«нераспорядительность русской полиции> явный признак застоявшегося дряхлеющего правительственного аппарата. Или уж вовсе не держать Империи (сколько войн ведено, сколько усилий положено, чтобы зачем-то присоединить к России Молдавию) — или уж отвечать за порядок повсюду в ней». (с.322)
Ну а зачем Британская империя присоединила Индию? Зачем допустила там погром в сто тысяч раз больший (восстание сипаев). Это ведь глупость совсем феноменальная — доводить «свиным ухом» несчастных мусульман. Тоже видимо, «зря империю заводили». А еврейские погромы во французском Алжире? Тоже «плохая французская полиция»? В чём же претензии Солженицына именно к русскому государству.
Чем именно оно особенно выделяется и неизменно в худшую сторону от «передовых демократий»? Может быть тем, что тогда постоянно использовался «еврейский вопрос» в антироссийской пропаганде?
«На Западе, — по мнению Солженицына, — после кишинёвского погрома прочно укрепилось отвращение к России, представление как о засидевшемся чучеле, азиатской деспотической стране, где царит мрак, эксплуатация народа, безжалостное содержание революционеров в нечеловеческих страданиях и лишениях, а теперь вот — и массовые „тысячные“ убийства евреев, и направляемые ведь самим правительством! (А правительство, как мы видели, не угналось рассеять эту извращённую версию вовремя, доказательно и энергично.) И на Западе стало вполне возможным, даже достойным, надеяться на скорейшую революцию в России: она была бы благом для всего мира, а в частности — для российских евреев.» (с.346)
Изучая тему, вольно или невольно автор преувеличивает значение еврейской проблемы в то время. Моральные соображения в мировой политике составляли восемь процентов, как флюгер поварачиваемые из стороны в сторону в зависимости от коньюнктуры. Да и в рамках этих восьми процентов еврейский вопрос конкурировал с десяткам других (китайским, армянским, арабо-мусульманским, пролетарским, суфражистским). Если захотят придраться — придерутся к чему угодно. А будет выгодно — слона в упор не заметят. В этой связи можно вспомнить пикантную деталь истории гражданской войны в США. После её начала изнывающие от своей демократии Англия и Франция встали на сторону рабовладельческого Юга, признали его независимость и организовали мощную поддержку, включая продажу военных судов. А дикая феодальная империя Российская направила две эскадры на помощь северянам.
Политика есть политика: муссирование еврейского вопроса в начале века было лишь второстепенным элементом международных отношений. То есть ключом к решению еврейской проблемы для России были не какие-либо внутренние реформы или пропагандистские кампании, а правильная дипломатия по отношению к Антанте и Тройственному союзу.
Неужели Солженицын полагает, что Англия или США не имели действительной информации о положении евреев в России или например сейчас не имеют представления о сверхпривилегированном положении «угнетаемой» чеченской общины в Москве или Петербурге? Это ПОЛИТИКА. Убеждением политические и дипломатические вопросы не решаются. Убеждение в политике это следствие политического действия, а не причина.
«Ужасы кишинёвского погрома» были нужны Англии, контролирующей через телеграфные компании мировой информационный поток, для решения своих внешнеполитических задач. И задачи эти имели к судьбам российского еврейства отношение самое отдалённое. Задачу решили — после 1907 г. ужасы исчезли. В 1915 г. возникла другая задача — снова появились «ужасы».
Надо признать, что во внешней политике Солженицын вообще разбирается весьма слабо. Его книга, к сожалению, «изукрашена» милюковская болтовнёй политического дилетанта, не имеющего представления о сложнейшем механизме международной дипломатии:
«Самым неосмысленным безумием ХХ века была, несомненно, первая мировая война. Безо всякой ясной причины (!) и цели (!!) три великие европейские державы — Германия, Россия и Австро-Венгрия — столкнулись насмерть, чтобы двум уже не выздороветь в этом веке, а третьей — рассыпаться». (с.476) «Ещё в 1907 году (опять же безо всякой настоятельной надобности) Николай II дал втянуть себя в военный союз с Англией (и тем стянул на своей шее петлю будущего русско-германского столкновения)». (с.478)
Когда таким «галопом по европам» летели либеральные писаки из кадетской партии, то по крайней мере в этом был определённый политический расчёт: оклеветать и опозорить противника, вырвать в удобный момент из его рук руль государственного управления. Но ведь что дальше-то было всем давно известно. Свергнув законную власть в феврале 17-го года, накануне величайшего государственного ТРИУМФА России, милюковы несмогли даже воспользоваться чужим успехом — поскакали по Европам в семейных трусах с «Рулём» — ничтожным эмигранстким листком. Зачем же в XXI веке повторять клевету навечно дискредетировавших себя полуазиатских интеллигентиков:
«Жемчужина царской администрации генерал Сухомлинов, проваливший подготовку к войне с Германией» (с.378)
«Государь „проницательно“ предложил пост главнокомандующего своему любимцу пустомеле Сухомлинову, военному министру. Сухомлинов, естественно отпорхнул от такого почёта.» «Кормило военного управления одной третью России досталось ничтожному, даже не военному, а административному генералу Янушкевичу.» (с.479)
В подобном кафешантанном стиле убелённый сединами патриарх советской литературы говорит о лучших людях России, выдающихся ПРОФЕССИОНАЛАХ, которые расчётливо, берегя силы, выиграли самую великую битву в русской истории и, приведя свою родину к победе, пали от подлого удара в спину. Один пал жертвой сверхнаглой клеветы, второй — подло убит.
И ведь САМ Солженицын пишет в другом месте своей книги:
«Много цветов успеха сорвал Прогрессивный блок на Сухомлинове, но к концу уже Временного правительства и сами вынуждены были признать, что — с пустышкой носились, никакой измены не было.» (с.503)
Ослеплённой советской ненавистью к России, писатель похоже как-то путает пустышку-клевету с человеком, по адресу которого она была пущена. Вроде как и сам Сухомлинов тоже какая-то пустышка. Ну там погоны содрали, швырнули в тюрьму, толпа плевала в глаза. «Анекдот». А что переживал этот военоначальник, достойно подготовивший Россию к великой войне, талантливый военный писатель, искренний и добрый человек, беззаветно любящий свою родину?
Молчит правдолюбец Солженицын. Почему? Сердце у него чёрствое? — Нет. Обыкновенная человеческая глупость? — Тоже нет. Солженицын человек умный. Просто Сухомлинов для него чужой. Русский, а не советский. А чужого не жалко. То есть жалко, но вообще, без подробностей. Вроде как что-то у кого-то украл. Ах не украл — ну ладно. Всматриваться особенно некогда — чужое.
Но. Солженицыну, напомню, 85 лет. Это человек ПОЖИВШИЙ. Видевший — многое. В таком положении естественно скрывать, или, по крайней мере, сдерживать первичные эмоции… Что же заставило маститого литератора несдержать свои чувства по поводу русского государства? Смею предположить, что двигал им здесь определённый расчёт.
Книга Солженицына о евреях написана неевреем. Объективно, сдержанно, но неевреем.
Без первичного пафоса «НАШИ ИДУТ», этой альфы и омеги еврейского, да и любого другого восточного национализма: никаких рефлексий, никаких реминисценций и оговорок. Просто «НАШИ ИДУТ». «Наших» в книге Солженицына нет.
И поэтому, не смотря на все балансировки и экивоки, еврейская часть аудитории (а написано к ней и для неё, также как Архипелаг написан советским и для советских), совершенно естественно воспримет книгу Солженицына как антисемитскую.
Нужна балансировка СЕРЬЁЗНАЯ, надо чем-то пожертвовать и чем-то очень существенным. Что заставит еврейскую аудиторию, по крайней мере, книгу прочесть, по крайней мере, УДОСТОИТЬ сколько-нибудь реального диалога. И Солженицын жертвует.
Жертвует погибшей в 1917 году Россией, давно превратившейся у советских в тряпичную куклу для отработки штыковой атаки. Делай — раз, делай — два. Под вонзающимся в соломенное нутро штыком качается кукла, потешно трясёт матерчатыми конечностями:
царь дурак — раз;
премьер-министр дурак — два;
обер-прокурор дурак — раз;
и снова царь дурак — два;
министр внутренних дел дурак — раз;
председатель Госсовета дурак — два;
опять царь дурак — раз;
верховный главнокомандующий дурак — два.
Мёртвым не больно. И ответить они не могут.
Солженицын договаривается до того, что проводит параллель между русским и советским правительством: «Общее между тем и другим в самодовольном и бездарном правлении» (с.499).
Декларируемая в предисловии задача Солженицына и высокая, хорошая задача помочь интеграции еврейской общины в СССР, нейтрализовать её деструктивные устремления, обеспечить счастливую, достойную жизнь своему, СОВЕТСКОМУ народу. Но в соответствии с этой задачей, погибшие в 1917 году несчастные русские всё дрыгаются под писательским штыком: делай раз, делай два. Дурак — идиот, идиот — дурак. А не пора ли оставить несчастный и ВЕЛИКИЙ народ в покое? Солженицын в своей статье «Славянская трагедия» пожелал добра благородным украинцам:
«В самостоятельном развитии — дай Бог Украине всяческого успеха… Только как бы нахватанное — ребром не выперло.»
Самому Солженицыну и его советским «россиянам» тоже можно пожелать доброго пути скатертью-дороги. Только не надо обижать другие народы. Тем более народы умершие. О мёртвых или хорошее или — ничего. Действительно, евреи и потомки русских крестьян, имеющие к великороссам XIX века такое же отношение, какое современные прибалты — к уничтоженным остзейским немцам, живите вместе. И 200 лет, и 400, и 600. Не надо только жить ВМЕСТО. Ибо мёртвые, если тревожат их память, встают из могилы и мстят.[2]
Стилистически стремление автора найти противовес вполне оправданно. Пытаясь трезво и беспристрастно рассказать об истории еврейской общины в России, логично не сорваться в националистическую антитезу. И противовес должен быть.
Казалось бы искомая величина под руками в виде второй составляющей известного самоопределения: «Мы молодая гвардия евреев и крестьян». Но Солженицын, как советский националист, всеми силами защищает «россиян» становой хребет недоделанного советского народа.
Советские «россияне» в XIX веке, как и евреи, составляли особое сословие сословие крестьян (вкупе с крестьянским же по своей сути «пролетариатом»). Если о евреях Солженицын говорит «без любви», а о русских городских сословиях — просто с ненавистью, то «россиян» лелеет и тетёшкает не меньше, чем фанатик-сионист киббуцников 20-х годов. Русские поселяне, как и евреи, многострадальные, плачут от унижения и непосильного труда.
А знаете, Александр Исаевич, ведь евреи-то лучше. По крайней мере, по одной причине. В своей массе они Россию… скажем так… не любили. Но с другой стороны: а за что её им любить? Она их любила? Очень сомнительно. А вот крестьяне русские… Прибалтийские крестьяне своих немцев живьём в землю закапывали. Но ведь это был чужой народ, народ захватчиков. Более культурный, но угнетающий коренное население так же, как англо-шотландцы угнетали «ирландских собак». А русские горожане русских крестьян любили, и, любя, как своим, прощали им многое. Крестьяне же не простили им ничего. Так кто же лучше, если позволительно применять эту категорию к национальным отношениям? Я думаю, что евреи — лучше. МНОГО лучше.
Может быть «царская Империя» для Солженицына — это последний бастион советскости, которая связывает его с современным пост- но именно постСОВЕТСКИМ обществом и делает из апатрида человеком живущим на Родине. Поэтому он, пусть не вполне осознанно, и использует в этой книге именно «царизм», а не «крестьянство» в виде чучела, необходимого ему, как прирождённому пропагандисту, для успешной шахматной игры (чтобы упредить обвинения в грубой тенденциозности).
Цит. по изданию А. Солженицын, «Двести лет вместе», М. 2001.
Здесь обрывается текст публикации в «Дне литературы». Сокращение было вызвано причинами технического характера.