Хоромы охраняла стража из двух человек. Допрос Якима повторился, только тут его плохо знали. Пришлось бедняге отчаянно ругаться, доказывая то, что он был не только свой, но ещё и прибыл по делу, а не просто пришёл сюда попрошайничать. Вадим же равнодушно молчал, по своему обыкновению. Да и к чему сотрясать воздух, когда очевидно, что он здесь в гостях, а не дома. Агафья пряталась за его спиной, с любопытством оглядываясь вокруг.
Яким с жаром приводил разные факты своей правоты, когда проходящий мимо другой стражник крикнул охранникам.
— Да хватит вам изгаляться над Якимом. От Фомы он, от Дылды, что на засеке у Жиздры стоит. Мало их там, а мертвяки почти каждый день лезут. Слышь, Яким, ты же знаешь, что Фома в опале у воеводы? Пошто горячишься? Стой и жди. Выйдет дьяк, примет и тебя, и твоего спутника. Ему всё и расскажете, а сейчас замолкни. А то от твоей трескотни глаза скоро у всех на лоб полезут.
Стражники, перестав спорить, принялись гоготать, подтверждая слова товарища. Яким надулся, как индюк, но счёл за лучшее промолчать. Молчал и Вадим, с любопытством оглядываясь по сторонам и любуясь красотой деревянного здания.
Они отошли в сторонку и терпеливо ожидали, когда из хором вышла пожилая матрона, а вслед за ней сразу же выпорхнула небольшая стайка девушек, одетых совершенно по-разному. Вадим хмуро посмотрел на женщин, облаченных в глухие одежды, и невольно зацепился взглядом за девушку, идущую первой.
Светлые льняные волосы выбивались у неё из-под красиво повязанного платка, а глаза необычного лазурного цвета грозно смотрели по сторонам. Чёрные тонкие брови были нахмурены, а красивые изогнутые губы зло поджаты. Девушка была хороша, но оценить достоинства её фигуры было невозможно из-за скрывавшего их длинного платья. Вадим вздохнул и отвернулся, но красивое лицо девушки запало ему в душу.
Эх, война — войной, а девушки — девушками. Что тут говорить, пока будет жив хоть один настоящий мужчина, женская тема всегда будет актуальна. Такие мысли промелькнули в голове у Вадима и тут же скрылись. А пока он размышлял, стайка девушек скрылась из поля зрения. Их увели под охраной куда-то в сторону, а на крыльцо вышел дородный мужчина. Это и был, по всей видимости, тот самый дьяк.
— Какой хрен, Яким, тебя принёс? Ты где должон быть? Не на засеке ли?
Густой мужской бас сразу же заполнил собой весь двор. Яким быстро смахнул с себя шапку и принялся кланяться. А дьяк, окинув всех грозным взглядом, вопрошал.
— Так ты и не один пришёл. А кто это с тобой? Служилый поместный, что ли? Или безземельный? Откуда приблудился?
— Так из Оптиной Пустыни он пришёл. Говорит, что погибли там все. Мертвяки напали, да покусали всех, а они, кто ещё живой был, сами себя сожгли, чтобы Бога не гневить.
— То правда всё?
Дьяк обратил свой грозный взор на Вадима. Вадим, простоявший всё это время молча, нехотя ответил.
— Правда. Ещё отряд ляхов приходил в село, что рядом. Почти все там остались и они же в мертвяков и превратились. Спаслись немногие.
Дьяк нахмурился и кивнул.
— То ведомо мне, поймали мы одного из них. Рассказал обо всём, потому и не ходили туда. Мертвяков много, а людей воинских у нас маловато будет. Так ты оттуда? И как живым вышел?
Вадим не стал отвечать и молчал, рядом с ними начали собираться зеваки, бабы прохожие, да и стражники стояли, развесив уши. Всем было интересно, что расскажет Вадим. А Вадим молчал и кривил рот. Что-то за последние несколько дней он часто стал кривиться. Не нравилось здесь ему, и вообще, он что, сказочник или пустомеля? И дьяк его понял.
— Так ты к воеводе идёшь?
— Да.
— А! Тогда лады! Савва, проводи его сначала ко мне, а потом и к воеводе пойдём.
Яким остался во дворе с Агафьей, а Вадим в сопровождении стражника проследовал внутрь хором воеводы. Пройдя полутёмными коридорами, они вошли в просторную комнату с большими, но узкими окнами, вдоль стен которой стояла добротно сделанная мебель.
— Ну, сказывай, кто ты и что ты. Откуда в Пустыни взялся и как выжить смог? Да чего хочешь и к чему стремишься? К службе аль к вольностям? Может, в дружину вступить захочешь? Воевода у нас добрый и справедливый, деньгами не обидит.
Вадим молчал и рассматривал комнату, не торопясь отвечать. Дивно ему до сих пор вокруг и интересно, оттого и молчал. Не любитель он говорить, а сейчас и подавно. Его внимание привлёк великолепный стол из морёного дуба, примитивная, но ладно скроенная мебель с красивой резьбой, да и вообще, все, что он раньше видел только на картинках, сейчас смог рассмотреть и даже пощупать. Но молчать долго, значит, нарваться на неприятности.
— Вадим меня зовут, по батюшке Иваныч, а фамилия рода моего Белозёрцевы. С Литвы я, на службу шёл к боярам Романовым, но вот так и не дошёл. Попали мы в засаду, мало кто спасся, я бежал, потом заблудился, долго плутал по лесам. Вышел незнамо куда, да по пути всё растерял. Местами глухими шёл, аж страшно стало.
Да и мертвяки попадались, насилу ушёл, одного упокоил, и то со страху. Вышел к селу, а оно, оказывается, от Пустыни недалече было. Крестьяне чуть не убили, думали, что я пришлый, да вор, раз не мертвяк. Пообносился я, да и исхудал, с лица спал. Вот и обознались, значица. В сарай меня умыкнули до утра, а в вечер напал на село отряд гайдуков да ляхов, а може, и казаки с ними участвовали, то мне неведомо.
Некогда мне было их рожи рассматривать. Пока все бегали и ратовали, я жерди повыбивал, да через дыру вылез. И в огороды. А они на конях, да рубят всех, кого хотят. Я ходу, у колодца в глухую крапиву нырнул, да и был таков. К реке выбрался, а дальше уже шёл, следы заметая, да чтобы погони не оказалося. Шёл, шёл и к Пустыни вышел.
— Так, — прервал его дьяк, — слыхал я о том отряде. Банда Зенжинского то на село напала.
— Не знаю, я их по именам не спрашивал. В Пустыни меня приняли, обогрели, накормили, да приставили к кузнецу. У него я и работал: то оружие чинить, то по хозяйству что. Да пошли мы в село по указу настоятеля, потому как никого оттуда не приходило и даже ляхов не видать. Ну, долго ли, коротко ли, собралось нас пятеро, да не воины все, окромя кузнеца. Елизар темнил, не говорил, кем до кузнеца был, но воем он оказался хорошим.
Мертвяки там напали. Двоих послушников разорвали, да на нас страху нагнали. Мы с отцом Анисимом, как могли, отбивались, и если бы не Елизар, то всех бы оставили на корм мертвякам. Через неделю мы снова вернулись и порешили изрядно бесов, думали, что очистили село. Но не тут-то было. Успокоились мы, набрали оттуда скарба и стали жить, как и прежде. Да токмо беда пришла, откуда и не ждали.
Долго думал я, как так получилось, что изнутри на нас мертвяки напали. Не могли они через забор перелезть, а вот, поди ж ты. Ни тревоги не было, ни суеты взбалмошной, а мертвяки тут как тут, и давай на иноков и трудников нападать. Испугались мы, стали отбиваться. Двое их оказалось, и оба наши. Трудник и монах. Мыслю я, сами они ходили в село али в лес. Там и нарвались на мертвяка, а он успел их зацепить, заразой адовой одарить. А они смолчали, струсили, не стали об этом говорить. За жизнь свою боялись, Бога продали и дьяволу душу свою бессмертную отдали. За то и наказаны, будут гореть вечно в гиенне огненной!
Тут Вадим дал волю своему возмущению, смешав его с духовным экстазом, так ему показалось правдоподобнее. Да и дьяку всяко полезнее думать о нём будет. А то пришёл неизвестно кто, неизвестно откуда, да ещё и объяснить толком не может ничего. Да и чувствовал Вадим злость на этих подонков, струсили, не захотели сдохнуть по-человечески, сдохли, как собаки бешеные, да других на тот свет вместе с собой уволокли, сволочи… Вадим передохнул и продолжил с прежним жаром.
— А мертвяки злобствовали, пока всех не перекусали. Поздно мы очнулись. К тому времени, как оба мертвяка упокоены были, уже все заразились от них, и Елизар тоже. Вошли все зараженные в церковь, занесли и остальных. Кто уже мёртв оказался, того на руках принесли отпевать, кто ранен тяжело, тому помогли, а кто легко, тот и сам дошёл. Сами они решились, я отговаривал, как мог.
А отец Анисим говорит мне: «Не твоего ума это дело, отрок, нас судить. Сами виноваты перед Богом, сами и смерть очищающую примем. А как только сгорит всё, поджигай и остальное. Нечего здесь мракобесию жить. Пусть всё сгорит синим пламенем. Захотят люди вернуться, заново отстроят, а не захотят, так пусть трава да лес о нас помнят, на том и закончим».
Заперли они двери, выгнали меня, да запалили святой огонь от свечей церковных и пели псалмы, очищающие от скверн. А огонь гудел и ревел, словно подпевал. Слышно было до тех пор, пока все в огне не сгорели. Вечная им память! — Вадим снял с себя шапку и замусолил её в руках, стирая с лица искренние слёзы. Остатки копоти и сажи, грязи и пыли тут же смешались со слезами и чёрными струйками поплыли по его лицу. Вадим плакал, вспоминая все скитания и приключения, что выпали на его долю, а также всех тех, с кем связала жизнь в этом мире, и кто остался в запертой церкви.
— Эх, — горестно вздохнул дьяк, который поверил рассказу Вадима. — Знавал я отца Анисима, хороший был и человек, и инок редкой святости. То знакомо мне. Да что тут уж скажешь? Смерть захотел принять мученическую, но во славу Господа нашего. Подвиг это, подвиг. Да что тут можно поделать… Расскажу я о тебе воеводе. Сам-то ты как хочешь дальше жить? Чем заниматься будешь, куда пойдёшь?
— Не знаю, хотел при монастыре остаться, и грамоте я обучен, и стрелять из пистолей да пищалей умею. Да и мертвяков упокаивать научился. Но не свезло, да и иноком не с руки мне становиться, не хотел я монашеский постриг принимать. А вот священником и можно бы стать, если не мертвяки тому помеха.
— То добре. Каждому свой путь: кому в церковь, кому в вои. А твоё воинское умение важное, но хлипок ты ещё. Боюсь, не возьмёт к себе воевода. Ему сильные и опытные воины нужны в дружину. Хочешь, можешь в ополчение пойти, туда берём всех, кто знает, как за саблю держаться.
— Благодарствую, не по мне это, пойду в Калугу, а там видно будет.
— Гм, понятно. А деньги-то у тебя есть?
Вадим кивнул.
— Есть немного, месяц протяну, а там уже решусь, что делать дальше. В Пустыни всё сгорело, да и небогатые они монахи были. Но можно пособирать много полезных вещей и в село сходить. Сам я взял только то, что смог один унести.
— Оно и понятно. Лады. Только не поведу я тебя к воеводе. Не примет он тебя, не по чину ему. Молод ты ещё и умения воинские только по словам твоим. То, что смог выжить, то скорее удача твоя, чем доблесть воинская. А историю твою я расскажу, дивная она. Может, Наталье понравится, дочке воеводиной. Ох, и умная девка, да своенравная, и сказания любит. Да и жизня пошла, ни дня без приключений. А ей всё сказки…
В Козельске разрешаю быть тебе три дня без платы, а потом плати пошлину и живи, где хочешь. Но если вдруг напасть какая случится, то тогда в ополчение пойдёшь, на то воля воеводы будет. А не пойдёшь добровольно, то заставим сами. У тебя вона и сабля имеется, и пистоль, Яким сказывал, в наличии. Вадим удивился, когда это Яким успел шепнуть дьяку о пистоле, но промолчал, кивнул, слегка поклонился и вышел.
Забрав Агафью, что с волнением ждала его на входе, они отправились куда глаза глядят. Уже полегчавший мешок слабо давил на плечи, и Вадим спокойно шёл по улочкам небольшого городка. Всё оружие он заранее припрятал в мешок, кроме клыча, который сейчас при ходьбе бил его по худым ногам, успокаивая. Клинок находился в затёртых деревянных ножнах и ценности собой не представлял, по мнению дьяка. Ну, что же, это только радовало. Вадим, выйдя из терема в город, с любопытством оглядывался по сторонам.
Яким, которого уже и след простыл, рекомендовал постоялый двор «У Мирона». А так как Вадим другого и не знал, то, спросив у первого встречного дорогу, направился туда.
Мужик, которого он остановил, дал такие указания.
— Ты это. Как пойдёшь прямо, сверни у церкви, да мимо крыльца её пойдёшь, оборотись на ворота выездные, а глядишь, возле них изба большая, да двухэтажная. Вот то дом купца Миколы. Ты мимо него пройдёшь и оборотись обратно к церкви, да иди вперёд, там и увидишь постоялый двор. Вывеска ещё на нём. А не найдёшь, так ещё у кого спросишь. Чай, подскажут.
Вадим только вздохнул, не удивляясь путаным объяснениям, и отправился искать постоялый двор. Городок оказался маленький, и долго бродить в поисках нужного здания им не пришлось. Вадим скорее догадался, чем нашёл по объяснениям мужика постоялый двор. Вывеска над длинной приземистой избой действительно имелась, да только кто её мог прочесть? Большинство-то неграмотные.
Вот и на вывеске красовались еле различимые буквы, и это были явно не те, что обозначали название русской гостиницы. А сама вывеска привлекала изображенной на ней рожей сильно бородатого мужика. Видимо, это и должно по задумке неизвестного художника обозначать некоего Мирона. Вадим взглянул на неё и согласился, что это точно Мирон, и никто другой. Широкая бородатая рожа, как у мультяшного купца Колывана только подтверждала его догадки.
Громко хмыкнув, Вадим пнул дверь то ли трактира, то ли постоялого двора. Хрен тут разберёшь на Руси, что и как правильно зовётся. Смутное время, блин… Внутри оказалось не лучше, чем снаружи. Чад от очага, хоть и уходил вверх, но людей в зал набилось так много, а работать печи нужно было так часто, что дым вырывался и в общий зал.
Вадим поморщился от резко шибанувшего в нос едкого запаха пота, перегара, смрада кухни и нечистого дыхания, пополам с желудочными газами. Агафья, что шла рядом, громко чихнула. В общем, не вкусно находиться в трактире. Но что тут поделать, выбор мест для отдыха оказался небогат. Присев на край лавки, придвинутой к длинному столу, Вадим положил обе руки на стол, а заплечный мешок опустил на ноги.
— Офици… эй, половой, еды!
На него покосились, но без враждебности. Подскочивший юркий мужичок сразу задал вопрос о наличии финансов.
— Деньга-то есть? А то ныне времена пошли непростые, а воровские.
Вадим молча выудил из-за пазухи несколько медных пулов и медную деньгу, с медными же полушками и бросил их на стол.
— Какая красота! — половой закачал в удовольствии головой. Те посетители, которые были рядом, покосились на мелкие деньги и дальше занялись своими делами. Деньги небольшие, а парень слишком серьёзный, да при сабле.
— Чаво будете трапезничать? Есть мясо жареное, дичь запечённая, яйцо варёное, каша ячневая, каша гречневая, каша просяная, каша заморская укус-укус, каша гороховая да бобовая. И разные разности: репа печёная, брусника мочёная, толокнянка толчёная.
Половой, видимо имел дар стихоплётства, поэтому шпарил названия блюд наизусть, сам радуясь своим умениям. При упоминании гороховой каши Вадим поморщился, оно и чувствуется, что большинство выбрало именно её. Да и самая дешёвая она, стало быть.
— Гречу и мяса.
— Что пить будете? — продолжал удивлять половой. — Есть водка хлебная, пиво целебное, квас похмельный и узвар отменный.
Услышав новую рифму, Вадим аж завертел головой в удивлении. А из глубины зала послышался чей-то голос.
— Ха, Баюн, опять ты новенького посетителя узрел и деньгу зарабатываешь, словечками своими сыгрываешь, да былью опутываешь? — крикнул сидящий за соседним столом мужик, одетый как стрелец.
Вокруг засмеялись.
— А что, может, подкинет кто деньгу за говорильню мою. Кому легко, кому сладко, а Баюну весело и деньга идёт.
Вадим, уж насколько был молчалив и нелюдим, но остроумную речь ценил и даже любил. Пусть она часто была и про него. Взяв одну деньгу из серебра, что помещалась на его ногте, он подвинул её к Баюну.
— О! Благодарствую, благодарствую. Мигом всё принесу и служивого накормлю. Так что пить будете?
«Педик что ли? — подумал Вадим. — А может, просто местный клоун или шут. Не разберёшь, кто шут, а кто блаженный. Оба пургу метут, но один складно, а другой, ну да ладно…».
— Ааа, неси узвар. И хлеба белого краюху.
— Хлеба белого царского немае, зато чёрного мужицкого скоко хошь ломаем.
— Ну, тогда мяса жареного, гречки варёной, узвара отменного, да хлеба ячменного. А сеструхе моей каши молочной, мяса пареного, да молока вареного.
Половой улыбнулся, оценив шутку, и умчался в недра кухни столь большого заведения. Ожидая еду, Вадим оглянулся вокруг, стараясь более подробно рассмотреть окружающих. А тут, как оказалось, есть на кого посмотреть, целое сборище разных типов.
В основном тут трапезничали и останавливались крестьяне из близлежащих сёл, тех, что побогаче. Путники победнее спали под открытым небом, прямо на телегах. Кроме крестьян здесь ещё ошивались калики перехожие, горожане из Посада, мелкие ремесленники, вольные люди и стрельцы. А может, и ещё кто, всех разве поймёшь?
Но вот принесли заказанную еду. На стол встал небольшой глиняный кувшин с узваром, мясо жареное в отдельной плошке, тоже глиняной, и каша в глубокой деревянной тарелке. Агаше всё приволокли в двух мисках деревянных, да поставили горшок с молоком и кружку к нему подали глиняную. Половой по имени Баюн, а может, это было его прозвище, поставил ещё кружку и положил рядом хлеб. Неожиданно он склонился и прошептал прямо в ухо Вадиму.
— Глаз здесь держи востро, много тут людишек воровских. Ты меня деньгою одарил по доброте душевной, а Баюн добро помнит. Как спать пойдёшь, наверх залезай, хозяину скажи, что на верхних полатях любишь спать, добавишь полушку, он и разрешит. Мешок свой под голову положи, не ровен час, унесут. И совет. Видно, что ты пришлый, но ещё не огрубевший. Сходи на рынок, да поспрошай, кто на постой берёт из горожан. Деньги всем нужны, а потесниться завсегда можно. И столоваться можно у них же, харч здесь неважный, но я принёс, что получше. Девку с собой бери на одну полку, она мелкая ещё, за дитё сойдёт, и тебе проще. И не сиди долго тут, спать иди, то лучше будет. Понял ли? — и Баюн, хихикнув, отстранился от него.
Вадим кивнул.
— Так, люди добрые, кому пива бродного, кому мёда хмельного али вина ледяного, да на березовом соку намешанного?
— Давай, Баюн, неси медовухи, и вина неси, праздновать будем, торг ныне хороший был, — прогудел мощный мужик с длинной окладистой бородой. Ему тут же начали вторить и его собутыльники.
— Неси, неси, Баюн, да гусли возьми, повесели нас, а мы тебя денюжкой одарим.
— Так бегу, бегу, только другому скажу, чтоб подменил меня, пока я развлекаю вас.
Баюн унёсся обратно на кухню, а Вадим с Агафьей приступили к еде. Они уже изрядно проголодались, и молодые организмы требовали всё больше топлива в свою топку. Наевшись и напившись, Вадим взял Агафью за руку, и они сразу же покинули общий зал, несмотря на то, что вернувшийся Баюн запел какие-то песни.
Хозяин постоялого двора, как и предсказывал Баюн, запросил с него полушку и отвёл в дальний угол длинной комнаты отдыха. Это оказалось приземистое помещение, внутри которого стояли сколоченные двойные полати, наподобие армейских, и где отдыхали простые человеки.
— Вот твоя полать, залезай и спи. Завтракать будешь?
— Да.
— Тогда с тебя ещё деньга.
Вадим вынул небольшой кошель, куда сложил мелкие монеты, и выудил оттуда деньгу, размером с огромную вшу.
— Серебро? — сощурил глаза дородный хозяин.
— Серебро, — подтвердил Вадим и передал ему на кончике пальца эту мелкую хрень, называемую здесь деньгами.
— Угу. Тогда утром подойдёшь, скажешь про завтрак. Каша ячневая будет, узвар, да яйцо варёное три штуки.
Вадим кивнул, и хозяин ушёл. Вадим тут же улёгся на полать, застеленную тонким войлоком. Агаша примостилась у него в ногах, легли валетом. Девке сложнее тут, и Вадиму приходилось с ней вставать, чтобы отвести в туалет, то бишь просто за кусты.
Внутри помещения людей пока оказалось немного. Солнце уже село, но время не позднее, и большинство из тех, кто купил себе постель на ночь, ещё сидели в общей зале, пьянствуя и развлекаясь. Да может, и не пьянствуя, а прислушиваясь к чужим разговорам, тоже ведь интересно.
Вадиму же не интересно подслушивать, он устал и очень хотел спать. Глаза его постепенно стали закрываться, он обнял мешок, положенный под голову вместо подушки, лёг на живот и заснул, чувствуя под собой саблю.