Где же Тьма, спрашиваете вы меня, а сами не видите. Разве вы не видите Тьму, когда ваши дочери теряются в поле или в лесу? Разве вы не знаете, куда уносит их Тьма? Где Тьма, спрашиваете вы. Разве вы не видите, что только Тьма способна успокоить землетрясение? Даже служители Света не были на это способны, даже великие аль. Кто же способен на это? — только Тьма. Вы же смехом и восторженными криками приветствуете Тьму.
Вглядитесь в глаза Тьме. Вспомните ее поступь. Говорю вам, люди: изгоните от себя Тьму, иначе будет поздно.
Разве не Свет, извечный Свет встал на вашу защиту, разрушив дьявольское гнездо Тьмы? Разве не видели вы вспышку извечного Света? Но помните, люди, не вы изгнали Тьму, вы не отказали Тьме, и она может вернуться. Прокляните же Тьму во веки вечные. Отриньте от себя всякую жалость, ибо жалеете вы Тьму. Если сгинула Тьма, значит, туда ей и дорога.
Вспомните, люди, как привечали вы Тьму. Как восторженными криками вы приветствовали правителя Тьмы. Вспомните лицо его и помните всегда: вот лицо Тьмы. Это лицо виделось бы вам днем и ночью, в час вашей нескончаемой смерти, но вмешался Свет, и Тьма отступила. Но говорю вам, люди: Тьма никогда не уходит навсегда. Говорю вам, люди: Тьма еще вернется. И когда вернется Тьма, взгляните ей в лицо, и вы узнаете это лицо, узнаете лицо Тьмы, ибо вы видели уже ее добрый лик, и казалось вам, что это ее истинное лицо. Но увидев ее добрый лик, вы узнаете Тьму и в истинном обличье, а пуще того, узнаете, если снова явит она вам доброе лицо. Вспомните это лицо. Сколько раз вы подавали воду ему, правителю Тьмы, сколько раз говорили с ним и он казался вам ласковым и добрым, сколько раз вы благословляли его. Но разве забыли вы дочерей своих, похищенных прислужниками Тьмы? Без благословения Света становились они женами темных существ, и внуки ваши теперь служат Тьме. Вспомните, люди, вспомните и прокляните Тьму.
24. Из храмовых наставлений для служителей Света.
Таиться ночь в пресветлом свете дня,
Таиться тьма в сверкающем светиле,
Таиться в счастье — боль
И в радости таиться горе,
И человек, грядущего не зная,
Страшиться жить и в горести стенает.
Утун теряет первым желтый лист,
Желтеют клены, дожидаясь снега,
Молить о Свете — значит, в свой черед,
И Тьму снискать, так мир устроен этот,
И человек страшиться Тьмы
И не взывает к Свету.
Но Свет приход к всем, зовешь иль нет,
И Тьма приходит, не спросив совета,
Так смерть приходит к каждому, и жизнь
Приходит тоже — так устроен мир,
И жизнь и смерть приходят в свой черед,
Вращаясь в этом круге.
Молиться Свету должно, Свет — не Тьма,
Как жизнь — не смерть, но связаны они
Нерасторжимо, ходят вечно вместе.
Зажженный свет не может не погаснуть,
Рожденный жить не может вечно жить,
Страшиться Тьмы — не понимать себя.
25. Дневник-отчет К. Михайловой.
Алатороа, Торже, день двадцатый.
Лето. Дни такие долгие, и сумерки все длятся и длятся — в бесконечность.
Сегодня прервалась связь с двумя экспедициями, одна работала в лесах Эрама, другая в низовьях Анда. Я не могу понять, что это, начало войны или просто обычные проблемы. Вообще-то, леса Эрама — это территория файнов, да и по берегам Анда их немало. Как бы не было беды. Так думает всякий, кто имеет дело с дивным народом. Всякий… уроженец Алатороа. Наши, по-моему, не верят в мрачные сказки, считают их именно сказками.
В Торже началась ярмарка, но, кроме торонов, никого из нелюдей нет. Тэй только не появлялся, а я уж снова соскучилась по нему. Княжна Севера! Как, помню, мне страшно было, когда он вложил мне в руку кинжал, и я почувствовала: режь! И как странно я чувствовала себя, когда наша кровь текла, смешиваясь. Кровь у торонов зеленая и светиться в темноте. Господи, как же я люблю его! Господи, господи….
Михаил Александрович заходил вчера и у нас был весьма интересный разговор о прозаических переложениях "Истории Марии из Серых гор". У меня от этой истории, честно говоря, всегда мурашки по телу шли, а сейчас… сейчас где-то там Кэр, и изгнание его длиться уже почти четыре месяца. И вообще, мне эта история кажется бесконечно жестокой. Я сказала об этом, а Михаил Александрович откликнулся:
— А знаете, Кристина, ведь он не любил ее.
— Что?.. Почему?
— Есть и такие варианты, где об этом прямо сказано. Я впервые услышал лет пять назад, где-то в Поозерье. Там было что-то вроде:
И пылкая любовь ребенка осталась безответной,
И постепенно пламя в ней угасло.
Лишь чувства долга удержало рядом,
Когда удел злой ворона настиг.
— Очень может быть, — сказала я, не поднимая головы.
— Ну, так вот. Я, понимаете, сначала удивился, а потом Эмма мне и говорит: а ведь это есть в любом тексте — его нелюбовь и ее разочарование, только вслушайся. И я вслушался. И знаете, ведь правда. Много говориться о том, как она была влюблена в него в детстве. И говориться еще о том, как она устала быть рядом с ним после, когда они уже покинули Серые горы.
— Не мудрено устать рядом с изгнанником, — тихо сказала я, — Ему вряд ли было дело до ее переживаний, а она была так молода. Больше, наверное, думала о себе, чем о нем.
— Вот вы как думаете о героине Поозерья.
— Не только Поозерья, — сказала я, — Но я так думаю. Это, наверное, страшно тяжело.
— Я слышал о том, что Царь-ворон… как бы это сказать. Его, кажется, тоже хотели, и я видел тогда, в долине Флоссы, как вода… — он снова запнулся.
— Да, — сказала я.