В ответ, гневный и негодующий, еле сдерживая скупую мужскую слезу, ответил ему Тим на фоне темно-синего неба:
- Скотина! Предатель! Сволочь гадская!
В таком духе Тим мог продолжать и дальше, тем более что он как раз и собрался отвести душеньку на поганце-предателе, как вдруг О'Ты прервал его своим замечанием.
- Замечаю я, Тим Анатолич, - заметил он, не изменяя своей привычке приветливо улыбаться, - что вы собираетесь учинить над Проспером Маурисовичем суд некоего Линча со всеми вытекающими последствиями, которые уже прямо сейчас и собираются вытекать. Правильно ди я вас понял и отдаете ли вы себе отчет, Тим Анатолич, что по сути дела Проспер Маурисович вовсе даже и не виноват, а, напротив того, форменный герой получается?
- Послушай, ты, уважаемый О'Ты, - произнес в ответ Тим, не прекращая трясти Проспера Маурисовича за грудки с энергией, достойной лучшего применения (заметили мы, кстати, что энергия, растрачиваемая людьми, как правило, всегда достойна лучшего применения). - У тебя там, я предчувствую, напиток есть в кружке. Вот ты его и пей своими маленькими глоточками.
Но на этот выпад Тима О'Ты не отреагировал буквально никак. Он, наоборот, послушался совета, выпил из своей рюмочки еще немножко напитка, в блаженстве возвел глаза кверху, маленько покайфовал, а потом заметил в ответ следующее замечание:
- Замечаю я, Тим Анатолич, что вы не совсем понимаете существа происходящего в этом мире. Например, не понимаете вы, Тим Анатолич, побудительных причин, заставивших однопосельчанина вашего, Проспера Маурисовича Кандалыка, совершить поступок, расцениваемый вами, как предательство.
Любому кому другому Тим тут же бы ответил подходящей к случаю резкостью, плавно переходящей в ненавязчивый мордобой, но О'Ты со своим плетеным креслом, со своей этой приветливой улыбочкой, ну и, само собой, с посудиной этой своей раскрашенной, к грубостям почему-то не располагал. О'Ты вызывал у Тима страстное желание тут же все и рассказать, тут же все и объяснить по-хорошему, схватившись для лучшести за вторую верхнюю пуговицу на рубашке. Но, конечно, ничего такого в отношении незнакомого человека Тим ни под каким видом делать не стал и ограничился лишь тем, что ответил по существу высказанного замечания.
- Так он предатель и есть, вот потому и трясу я его за грудки, потому что предатель. Потому что не ожидал. Знал, что тот еще тип, но чтобы такое! Он же сдал всех нас, нам же теперь в Поселок и носу показать нельзя будет!
- Да ладно, Тим, чего там, хватит ему уже, смотри, сейчас голову оторвешь, прекрати, пожалуйста, немедленно, Тим, а? - неожиданно вступился за Проспера Маурисовича Анатоль Максимович, до той поры тихохонько сидевший на травке и без лишних слов радовавшийся хотя бы уже тому, что с вегикелом его Максимом ничего нехорошего не случилось. На самом деле Анатоль Мксимовичу больше всего на свете хотелось не сидеть на какой-то там дурацкой траве и быть молчаливым слушателем каких-то там дурацких бесед с каким-то там не менее дурацким типом в дурацком плетеном кресле, а мчаться во весь опор к вегикелу, которого за такое короткое время он успел полюбить крепкой, суровой, надежной мужской дружбой. Тем более, что на вегикеле у Анатоль Максимовича была масса спиртных напитков с отрезвляющими таблетками.
Но Анатоль Максимович вместо этого сидел и покорно слушал, встревать не особенно и пытаясь. И встрянул, честно говоря, только потому, что надоело ему все это слушать - ему хотелось поскорее к вегикелу своему. Однако как только Анатоль Максимович вступился за Проспера Маурисовича, Мария, до той поры молча глодавшая глазами Эксклюзивного Представителя, тут же переключилась на Тиминого отца, которого ей глодать было куда привычнее и стала наносить ему оскорбления различными словами, которые и повторять-то не хочется. Анатоль Максимович терпел-терпел, да и рявкнул, вследствие чего уже не выдержал Тим, который не любил, когда к его жене относится неуважительно кто-нибудь, кроме него самого.
- Папа, - сказал он грозно, - я очень прошу тебя замолчать на мою жену, иначе я не уверен.
- Он не уверен! - сказал Анатоль Максимович с сарказмом, а также горечью на противодействие единственного по-настоящему родного человека. Он отцу своему хочет физиономию начистить, за то, что его, отца его, всякие там жены прилюдно оскорбляют словами...
- Я этого не говорил насчет физиономии! - пошел было Тим на попятную, но Анатоль Максимовича уже понесло. Все, какие им проглочены были, отрезвительные таблетки, разом выветрились, и получилось в Анатоль Максимовиче полное озверение разума.
- Он даже и говорить не хочет, - продолжал он, на глазах разумом озверевающий все больше и больше, - что физиономию отцу своему начистить собирается, он ее исподтишка хочет набить. Отец, мол, глупый и пьяный, может, ничего не заметит и сдачи, может, не даст.
Боб Исакович переглянулся с Аскольдом, после чего они стали подтягиваться поближе к месту предполагаемой схватки отца и сына, чтобы, значит, в случае чего их сразу разнять. Но ничего такого не потребовалось, потому что О'Ты, с приветливой улыбкой следящий за протекающей перед ним дискуссией, умиротворяюще поднял вверх руку с рюмкой и произнес такие слова:
- Я тебе, Анатоль Максимович, настоятельно советую принять пару капель напитка моего собственного изготовления.
- А? - переспросил Анатоль Максимович, сразу поняв, что речь пойдет о спиртном, и потому несколько подзабыв свой гнев, только что разгоравшийся со скоростью лесного пожара.
- Этот напиток, - продолжил О'Ты, - обладает способностью успокаивать нервы, напитывать организм витаминами для усвоения и тому подобной медицинской чепухи, а, главное, вкусный и приводит в состояние духа. Угостись, Анатоль Максимович, а вслед за ним и все вы, дорогие гости, им пожалуйста угоститесь тоже!
При этих словах неизвестно откуда в руках у каждого из присутствующих появилась точно такая же, как у О'Ты, раскрашенная рюмка, из которой пахло каким-то просто замечательно хорошим спиртным.
Понюхав его, все заулыбались, в том числе и Тим со своей женой Марией, но если все улыбались в предвкушении радости, то у Марии улыбка получилась зловещей. Хотя, в общем, это у нее по привычке получилось, потому что она, понюхав напиток, точно так же его запредвкушала, как и все остальные.
- Как замечательно пахнет изготовленное вами спиртное, - робко подал свой голос Проспер Маурисович, который хотя и числил себя в первых рядах охотников за Странниками, но имел достойную привычку даже врагам отдавать должное.
- Теперь лебезит. Вот скотина! - скорей добродушно, чем злобно попенял Просперу Маурисовичу Тим, тоже очень занятый предвкушением. На что опять же был прерван словами со стороны О'Ты.
- Отпейте, гости дорогие, каждый из своего бокала, - вежливо предложил О'Ты, - хотя бы по нескольку капель поданного вам напитка, чтобы в должной мере его оценить. А отпивая, присядьте, потому что этот напиток стоя не пьют даже за здоровье присутствующих здесь дам.
Ту все увидели, что на полянке вокруг них живописно расставлены точно такие же плетеные кресла, что и у хозяина Планеты, Где Все Можно. Под радостное хихиканье, доносящееся из рощ, они заняли предложенные места и приготовились к дегустации. Одна только Мария из свойственного ей чувства протеста в кресло свое не села, а даже напротив того, в сторонку медленно отошла. Ее, к тому же, почему-то обидели слова О'Ты насчет присутствующих здесь дам. Поэтому она отошла в сторонку, по-прежнему, впрочем, предвкушая радость от грядущей встречи с прекрасным и даже поднеся к губам раскрашенный драгоценный бокал.
О'Ты отпил, тем самым подав пример остальным и на несколько секунд поляна заполнилась звуками причмокивания и похлюпывания. Потом все стали говорить "М-ммаах!" и "Уй, как здорово!", на что О'Ты отреагировал добродушным вопросом:
- Ну, как? Правда же, хорошо?
И все в ответ радостно сказали, что правда, и в адрес О'Ты приветливо, как один, заулыбались, не исключая даже Марии. Мария даже подумала, что этот О'Ты - совсем ничего дядечка и попади он в Поселок, она бы с ним обязательно подружилась семьями и они бы взаимно благотворно влияли друг на друга: он на Тима, и она на Тима.
Один только Проспер Маурисович с приветливыми улыбками и отпиваниями капель предложенного напитка решил из бдительности немножко повременить, потому что мало ли чем Странник, пусть даже и такой гостеприимный, может напоить ничего не подозревающих землян? А вдруг как наркотик? Но когда все вокруг заухали и заммэхали, он не выдержал, насчет бдительности начхал, торопливо опрокинул в рот содержимое своего бокала и оттуда в горло ему хлынуло такое приятное да ласковое, что он тоже заухал, заммэхал и стал во все стороны приветливо улыбаться.
Так они сидели в своих плетеных креслах, приветливо улыбались и отпивали из своих бокалов, содержимое которых никогда не кончалось, и слушали, что им говорит О'Ты. А О'Ты тем временем рассказывал им, обращаясь преимущественно к Тиму, почему он не считает Проспера Маурисовича болваном, предателем и скотиной гадской, а также почему, по его мнению (О'Ты все время упирал на скромную и ненавязчивую грамматическую конструкцию "по моему мнению", хотя ясно было как дважды два, что это не только его мнение, но и одновременно конечная стадия истины), и остальные не должны тоже думать о Проспере Маурисовиче нехорошо.
Он говорил, что Проспер Маурисович не то чтобы совсем уже молодец, но все же таки поступил смело, самоотверженно и основных канонов не нарушая. Что, если у человека есть главная в жизни идея, совсем неважно какая, и он готов отдать за эту идею все свое самое дорогое, то это даже, "по моему мнению", до некоторой степени и похвально.
В этом месте Мария перестала приветливо улыбаться и спросила у О'Ты:
- Это как же так у вас получается, что предательство похвально? Если б он там своей жизнью или свободой, или службой своей рисковал, так пусть его дурака валяет, не жалко. Но он же, скотина такая (здесь уже и Проспер Маурисович приветливо улыбаться перестал, а начал улыбаться испуганно), нас всех за свою эту идею дурацкую продал, нам теперь в Поселке и появляться нельзя, да и вообще нигде нельзя появляться, потому что комконы тут как тут - схватят и сцапают. Это у вас похвально получается, такое предательство невозможное?
- Снова здорово, - прокоментировал О'Ты и отпил еще немножечко своего сказочного напитка, каковому примеру все, кроме Марии, тут же последовали. Во-первых, уважаемая Мария, насчет "не появляться", насчет "схватят да сцапают", по моему мнению, можно кое-что предпринять. Во-вторых, Проспер Маурисович никогда не скрывал свой жаркой страсти к поимке настоящего Странника, за которого он почему-то принял меня. И в своих расчетах вы, уважаемая Мария, и вы, уважаемый Тим Анатолич, это обстоятельство должны были как следует учесть. (Проспер Маурисович при такой постановке вопроса снова начал приветливо улыбаться и энергичными киваниями головы поддакивать). В-третьих, я что-то не припомню в канонах запрета на предательство. Вот просто не припомню и все!
- В каких таких канонах? - поинтересовался Тим, позицию своей жены Марии полностью разделявший.
- Ну, я, там, не помню в точности, - ответил О'Ты. - Что-то там было такое насчет не убий, не укради, не возжелай и так далее. Вы-то лучше помнить должны, все же таки это ваши каноны, а не мои. У меня так никаких канонов нет абсолютно. А у вас есть. И не помню я, чтобы там что-то насчет предательства. Нету и, стало быть, суета. Может, это на вас через Проспера Маурисовича такое испытание насылается...
Мария фыркнула и совсем в сторону отошла, размышляя о том, как это она теперь будет с О'Ты дружить семьями после подобных с его стороны заявлений. А Тим несколько даже вошел в состояние неприятия и обиды.
- Что еще за испытания? - спросил он. - Я вам не трансформатор какой-нибудь, чтобы меня испытывать.
- А вот скажем, - предположил О'Ты, - если бы я и в самом деле оказался Богом, которого вы хотели во мне увидеть, согласились бы вы, Тим Анатолич, на такое испытание?
- Это что, конкурс на место, что ли? - уточнил Тим.
О'Ты весело и приветливо засмеялся.
- Ну уж сразу так-таки и на место! - сказал он Тиму. - Какие вы все-таки меркантильные, Тим Анатолич. Ведь если Бог, то он вроде как бы и ваш отец тоже...
- У меня отец вот он сидит, - возразил Тим.
Не отрываясь от бокала, Анатоль Максимович приветливо помахал рукой, мол, вот он я, не волнуйтесь, пожалуйста.
- Нет, - О'Ты еще раз приветливо и терпеливо улыбнулся Тиму, не теряя надежды объяснить воображаемую ситуацию. - Я имел в виду не физического отца, который конечно же Анатоль Максимович, я имел в виду в духовном смысле отца, прародителя всего живого и неживого. Вот вы бы, Тим Анатолич, вы как согласились бы на испытание от него?
- Верно ли я вас понял, уважаемый О'Ты? - недоверчиво переспросил Тим. - Просто из-за дальних родственных отношений? За просто так? За ни за какое место? А вот говорят еще, что человек от обезьяны произошел (при этих словах О'Ты поморщился, а в кущах и рощах стали громко плеваться), так мне от нее что - тоже за здорово живешь испытание принимать?
- Нет, - заключил О'Ты, немножко от дискуссии начиная уставать. - Вы все-таки очень меркантильные, Тим Анатолич. Все вам дай да дай. А вот чтобы из простой любви к прародителю своему, тк этого нет.
- Кстати, насчет "дай", - встрял в этот глубоко философский диспут очень раскрасневшийся Анатоль Максимович. - Тут у меня, уважаемый О'Ты, баклажка твоя закончилась. У тебя случайно не найдется еще? А то вкусно очень. Хотелось бы еще капельку.
О'Ты недоверчиво заглянул в протянутую к нему рюмку. С видом "обижаешь, начальник!" Анатоль Максимович продемонстрировал ее пустоту, перевернув кверху донышком и для верности потряся.