Эшли покачала головой. И когда Джози начала говорить, невольно прислушалась к незнакомому отрывистому, гортанному языку.
Ждущий у Дороги безучастно внимал ей, посасывая трубку, прикрыв глаза. Казалось, что он задремал. И даже после того как Джози умолкла, он долго сидел неподвижно. За верхушками деревьев остывало зарево вечернего заката. Из-за деревьев выползала ночная промозглая тьма поднимавшаяся от земли, неся с собой холод и неуверенность.
Наконец старик что-то сварливо произнес, и Джози повернулась к Эшли.
— Он говорит, что подумает над нашей проблемой, но в дом не пустит
В сумерках ее лицо белело неясным пятном.
— Он говорит, что мы можем переночевать здесь у костра, — сообщила она.
— Ночь в лесу? — содрогнулась Эшли, сразу почувствовав сырость ночного воздуха, но выбора не было и она бодро заметила: — Что ж, по крайне мере, он нас не гонит.
Джози кивнула, соглашаясь с ней и пошла к костровищу. Там, поставив пакет на землю, она по хозяйски огляделась.
— Думаю, мы неплохо устроимся, вот увидишь, — сняв рюкзак, она потерла руки. — Для начала соберем хворост для костра.
— А он нас случаем не испытывает? Как думаешь? — спросила Эшли индианку, когда полчаса спустя они сидели у разведенного костра и переворачивали прутом запекшуюся в золе картошку. — Он мне не кажется вредным.
— Он ломает в нас городских штучек.
— Откуда он узнал, что мы городские? У нас что, на лбу это написано?
— Может и написано. У шаманов особое зрение. Они видят то, что недоступно нам.
— Мне не по себе. Я уверена, что его не было у хижины, когда мы вышли к ней.
— Он отвел нам глаза.
— О каком воине он спрашивал? — перевела разговор Эшли, чувствуя, что при всем своем желание не может принять объяснений индианки.
Джози подняла прут с насаженной на него картофелиной, покрытой серым налетом пепла, и подула на нее.
— Помнишь, я рассказывала тебе легенду о том, что как только пропадает щит, появляется Ищущий, Гонец и Воин?
— Ты серьезно?
— А разве щит не пропал? Разве ты не расследуешь странные смерти, связанные с ним?
— Послушай, я ищу рациональные ответы…
— Ты их нашла? Нет. Поэтому ты здесь.
Осторожно отколупнув дымящуюся обугленную корку от, исходящей горячим ароматом нежной мякоти картофелины, Джози невозмутимо спросила:
— Чего ты хочешь: гарантии, что твое расследование не зашло в тупик или все же докопаться до истины?
Эшли задумалась. Ей очень хотелось раскрыть это дело, не создавая очередного висяка, но оно неумолимо скатывалось к какому-то иррационализму, увлекая за собой и ее, и Эшли никак не могла вернуть ход расследования в нормальную колею, где все было бы объяснимо и выстраивалось в логическую цепочку, четко укладываясь в рамки разумного.
Женщины молчали, не спеша укладываться. Спать не хотелось и они сидели у костра. Вечер у разведенного огня — время неспешной беседы и долгих историй, когда утомленная дневными заботами душа томится желанием быть понятой, а твои негромкие слова могут быть услышаны не только собеседником, но и ночными звездами.
Тяжелый вздох Джози отвлек Эшли от ее мыслей.
— Джози?
— Все в порядке, не обращай внимания. Не всегда легко свыкнуться со своей судьбой.
— С судьбой?
— Я Ищущая. Поэтому я здесь. Предстоит нелегкое испытание и я не знаю выдержу ли его.
— Это и есть твое предназначение? — и когда Джози кивнула, спросила: — Тогда зачем здесь я?
— Очевидно, ты Гонец. Ты принесла весть о щите.
— Ты знала больше чем рассказала мне.
— Мое знание не подтвердило бы ни одно из твоих предположений или версий. Это все на бытовом уровне.
— Что значит — на бытовом уровне? Информация есть информация, какой бы она ни была.
— Информация… — усмехнулась индианка. — Только вы, белые, способны Шепот Великого Ватанки назвать подобным механическим словом.
— Суть от этого не меняется.
— Как-то мой дед сказал мне, что в Ищущем должна течь кровь белых. Во мне она есть. Мой дед был васичо, он погиб и я помню только его брата, такого же полукровку, как и я.
— Твой дед был индейцем?
— Нет. Он был белым. Васичо.
— А его брат полукровка? То есть у них был один общий родитель?
— Да.
— И твой дед имеет, какое-то отношение к щиту?
— Ну да. Я расскажу тебе о моем деде и может быть ты найдешь в его истории не только свою разлюбезную информацию, а услышишь Шепот Великого Ватанки. Так вот…
Иногда на отдаленных фермах жили странной жизнью: тем, кто был слаб, доставался тяжкий удел, а подлость творила беззаконие, оставаясь безнаказанной. Там, где правила грубая сила, всегда так было.
Тогда шли бои. Индейцы не хотели уступать генералу Кастеру. Они еще имели силу. Ночью в отдалении слышалась стрельба. Она длилась недолго и вскоре стихла, а утром, когда хозяйка фермы вошла в хлев, то обнаружила в нем индейца и испугалась. Это был сиу. Боевая раскраска смазанная кровью, придавала ему устрашающий вид. Он знаком попросил, чтобы женщина не шумела и потерял сознание. Оказалось, что индеец едва ли старше самой Катрин и рана его была страшной.
Ее муж, Гордон, не уставал повторять, что краснокожие это даже не дикари, а животные, потому что живут не по заповедям божьим, одеваются в звериные шкуры, а то и ходят голыми. Он говорил, что они жестоки от того, что Господь не дал им человеческого сознания и от того они не спосбны жить, как нормальные люди, и похожи на бродячих псов. Катрин считала их людоедами. Гордон подробно рассказывал, как краснокожие издеваются над белыми, как мучают и истязают женщин и детей, а все от того, что не знают Христа, живут не по божеским заповедям, хлеба не сеют и едят сырое мясо.
Но Катрин была христианкой и добрым человеком. То есть, она никогда не думала о ком-то плохо и человеку приходилось очень постараться, чтобы уронить себя в ее глазах. Может именно это и позволяло ей терпеть такого мужа, как Гордон. Поэтому она не увидела в беспомощном дикаре ни людоеда, ни жестокого насильника и убийцу, а лишь умирающего мальчишку. Она остановила его кровь, обмыла и перевязала рану и как могла лечила, пряча его в сене.