
Они переглянулись с Люменом. Тот еле заметно покачал головой. Глаза сощурены, холодность взгляда говорила о всё укрепляющемся праведном гневе.
— Поверить не могу, — наконец сказал он.
— Поторопитесь. Транспорт уже готов. Всё остальное собрано. Я буду ждать детального отчёта после вашего возвращения. — С этими словами Карнут поспешил прочь.
— Ну что, покажем им всю ошибочность их решения? — полностью владея голосом, проговорил Люмен и остальные последовали за ним. Он первым вышел на морозный воздух и сел в вездеход.
Их ждал долгий путь.
Он ехал много дней и ночей и не знал покоя и отдыха. В метель и стужу, когда шторм подымал воды вечного океана и когда позади смыкались льды имперского моря. Он никогда не оглядывался назад.
Сани скользили вперёд от самого порта. Длинные борозды на снегу оставались позади. И многие дни пути, когда скрывались из виду высокие каньоны и лишь небольшая дорога извивалась меж ледников. Когда сани летели по замёрзшим озёрам и по бескрайним пустыням. Пути назад не было. Как не было и прошлого. Его глаза горели от предвкушения и агора будто устремлялась вперёд, когда тело ещё находилось внизу, в плену времени и пространства.
Росс ехал вперёд. И когда уже сани не могли везти его к цели, всё шёл и шёл. Не останавливался, даже когда прекратились последние поселения и впереди распростёрлась одна белизна и не видно было, где кончается земля и начинается небо. Никто больше не хотел помогать ему. Ни один человек не встречался на пути. Но останавливаться нельзя. Принимал постоянно стимуляторы и высококалорийные шарики. Нужно идти и он шёл. Только тьма впереди раскрывалась сладкими объятиями. И безжалостный холод. У него больше не было плоти, он её не ощущал. Одно стремлении и шаг за шагом по снегу. Ноги проваливались в мягкие снег, руки упирались в твёрдый, когда Росс падал.
Когда пытался раскрыть отяжелевшие ото льда на ресницах глаза и потрескавшимися губами пытался позвать.
Только вперёд, не смотря на метель и холод. По снегу и льду.
И тогда он дошёл. Далеко-далеко впереди простирались чёрные горы. Темнота впереди как будто распустилась. По бокам от неё горели костры. И в тот же миг как будто ещё больший свет отгородил его от наползающей со всех сторон тьмы.
Из груди вырвалось судорожное дыхание.
— Нет, это не можешь быть ты!
Сердце билось как одержимое.
— Ты?!
Золотые волосы и глаза такие голубые, что больно смотреть и такие прекрасные. Всё ближе и ближе с каждым шагом. Пока видение не очутилось над ним.
Росс завалился в снег. Сначала на колени. Поднял голову и с трудом удерживаясь, чтобы окончательно не упасть, проговорил:
— Это не можешь быть ты.
Его голос затихал. И когда он падал в снег и дыхание ещё касалось заледеневшей корки, продолжал смотреть в ясные голубые глаза, видел как свет танцует по ареолу волос и как возвышается над ним величественная фигура.
А потом он уснул.