— А для вас действительно нет закрытой информации?
— Есть, как видите.
— А вообще?
— Обычно нет, — сказала я, — Обычно, понимаете, наша деятельность и есть самая секретная, а уж наши архивы нам доступны. Да и остальные…. А тут — нет. Тут мне отказали и, по-моему, начали присматриваться ко мне — что это она разузнает, почему? какова причина такого любопытства? Родители, или нечто иное? Понимаете, Торнберг?
— Вполне, — отозвался он с легкой усмешечкой, — Я с этим столкнулся. Но что такое проект «Зеркало», я знаю и довольно хорошо. Могу рассказать…. Если у меня не будет после неприятностей, — прибавил он с почти вопросительной интонацией и с тенью усмешки в углах губ. Я думала оскорбиться, но почему-то не сказала ни слова.
— Ладно, — сказал он, запуская руку в короткие жесткие волосы, — Ладно, слушайте. Вы интересуетесь хоть немного строением Вселенной?
Я улыбнулась. Покачала головой. Честно говоря, мне было немного неловко.
— Мне достаточно и того, что в ней для меня есть работа, — сказала я.
Кун кивнул.
— Есть теория, — сказал он отрывисто, — немного странная, пожалуй, но кое-кто затратил огромные средства на то, чтобы проверить ее. Огромные средства и жизни тысячи с лишним человек. Нет, я не осуждаю. В свое время я поседел, пытаясь пробиться в участники этого забега. Ну, так вот. Есть такая теория, которая гласит, что реальность нашей Вселенной многовариантна, и что все эти варианты так или иначе связаны друг с другом. Ну, знаете, было раньше такое девичье гадание, ставили одно зеркало против другого. И там, в зеркалах образовывался словно коридор из отражений…. Я это так себе представляю, хотя в теории это выглядит несколько иначе.
— И что же проект?..
— Проект…. Ну, технические подробности я вам объяснять не буду. Но считается, что при определенных условиях можно перейти из одного варианта реальности в другой. Условия эти должны быть… ну, как бы это сказать, должны достигать экстремума. Достижимо это при определенном режиме движения космического корабля. Был разработан такой двигатель — импульсный. А что было, вы и сами знаете. Пять звездолетов, из них три — класса "гросс"…. И все исчезли. В сущности, проект, наверное, считается удавшимся. Ведь куда-то звездолеты ушли.
— Да, — сказала я.
— Но они так и не вернулись…. Впрочем, может там время течет иначе. Там все может быть иначе.
— Вы с такой тоской об этом говорите, — сказала я, скрывая за легкой иронией свои подлинные чувства. А чувства эти были — страх. Я вдруг представила себе эти реальности, бесконечно отражающие друг друга, и пять звездолетов, затерявшихся в этой бесконечности….
— Ну, — сказал Кун, — это ведь была моя мечта. Что вы, Кристина, это для исследователя — это ведь такое!..
Я улыбнулась в ответ, потом посерзьенела.
— А вы что думаете — куда они попали?
Кун подпер кулаком щеку.
— Что же… — сказал он, — Я вообще-то так и думаю. Я верю в эту теорию, знаете ли. Но она, конечно, довольно странная. Если это представить — что где-то твоя жизнь повторяется кем-то еще, пусть даже и искаженная. И так — множество и множество жизней, и чем дальше, тем больше искажений. Довольно странно.
— А почему вы в это верите?
— Ну… это сложно. Я, видите ли, сыграл не последнюю роль в формировании этой теории. На первичном, так сказать, уровне. Мы на «Весне» зарегистрировали первыми те явления, которые эта теория объясняет. Я много видел странного, Кристина.
"Я тоже", — хотела сказать я, но не сказала. Водя пальцем по столу, я сказала:
— Вот вы верите во множественность реальности, а я верю в магию. Раньше я верила только в здешнюю, а теперь думаю, что верю, пожалуй, во всякую…. Это ведь соотноситься с вашей теорией. Кто знает, может, там реальность магическая, и до нас долетают отголоски.
— Да, — сказал Кун, — и это тоже.
— Да, — повторила я за ним, как эхо.
— У координаторов, наверное, странная работа. Вы живете когда-нибудь своей жизнью?
— Сейчас — живу.
— Нет, я хотел сказать…
— Я поняла, — сказала я быстро, — Просто я…. Для меня это не очередная планета, понимаете, для меня это почти родина.
— А обычно вы равнодушны?
— Вовсе нет. Нас учат равнодушию, но… все равно всюду обитает часть тебя. У координаторов есть такая болезнь, кто называет — сопереживание, кто называет — вживание. В сущности, это две разные стадии одной болезни. Знаете, был не так давно случай. Координатор, старше меня, гораздо старше, с десяток лет жил на планете, узурпировал власть в государстве, поднял его на недосягаемую высоту. На него были и покушения, но никто не мог добраться до него, и наши не могли тоже. Его хотели вывезти с планеты.
— Не удавалось? — спросил Кун, слушавший с немалым интересом.
— Не удавалось. Я, в общем, только понаслышке эту историю знаю, через третьи-четвертые руки. Вроде бы его обвинили в колдовстве, пытали, собирались казнить. Его вывезли с планеты, но получилось, что не планету от него спасали, а его самого. Говорят, он остался калекой, вроде бы ослеп.
— Жестокая история, — сказал Кун, — Что же, он так вжился в этот мир?
— Да, — сказала я, — Так бывает. Действительно бывает.
— Н-да. Я и не думал об этом. Мне и в голову не приходило.
Я кивнула.
— А что с ним потом было, с этим координатором? Как его звали, кстати говоря?
— Саша Карпенко. Александр Васильевич Карпенко. Я когда еще училась, видела его, действующих координаторов иногда приглашали читать лекции. Он очень был красив. Лицо у него было такое, мужественное. Я, вообще-то, таких мужчин не люблю, — прибавила я. Кун улыбнулся, — Но в нем было что-то, что прямо за душу брало. Глазищи такие, как у кошки, зеленые-зеленые, я в жизни таких глаз больше не видела…. Говорят, ему выжгли глаза.
— Господи!
— Что с ним теперь, я не знаю, — продолжала я, — Вроде бы он был в психиатрической лечебнице, а потом — не знаю.
— Бедняга, — сказал Кун.
— Бывает так, — сказала я, — А бывает и менее трагично. Бывает, что человек просто привыкает и тоскует потом. Это тяжело. Это тяжело, Торнберг.
— Да, я понимаю.
Я засмеялась.
— Ничего вы не понимаете, Торнберг. И я вас тоже не понимаю, хоть я и родилась в семье исследователей. Люди вообще друг друга не понимают.
— Это верно, — рассмеялся и он, — Это верно.
Кун давно уже ушел, а все сидела и думала. А думала я — о Полях Времени и о том, что я видела там. Сидела и думала. За прошедшие годы я много думала об этом, гораздо больше, чем обо всем, случившемся со мной на Алатороа.