— С первого дня. Мне Тэй рассказал. Но он не знал, что Кэррон остался жив.
— Вам жаль его?
— Безумно.
— И что же вы собираетесь делать?
— А что я могу… — сказала я тихо, — Ждать. Я ничего не могу поделать. Большое заклятье изгнания, — я покачала головой.
— Вы верите в это?
— Вы же видели, — сказала я, — Тут вопрос не веры и неверия, тут вопрос его смерти. Ведь он умирает. Достаточно просто взглянуть на него, а ведь еще и полгода не прошло.
— Извините, что я об этом заговорил, Кристина.
— Да, нет, — сказала я вяло, — Я ведь Кэру не жена и даже, наверное, не друг. Я всего лишь координатор.
— А знаете, Кристина, как говорят: исследователи рождаются на земле, пилоты рождаются в космосе, а координаторы не рождаются вовсе.
— Да, нас завозят оптом из других измерений. Это я не сама придумала, честное слово, это я услышала в одном ресторане на Веге. А у нас в школе говорили, что координаторов собирают из останков их погибших коллег, с другой стороны, возникает вопрос, откуда взялись первые координаторы?
— Господи, Кристина! — простонал Каверин сквозь смех, — Как вы можете…
— Я все могу. Вы думаете, это не смешно, смотреть, как от тебя люди шарахаются. Я родилась в космосе, кстати говоря.
— А почему стали координатором?
— А не пилотом? — сказала я, — С пилотированием у меня туговато. А почему я стала координатором, я не знаю. Бес, видно, попутал.
— А вы верите?
— Во что?
— В бога.
— Да, помаленьку. Скорее тем, что поминаю слово его всуе. В Веге много верующих, там и в школах преподают. Я и привыкла. Но я не то, чтобы уж верю. Я не молюсь и все такое. Просто поминаю его по привычке. А вы?
— А я чистокровный землянин, Кристина. И как ни странно, католик. И Эмма католичка.
— Я видела у нее крестик.
— А у вас на Веге христиан, наверное, не много, там все Единый, да?
— Да, — сказала я, — Только мне всегда казалось, что это почти христианство.
— Знаете, — вдруг засмеялся Каверин, — подлинно неверующим всегда так кажется. Что есть католичество и протестантизм? Суть — христианство, и все. Ан нет, и любой верующий оскорбиться. И я тоже, можете, считать, оскорбился. Единый и христианство! Как вам не стыдно, Кристина!
— Не стыдно, — сказала я, улыбаясь.
— Да, кстати, зачем я пришел. Я тут нашел одну изумительнейшую вещь. Вы взгляните…. Помните, мы говорили о том, что на Алатороа нет художественной литературы? Так вот, это сборник стихов и заметок одного мага. Просто прелесть, почитайте, Кристина.
Я взяла в руки небольшой томик в переплете из старой потресканной кожи.
— Прошлый век, — сказал Михаил Александрович, — Лоран Синий, один из магов Альвердена, был профессором университета искусств. Уехал из Альвердена, поселился в Иллирийских лесах, хотел постигнуть строение мира. Эти заметки писал около двух лет. Копии с этой книжки очень широко ходят среди образованных людей. Странно, что это до сих пор не попало ко мне в руки и никому из наших. Так что я ошибся. Почитайте.
Я сидела молча и только машинально поглаживала книжку большим пальцем.
— Ну, что ж, я пойду, Кристина. Почитайте, интересно. И ведь вы любите Иллирийские леса?
— Да, — сказала я неожиданно печально, — Я люблю Иллирийские леса.
— Почитайте.
Я кивнула. Кожа переплета нагрелась от моей руки, я положила книжку на стол и проводила Каверина до двери. Вежливо улыбаясь, я кивала на его слова, потом закрыла за ним дверь, взяла со стола книжку и улеглась на кровать.
26. Из записок Лорана Синего.
Моя печаль безоблачно светла.
Моя печаль — закаты и рассветы.
Моя печаль — багряным сном одеты
Под вечер Иллирийские леса….
Проходит осень — гостья у порога.
Проходит жизнь — тиха и тороплива.
И сердце вдруг колотиться ревниво,
Когда под вечер года, не таясь,
Целует осень Иллирийские леса.
Росстани
Росстани — это небольшой и неизвестный край, в основном равнинный. На северо-востоке находятся заболоченные поля, остальная часть покрыта лесами, полями и небольшими, большей счастью заболоченными озерами. Единственная река протекает по его территории, с темной водой и быстрым течением. Так начал бы описание этих мест беспристрастный ученый. Иногда я жалею о том, что не могу быть беспристрастным.
Раньше я никогда не думал о том, что можно любить с такой беспощадной страстностью, не думал, что любовь, теплое, ласковое чувство, может быть настолько беспощадно, настолько безжалостно, словно убийца, в ночи точащий нож. Так можно любить женщину, но можно ли так любить землю, тем более ту, на которой ты не рожден. Я не знаю ответа. Знаю лишь, что люблю, люблю так, как не любил никогда. Росстани! Иллирия моя!
Каждое утро я просыпаюсь с сознанием тихого счастья. Я подолгу лежу в кровати и не думаю ни о чем. Каждый день, каждая ночь здесь — это счастье, которому нет имени, которому нет названия. Это счастье на грани с болью. Любовная тоска режет мое сердце.
Иллирия, любовь моя!
Моя душа и тело