Наконец наступил день, запланированный Серафимом для похода в село. Настоятель отец Варфоломей выслушал его просьбу о выходе из Пустыни в лес и выдал целую гору условий. Серафим только кивал и покорно слушал.
— И смотрите, не нарвитесь там на мертвяков! Они сейчас везде шастают.
— Мы ненадолго, до обеда вернёмся.
— Хорошо, тогда ступайте, с Богом! — напутствовал настоятель.
В назначенный день самым ранним утром Серафим с Акимом вышли за ворота и направились в лес. Как только деревья заслонили их от глаз отчаянно зевающего служки, они сразу же поменяли направление.
Выйдя на просёлочную дорогу, ведущую к селу, они быстрым шагом направились к цели своего путешествия. Сначала Аким судорожно оглядывался во все стороны, боясь просмотреть мертвяков, потом устал. И от усталости и скуки стал задавать много глупых вопросов.
— А что, если их много будет?
Серафим в самом благостном настроении, шагающий рядом по дороге и неся объемный, но лёгкий мешок за спиной, обернулся к Акиму.
— Кого?
— Мертвяков!
Серафим хмыкнул и решил порадовать своего спутника достижением инженерной мысли.
— Что будет? Смотри!
Одним натренированным движением Серафим быстро сбросил с себя мешок и вынул из него несколько досок, медных стержней и ещё гору всякого хлама. Сложив всё на земле, быстро собрал некую шестиугольную конструкцию, описание которой нашёл в книге. Ко всей конструкции он привязал верёвку и отступил немного назад, чтобы полюбоваться созданным им шедевром.
— Вот с помощью этой конструкции мы их всех поймаем и упокоим, да и вообще, кузнец их всех, почитай, и извёл. Может один где спрятался или два, так нам много и не надобно!
Аким подивился на созданное чудо, почесал в голове и хмыкнул.
— Ну, раз так, тады да… Но рогатина надёжнее будет.
В ответ Серафим кивнул и показал топор, который взял с собой.
— Я тоже так думаю, но нужно пробовать.
Дальше они пошли молча, прислушиваясь к пению птиц. Шли они быстро и чем дальше, тем всё больше таял их страх. Сказывалась уверенность в том, что Елизар всех мертвяков здесь упокоил. Блажен, кто верует!
Но им действительно повезло. Ни в окрестных лесах, ни в самом селе мертвяков они так и не встретили, только лишь их останки. Побродив по домам, наполнив мешкиразличным трофеями, даже попытавшись задействовать конструкцию, они повернули обратно.
— Может, ещё побродим? — просительно произнес Аким.
— Нет, нам пора, и это может быть опасно. Ты уже набрал себе добычи и даже деньгой разжился.
Аким в ответ скривился и подкинул на ладони горсть меди, найденной по домам и в карманах незадачливых мертвецов. Мелочи оказалось очень мало, а надежд разбогатеть — много.
— Ну, ладно, а когда пойдём в следующий раз, завтра?
— Нет, завтра будет подозрительно, пойдём послезавтра.
— Лады, — и Аким повернул обратно в Пустынь, следом за ним направился и Серафим.
До Пустыни они добрались довольно быстро, солнце только прошло зенит. Молчаливый послушник на входе окинул их вялым взглядом и отвернулся. Войдя во двор монастыря, они разошлись каждый в свою келью и на время забыли о приключениях.
Через сутки Серафим и Аким, как и договаривались, снова встретились у ворот. Настоятель на этот раз разрешил бродить им до вечера, и Серафим подготовился намного лучше, чем в первый раз. Ну, он так посчитал. Также они вышли за ворота и направились в сторону села. На этот раз они шли намного бодрее и веселее, и совсем не обратили внимания на то, что перед селом резко замолкли в лесу птицы. Правда, потом они снова запищали, но гораздо тише.
Обойдя дома, уже осмотренные и разграбленные, монахи прошли дальше. По пути им достались дома, которые успели осмотреть кузнец с Вадимом, но весьма поверхностно. Аким, словно почувствовав добычу, коршуном ринулся в ближайшую избу, тут же скрывшись внутри.
Серафим же, оставив Акима, стал осторожно пробираться огородами между домов. В руках он наготове держал конструкцию, которую он изготовил в качестве магической ловушки. Если бы это увидел Вадим, то здорово удивился, а скорее, просто посмеялся над наивным дурачком. Но Вадим работал с кузнецом и о походе Серафима даже не подозревал.
Аким, обшарив избу, выскользнул из неё, потрясая горшком с прогорклым маслом. Добыча его радовала, оглядевшись, он сразу же юркнул в другую хату. Серафим поморщился, увидев счастливого Акима. Ну, что за дурак? И стал рассматривать лежащий впереди упокоенный труп.
Осторожно подойдя, он бросил свою ловушку на обезглавленного мертвяка и стал напевать запретные псалмы, надеясь на какой-то эффект. Но гнилое мясо, оно везде гнилое мясо, и кроме вони в ответ ничего больше Серафим не получил. Не особо огорчившись, Серафим пошёл дальше, и им тут же «повезло», они наткнулись на бесноватого.
Они не знали, что им оказался Зенжинский, что выжил после встречи с Елизаром, но не ушёл из села, а спрятался в нём на время. Больше в округе не осталось ни мертвяков, ни бесноватых. Всех уже упокоили.
Честь схлестнуться с ним выпала Серафиму. Внезапно из-за угла дома вышла однорукая человеческая фигура и направилась прямо к нему, дико хрипя от ярости. Серафим с глупым облегчением подумал, что вот он сейчас и узнает всё, ну и узнал, конечно.
Мертвяк шёл к нему, непрерывно бормоча, а в его единственной руке лежал здоровенный тесак. Наскоро собрав свою шестиугольную конструкцию, Серафим, словно ковбой, метнул её бесу в голову. Серафим, хоть и был монахом, но отличался ловкостью и сноровкой. Конструкция повисла на толстой шее беса и заболталась на нём.
Чернокнижник тут же стал нараспев петь псалмы, мертвяк замешкался на какое-то время, а потом, встряхнувшись, вновь пошёл на него. Инок отшатнулся и громче стал напевать протяжные слова на древнегреческом языке. Но всё тщетно. До него не сразу дошло, что его жизнь в опасности, а когда дошло, то…
Он успел отшатнуться назад, когда тесак монстра в человеческом обличье просвистел мимо его лица. Зенжинский содрал с себя наброшенный шестиугольник и громко заревел. Нелепая конструкция, разваливаясь на куски, осыпалась на землю. Серафим схватился за топор, больше не помышляя ни о чём. К сожалению, владел топором Серафим очень плохо, да и вообще забыл, когда брал его в руки.
В это время из дома выскочил Аким, радостно потрясая найденным кошелем. Он поднял глаза на Серафима и тут же сдал назад от неожиданной картины.
— Помоги! — в отчаянье заорал Серафим.
— Бог поможет! — отозвался в ответ Аким и, сунув кошель за пазуху, решил броситься наутёк. Но ум он ещё не потерял, а потому подхватил лежащую невдалеке рогатину и побежал дальше. Не успел он отбежать далеко, как замедлил шаг. Нет, дорогу никто ему не преградил, все мертвяки уже лежали упокоенными, один Зержинский вышел на тропу войны.
Аким добежал до конца деревни и, остановившись, стал чесать свою «репу». Вот добежит он до монастыря, а что будет дальше делать? Настоятель с него спросит, а уходить из монастыря и некуда. Не каликом же перехожим становиться⁈ Надо возвращаться, если Серафим спасся, то и хорошо, он его всё равно не сдаст, потому как, что он скажет настоятелю? А если погиб, то можно поживиться, да и добить его, только тело перенести в другое место, подальше от деревни.
Да то наука не сложная. Соорудит волокушу наскоро, да перетянет куда надобно, а потом вернётся и скажет, что на них напали, еле отбился, да пришлось заодно и Серафима упокоить, или оставить там помирать, пусть его Вадим этот добьёт снова по приказу. Всё для себя решив, Аким мотнул бородёнкой и, убрав топор, взял рогатину на изготовку и, крадучись, направился к месту, где оставил товарища.
Серафим тем временем отмахивался топором от напавшего на него беса, но тот, поймав топор, выкрутил его из рук Серафима. Тонко подвывая от охватившего его страха, Серафим бросился бежать ещё быстрее, чем Аким. Но убежать ему Зенжинский не дал, а швырнул в него свой тесак, попав по касательной в правое плечо. От сильного удара и боли Серафим свалился наземь. Не помня себя от страха, снова вскочил и попытался бросился наутёк.
Но Зенжинский, резко оттолкнувшись, внезапно прыгнул на него, свалил наземь и, впившись зубами в раненое плечо, принялся слизывать струящуюся кровь. Серафим заверещал, пытаясь оттолкнуться от нападающего ногами, внезапно у него в голове всплыла строчка из прочитанной книги.
— Афектум мемори, винтус арго! — Серафим, сам не зная почему, вдруг выкрикнул это прямо в звероподобную рожу беса.
Услышав фразу, тот перестал терзать монаха и отстранился, и в это время удар рогатиной столкнул его с тела Серафима, прижав к земле. Это сделал Аким, что вернулся Серафиму на помощь. Втиснув рогатину глубоко в землю, Аким, выхватил из-за пояса топор и одним ударом раскроил голову Зенжинскому, упокоив того навсегда.
— Хух, ну ты теперь мне обязан, Серафим, как пить дать, обязан. От смерти я тебя спас, но я смотрю, вовремя успел, или мертвяк тебя успел поранить?
— Кинжалом ударил, — отозвался Серафим, мучительно думая, увидел ли Аким то, что бес в него практически вгрызся. Всё же, наверное, не видел. — Я уже почти успел убежать, когда он кинул его в меня.
— Странный какой-то мертвяк!
— Я слышал о таких, он переродившийся, их бесноватыми ещё называют, — пояснил Серафим. — Спасибо, что спас меня, я этого не забуду.
— Так, вестимо, должок за тобою, должок! — погрозил ему Аким кривым пальцем, измазанным в грязи. — А я обязательно спрошу его.
Серафим, не стал с ним препираться, а молча поднялся с земли, и тут же охнул. Кинжал, как оказалось, пропорол его рясу и рассёк кожу до мяса, рана сразу же закровоточила, а бес ещё добавил тем, что впился в неё зубами. Серафим похолодел. Это что же, он теперь превратится в мертвяка или в беса? Он уже не обращал внимания на разорванный подрясник, занятый тяжелыми думами. Надо что-то делать? Может быть, поможет молитва⁈ А может быть, книга⁈ Вряд ли, и в тоже время, те слова, что он произнес, явно помогли остановить беса, значит, она работает⁈ Он же до этого их ведь не знал⁈
Спеша обратно в Пустынь, то один, то другой украдкой посматривали друг на друга, прикладывая к ране и царапинам свежий лист подорожника. У Акима тоже имелись царапины, но их он получил, пока лазил по избам и бегал от бесов. Уже вечерело, когда они подошли к Пустыни и после проверки вошли в неё. Каждый сразу же побежал к себе, замирая от страха. Серафим при свете свечей осторожно промыл полученную рану, которая уже перестала кровоточить. Слава Богу, тьфу, в общем, хорошо, что на воротах не заметили, что его ряса намокла от крови, и он стал истово молиться, пытаясь спастись от безумия.
Аким же первым делом побежал в баню, где, смыв с себя грязь и чужую кровь, заметил небольшие припухлости на месте порезов. Впрочем, на него никто не нападал, и ничего страшного в том он не видел. Посчитав, что всё обошлось, он, помолившись, отправился отдыхать, надеясь, что вскоре царапины заживут. Вечер плавно перешёл в ночь, укрывшую темным покрывалом Пустынь, притихшую перед наступающей трагедией.
Ночью у обоих вернувшихся поднялась температура, но у Серафима она оказалась больше. С утра они смогли встать на ноги самостоятельно. Аким даже пошёл на огород и начал там работать, тело немного ломило и кружилась голова, но в целом он чувствовал себя нормально.
Серафим же очнулся поздним утром, с ужасом посмотрел на своё тело, которое где-то опухло, а где-то истончилось, и понял, что произошло самое худшее: он заразился. Но почему он сразу не умер и до сих пор жив? Эти вопросы мучили его, как исследователя, а ещё он надеялся, что чтение запретных псалмов сможет ему помочь. То, что зараза медленно проникала внутрь тела из-за слюны беса, ему было невдомёк. Всё же, как он думал, его рана оказалась, во-первых, неглубокой, а во-вторых, нанесена кинжалом.
Серафим принялся истово молиться, а потом, бросив псалтырь, начал судорожно искать ответ в «Демонологии», но ничего не нашёл. Ему нужна была следующая часть, которая отсутствовала. Бросив всё, он поспешил в церковь, надеясь на божественное провидение, но на полпути почувствовал себя очень плохо и вернулся обратно. С трудом добравшись до постели, он буквально рухнул на неё, обливаясь горячечным потом, и до вечера не вставал. А вскоре прекратил своё земное существование вообще.
В голове у него звенел набат, и звучали разные голоса. Голоса то ли светлых ангелов, то ли падших и весьма настойчивых. Своими громкими воплями они перемешивали ему мозг, превращая его в кисель. Послушный их зову, Серафим внезапно встал и, выставив перед собою руки, пошёл по направлению к книжной полке. Взгляд его наткнулся на пресловутую книжку. Руки тут же схватили её и, раскрыв наугад, поднесли вплотную к глазам.
— Ад копус тум сальвандум, анимам туам дар дебес! (Чтобы спасти своё тело, ты должен отдать свою душу!)
— Что я должен сделать для этого? — спросил сам у себя несчастный.
Ответ не замедлил себя ждать, краткий, как выстрел и ёмкий, как приказ. Серафим снова задал вслух вопрос, тут же получив ответ, задав следующий вопрос, он захлопнул книгу и отправился искать Акима. А голоса в его голове продолжали звучать, становясь все громче и громче, направляя и заставляя. Он постепенно становился одержимым, минуя стадию мертвяка и быстро проходя этап бесовщины или бесноватого.
Между тем Оптина Пустынь продолжала жить своей жизнью, на Акима и Серафима никто не обращал внимания. Аким постоянно пропадал и халявил, а Серафим держался отчуждённо, и к нему без особой нужды не лезли.
Серафим нашёл Акима за воротами Пустыни, когда тот, по своему обыкновению, валялся в лопухах, отдыхая и отлынивая от работы. Серафим знал, где его искать, он чувствовал Акима, ведь тот тоже нёс в себе частичку бесовского огня.
— Я пришёл отдать тебе долг, Аким!
Аким тут же встрепенулся и взглянул на подельника. Ему не понравился застывший и отрешённый взгляд Серафима, и Аким немного насторожился. Но потом он увидел зажатый в руках монаха кошель, и сразу же потерял всякую бдительность.
— Эге, долг платежом красен. А я и не ждал, что ты так быстро решил его отдать. Давай, давай, заберу!
— Держи! — протянул кошель Серафим, и когда Аким жадно его схватил, бросился на бывшего подельника.
Его тонкие, но сильные пальцы схватили за горло Акима и стали сжиматься. В жизни слабый и меланхоличный, переродившись, Серафим явно получил нечеловеческую силу. Не ожидавший подобного, Аким попытался сопротивляться, но всё, на что его хватило — это высунуть язык, хватая ртом воздух, и стать от этого ещё страшнее.
— Хррр, — попытался он позвать на помощь, но огромные лопухи надёжно скрывали их от посторонних глаз, а жалкий хрип не донёсся ни до чьих ушей.
— Хрр, хрр, — звал на помощь Аким, но жадность не доводит никого до добра. Довольно быстро руки Акима ослабли, и он прекратил сопротивляться. Как только он затих, Серафим воздел руки вверх.
— Я принёс жертву тебе, о Великий падший! — опустив их, он взялся за труп, чтобы спрятать подальше от людских глаз. Напоследок он разгрыз вену и слизал кровь с руки Акима. Спрятав труп, Серафим лёг рядом и застыл, погружённый в свои мучительные видения. Так они пролежали до самого позднего вечера, а когда поднялись, это уже были не люди.
Первым заметили отсутствие Акима. Но нигде не могли его найти, как и Серафима, они оба вышли за ворота Пустыни, но обратно так и не вернулись. Как только солнце спрятало свои лучи за линией горизонта, из леса показались две фигуры. Одна шаталась словно пьяная, а другая, наоборот, держалась очень прямо, и не подумаешь, что так может ходить человек.
— Аким, Серафим⁈– обрадованно вскрикнул один из трудников, что стоял на воротах и раскрыл створки. Аким мгновенно прыгнул внутрь, и тут же раздался долгий, полный ужаса крик, услышанный многими в Пустыни. Но обитатели не поняли, что это.
Переродившийся Аким, убив жертву, тут же отправился искать следующих, Серафим его словно вёл. На пути им попалась инокиня Марфа, потом послушник Павел, а потом и все остальные. Ужас объял Пустынь. Посчитав, что дальше Аким справится и без него, Серафим повернулся в другую сторону и отправился в трапезную. Не дойдя до неё пары шагов, он окончательно потерял человеческий облик и стал нападать на всех встреченных, убивая их зажатым в руках топором. Конец Пустыни был предрешён.
В это время Вадим с кузнецом решили поужинать в кузне. Взяв с собой хлеба и котелок с кашей, они по очереди с аппетитом поглощали сытное горячее варево. Хлебая деревянной ложкой, Вадим пытался подцепить небольшие кусочки мяса и сала в каше. Удавалось плохо. Кусочков было немного, и все терялись в крупяном изобилии.
Они только что закончили тренировку по фехтованию саблями, минуло уже три недели, как Вадим оказался в монастыре, но успехи в овладении оружием ещё были слабые, отчего кузнец только горестно качал головой, Вадим же смурнел.
Прошёл почти месяц, как он попал в прошлое. За это время он уже изрядно пообвык и даже приобрёл нужные навыки. На нём было похожее одеяние, что и у остальных, а всё его тряпьё давно превратилось в лохмотья. Одежда, что он сейчас носил на себе, по статусу принадлежала вольному человеку из боевых холопов. Монахи оценили его вклад в защиту монастыря по достоинству, одарив такими вещами. К тому же, всё натуральное, даже чересчур.
На ногах, правда, «сидели» лапти, ну и что? Зато на его поясе висела сабля, и торчал кистень, засунутый туда же. А ещё ему принадлежал пистоль, что лежал в походном мешке, сшитом инокиней. На мешке были даже приделаны лямки для удобства. Там же находился походный котелок, мешочки с пулями, порохом, крупами, даже с солью имелся. Всё от того, что Вадим, готовясь к любым неожиданностям, собирал себе походный набор. А ещё огниво, нож и множество других мелочей, вроде деревянной большой стопки, ложки и прочего нужного добра.
Это был неприкосновенный запас, который он постоянно пополнял, а то, мало ли что. Вадим боялся. Боялся, что снова окажется никем и ни с чем. Это стало почти его навязчивой идеей, когда он привык и немного смирился со своим попаданием. А ещё вокруг него постоянно крутилась маленькая Агафья, прося его рассказать что-нибудь интересное или выпрашивая мёд. Невольно и о ней приходилось думать.
В общем, он готовился в любой момент свалить отсюда, кузнец это понимал и не осуждал. Скорее, просто делал так, чтобы пока у Вадима не возникало такого желания. Они спокойно ели, не обращая ни на что внимания.
Стало вечереть, и дневные насекомые прекращали свою деятельность, постепенно скрываясь в укрытиях, гнёздах и норках. Вместо них появлялись вездесущие комары, что тут же начинали пить кровь из всего живого.
— Вот же, поганые звери! — пробурчал кузнец, растирая место укуса, ругаясь сквозь зубы.
— Это не звери, это насекомые, и кусают не самцы, а самки, — решил просветить своего наставника Вадим.
— Что за насекомые? — удивился тот.
— Нууу, маленькие, — Вадим уже пожалел, что сказал об этом, опять сболтнул не то. Они же тут не знают ничего про биологию. Додумать эту мысль Вадим не успел. Вдруг на территории всего небольшого монастыря поднялся вой и истошные крики.
— Что случилось? — вскочил на ноги кузнец.
А Вадим словно почувствовал, что… В груди у него всё похолодело.
— Зомби! — вырвалось у него, но он тут же поправился. — Мертвяки это, Елизар! Проникли как-то.
И он очень захотел оказаться неправым.
Вокруг уже вступала в свои права вечерняя темнота, и по всей Пустыни видны были только мечущиеся тени, да слышен дикой вой, заглушаемый утробным урчанием двух тварей, утративших человеческое обличье. Кузнец схватил саблю, одним движением сунул в ещё не потухший горн кусок тряпки и быстро запалил факел, лежащий в кузне. Елизар порой работал до глубокой ночи и факелы у него были всегда наготове.
Факел зачадил, а потом и запылал. Чистый жаркий свет горящего пламени распугал по сторонам темноту. Вадим поджёг второй факел и тоже обнажил саблю.
— Эх, мой бердыш возле кельи остался. Взял днём, да забыл там, но смотри, Вадим, биться будем вместе. Боюсь я, что уже и живых придётся убивать. Раз мертвяки проникли, то и нашим конец.
Вадим кивнул, ему всё стало понятно.
С факелами и с саблями в руках они поспешили на помощь людям, но с помощью запоздали. По странному стечению обстоятельств, им не попался сразу ни Серафим, ни Аким, да и трудно понять в обличье бесов, кто есть кто, они только находили истекающих кровью людей, часть из которых издавала последнее издыхание, а часть оказывалась живой и громко молила о помощи.
— Я не могу убивать! — сказал Вадим, когда увидел еле живую монахиню.
— Я тоже, — сквозь зубы ответил ему кузнец, — ищем зачинщиков и тех, кого ещё не укусили.
Но пару человек кузнец всё же добил, видя, что их уже невозможно спасти. Небольшие размеры Пустыни позволили довольно скоро, переходя от одного здания к другому, выявить и поймать Акима. Только это уже был не Аким, он бросился на них, утробно урча. Удар сабли кузнеца был страшен. Не издав ни одного звука, Аким упал замертво, а они пошли дальше.
Вадим вдруг вспомнил об Агафье. Вместе сюда пришли, вместе и уходить нужно. Хоть бы она спаслась и дождалась, пока он найдёт её. Убить девочку он не сможет, даже если она станет зомби. Лучше уйти, а не брать на себя грех.
В это время Серафим поймал и приговорил Митрича. Затем, покружив по двору, монстр направился в сторону, где жил отец Анисим, настоятель и другие иноки. Отца Анисима он застал врасплох, как только тот шагнул на крыльцо, а отца Варфоломея поймал в коридоре, куда тот вышел узнать, что случилось.
Через несколько минут всё было кончено. Сделав своё чёрное дело, Серафим побежал к выходу, оставив истекающих кровью монахов лежать на полу и молить о помощи тех, кто ещё мог это делать. Напоследок он у всех попил крови, одновременно заражая.
Вадим шёл вслед за кузнецом, когда внезапно из здания выбежал Серафим и мгновенно бросился на Елизара. Тот сразу отреагировал, ударив по бесу саблей, но Серафим сумел вывернуться и напал сам.
Кузнец еле успел отскочить от чересчур шустрого одержимого. Он снова ударил, но сабля наткнулся на древко топора монстра и выскочила из руки кузнеца. Он замешкался, а Серафим успел размахнуться и ударить его топором, разворотив всё плечо. Больше ничего сделать Серафим не успел, Вадим взмахнул клычем, и голова не успевшего одержать триумф монстра упала на землю, залив её своей чёрной кровью. А кузнец пошатнулся и произнес.
— Всё!
— Елизар, Елизар! — Вадим не знал, что делать. Тебя не инфицировали, тебя ударили оружием, от этого не заражаются!
Кузнец посмотрел на свою грудь, провёл мокрой от крови рукой по ней.
— Нет, топор у него явно в крови нечистой был. Всё, отвоевал Елизар Тимофеевич своё, пора и в царствие небесное, а ты, отрок, мне в этом поможешь. Хочу умереть человеком, а не тварью адовой! Боюсь, что всех Аким с Серафимом успели положить и никому пощады не будет. Пока я ещё живой, идём собирать остальных и всех нести в церковь, а я тебе скажу, что делать, пока не поздно.
Вадим опустил голову, не в силах ничего сказать. Кузнец отшатнулся и направился к зданию с монашескими кельями. Вскоре он выволок оттуда несколько человек, в том числе настоятеля и Анисима. А дальше они всю ночь собирали и упокаивали погибших и раненых, снося их в церковь. Нашлась и Агафья, она пряталась на звоннице, откуда её и достал Вадим, уже отчаявшись отыскать девочку.
Как только он поднялся туда, она, увидев его, принялась плакать.
— Агафья, ты жива⁈
— Живаааа! — заревела девочка, кинувшись Вадиму на шею и крепко обняла, — Аким меня чуть не убил! Я спряталась под лавку, а он не заметил и к другим пошёл. Аааа!
Вадим поймал в руки тонкое и худенькое тельце девочки, обнял и начал шептал ей на ухо слова утешения. И одна только мысль стучала ему в голову: «Какое счастье, что он кому-то здесь нужен и не одинок! А защищать — это долг любого мужчины!»
— Успокойся, мы уже упокоили и Акима, и Серафима. Вот только в живых они никого не оставили. Пойдём вниз. Кузнец тоже ранен. Говорит, что заражён, а я не верю. Да трудно его переубедить, может, ты сможешь?
Девочка молча кивнула, по-прежнему всхлипывая и уткнувшись ему в плечо хлюпающим носом. Вадим успокаивающе похлопал её по спине, и они спустились вниз. Оставив Агафью возле церкви, он принялся снова помогать кузницу.
Наконец, они собрали всех, кого смогли найти. Крестьяне, уже, что называется пуганые, смогли разбежаться, кто куда. Кузнец взглянул в глаза Вадиму, прощаясь.
— Поройся, отрок, под наковальней, найдёшь себе добычу. Один ты остался, значит, везёт тебе. Выжил сейчас, выживешь и дальше, и девчонку свою сберёг. А деньги пригодятся. Будешь уходить, забери всё, что можешь унести с собой, остальное сожги вместе со всеми постройками, а я тут сам справлюсь.
— Подожди! Ты же не бесноватый⁈ Сколько уже времени прошло, а ты ведь ничего не чувствуешь в себе. Да и многие разбежались, кто их будет направлять? А я всё равно уйду, не сейчас, так чуть позже. Нет здесь мне толку оставаться. Не хочу я.
Елизар на это ничего не ответил, улыбнулся и, пошатываясь, зашёл в церковь, с грохотом захлопнув за собой тяжелую дверь. В правой руке он нёс горящий факел. Вадим отступил назад, в непонимании и испуге, и молча ждал, больше ни на что не надеясь. Он догадывался, что сейчас произойдёт, но всё же до конца не верил. Как так могло получиться? И почему Аким и Серафим превратились в бесов? Они же не ходили в село? Кто их укусил, или они сами переродились? Но отчего и почему? Много вопросов, а ответов ни одного!
Через несколько минут потянуло дымом, а ещё через какое-то время внутри церкви загудело пламя, пытаясь вырваться через окна. Оно быстро объяло жаром весь храм, и он запылал огромным чудовищным факелом. Вадим сразу остался один в этом мире. Этот мир был для него чужим и, как оказалось, населён ужасами. И в самый пик отчаяния он почувствовал, как его руку схватила тонкая девчачья ладошка.
— Я с тобой! — пропищал девчонка.
Белозёрцев крепко сжал её ладонь, и из него тут же хлынули слёзы, заструившись по измазанным грязью щекам. Он долго ещё стоял в оцепенении рядом с девочкой, пока не прогорела вся церковь и не появилась ранняя зорька, осветив алым пламенем всё небо. После этого он опустил узкую ладошку девочки и без сил опустился на землю. Правда, сидеть долго в оцепенении ему не позволила Агафья. Сморщив свою мордашку, она изрекла на редкость наставительным тоном, что выглядело несколько странным в её исполнении.
— Хватит сидеть, тебе кузнец что сказал?
Вадим, поднял на неё голову и усмехнулся.
— И то верно, нужно думать о живых, о мёртвых думать уже поздно.
Он медленно встал, и пошёл по Пустыни. Обойдя её по кругу, взобрался на крышу кузни вместе с Агафьей и забылся тяжёлым сном. Кузню Вадим посчитал самым безопасным теперь местом. По его коже пробегали жуткие мурашки, а он, не в силах прорваться сквозь тяжелый сон, лежал и дрожал от пережитого ужаса, пока не очнулся. Рядом лежала, свернувшись калачиком, девочка и тихо посапывала.
Спал он едва ли часа три, а может и того меньше. Проснувшись, Вадим привстал на локтях и оглянулся. Солнце уже поднялось над горизонтом и жаркими лучами высвечивало весь ужас трагедии, произошедший ночью. В центре монастыря дымились остатки сгоревшей церкви. В воздухе остро пахло горелым человеческим мясом и смертью.
Вадима передёрнуло, обхватив плечи, он смотрел на то, как от сгоревших останков церкви поднимался чёрный дымок. Там были все: и Елизар, и Серафим, и Варфоломей, и отец Анисим. Все: и правые, и виноватые, глупцы и умные. Его затрясло. Что же это такое?
Вадим пришёл в этот мир практически без ничего, его встретили, приютили, дали возможность выжить и жить. Научили многому, и это всего лишь за месяц. А что теперь? Кому он нужен? Как жить, куда идти? Слёзы стали душить его. Опустив голову вниз, он уткнулся в колени.
Скупые, уже не мальчишеские, а мужские слёзы стали стекать по его грязному лицу. Светлые дорожки словно пробивали себе нелёгкий путь через сажу и песчинки на его лице. В это время проснулась Агафья и удивлённо посмотрела на Вадима. Поддавшись тому же горестному чувству, она принялась реветь. Как ни странно, её слёзы быстро привели Вадима в душевное равновесие.
Что он, действительно, расплакался, как сопливая девчонка⁈ Ему стало противно за себя. Да, вокруг царили смерть и ужас. Страх, что называется, Божий. Ну и что теперь? Слезами горю не поможешь, а ему есть о ком заботиться и ради кого жить дальше и стать сильным. Елизар бы только усмехнулся. Вот он был воином, настоящим, а он что, разве хуже? И он сможет, и это будет лучшим подарком памяти Елизара, он станет не хуже, а лучше, а потом, вернётся в свой мир, во что бы то ни стало.
Смахнув слёзы рукавом, Вадим спустился вниз, бряцая саблей. Оглянулся. Везде пусто. Вадим не хотел обманываться и, обнажив саблю, пошёл бродить по домам и пристройкам. Обойдя весь периметр Пустыни, он никого не нашёл: ни живых, ни мёртвых. Мёртвые сгорели в церкви, а живые убежали. Крестьяне, скорее всего, вернутся, но ему не до них. У него своя жизнь, и свой путь, да и Агафью оставлять им как-то не с руки.
Вот найдёт к кому её пристроить в надёжное место, тогда и оставит, а сам пойдёт дальше. А сейчас не время. Рыская по монастырю, он попутно собрал всё оружие, как своё, так и кузнеца. Всё сложил во дворе кузни, посмотрел на бердыш, на ручницу, на пищаль бывалого вида.
Их утащить с собой ему нереально, и он решил спрятать всё найденное. Для этого Вадим вырыл яму рядом с кузней и, обернув оружие тканью, промасленной костным маслом, закопал до лучших времён. После этого он обыскал все кельи, прибавив к своим вещам ещё небольшое количество денег. Всю церковную утварь, сделанную из серебра, он также решил закопать.
Сундук, найденный в келье настоятеля, был заполнен до краёв церковной утварью, по большей части медной или вовсе оловянной. Его он оставил. Мало ли, вдруг, он не вернётся, а тому, кто придёт, ещё службу надо нести.
Личные вещи, ткани и орудия обихода Вадим решил отнести в подвал главного здания, после чего закрыл вход дверцей, подперев её камнем и бревном. Со всем этим он провозился весь день и сильно устал, как морально, так и физически.
Умывшись и поужинав остатками вчерашней еды, он снова залез на крышу кузни и долго смотрел на то, как заходит над лесом солнце. Как только уставшее солнце закатилось за верхушки сосен, сразу потемнело. С каждым часом воздух насыщался чернильной темнотой, пока совсем не стало ничего видно. Тогда Вадим лёг прямо на крышу и, примостив голову на найденную подушку, принялся смотреть вверх. Рядом с ним примостилась и Агафья.
Мириады звёзд кружились перед ними, словно радуясь тому, что их могут лицезреть. Они водили хороводы туманностей далёких галактик, перемигивались разноцветным светом, пытаясь затмить друг друга, и им не было никакого дела до того, что творилось сейчас на земле. Полная луна, затмевая свет звёзд, поднялась на небосклоне, осветив всё вокруг своим холодным нереальным светом.
Где-то вдалеке прозвучал волчий вой, вслед ему завыл второй зверь, и через минуту оба звериных крика смолкли, захлебнувшись в диком рычании. Мрачно захохотал филин, наслаждаясь тёмной ночью. Мерзким истошным криком где-то на болоте закричала выпь. Вся природа застыла в своей мрачной красоте. Под эту лесную какофонию, Вадим и заснул, смертельно устав и больше не обращая ни на что внимания.
Он заснул, а ночные птицы и звери продолжали свой шабаш, наслаждаясь темнотой ночи и запустением человеческого жилья. Ночная птица спорхнула с высокого дерева на крышу бани и снова захохотала, призывая тёмные силы. Из трубы бани замерцал полупрозрачный дым, послышался тихий вздох и неясное бормотанье.
От этих звуков Вадим проснулся. В это время филин снова громко захохотал, схватив тисками страха сердце Вадима. Не желая больше бояться, Вадим решился на крайние и, в принципе, бесполезные меры.
— Ах, ты ж, тварь! — он вынул из-за пояса пистоль, пошурудил в походном мешке, насыпал пороху на полку, загнал пулю в ствол и, щёлкнув кремнёвым замком, выстрелил.
Оглушающий грохот и сноп огня словно сдёрнули птицу с конька бани и швырнули её в темноту леса. Вряд ли он попал в цель, но эффекта своего выстрел достиг. Неясное бормотание, дикие звериные крики и прочая чертовщина, происходящая на месте сгоревшей Пустыни, сразу же прекратилась.
— Так их, так их! — в ужасе бормотала Агафья, пытаясь спрятаться уже даже не за ним, а в нём.
— Спокойно, Маша, я Дубровский! — нервно хохотнул Вадим, вспомнив бессмертное произведение Пушкина.
— Я не Маша, я Агаша! — обиделась девочка и тут же переспросила его, — а кто такая Маша и Дубровский?
— Книжные герои, ты их всё равно не знаешь. Давай отдыхать, они больше не вернутся сегодня.
Послушав ещё тишину, Вадим снова провалился в сон и проспал до самого утра. Больше никто их тревожить не посмел.