— Ты говорила про Альверден.
— А, — сказала я, — Я нашла там кое-что, что тебе нужно увидеть. Но сначала я… послушай, ладно? — я повернулась к нему, — Улетай, Кэр. Пожалуйста, полетим со мной, ведь ты умрешь здесь. Кэр, прошу тебя!
Он засмеялся. Смех этот был довольно странный. У него иногда прорывается это — что-то странное в смехе или улыбке, что-то злобное, и это пугает меня. Как только раздался его смех, речь моя прервалась, и я только смотрела на него растерянными глазами.
— Тебе легко будет улететь отсюда? — сказал Кэррон, отсмеявшись и внезапно став серьезным, — Я не могу. Я люблю ее. Я… слышу ее. Каждую травнику, каждый камень. Иные деревья я помню от семени, упавшего в землю. Что ты, как я… я не могу ее оставить. Ведь и ты… — он осекся.
— Да, — сказала я тихо.
Я отняла у него свою руку, встала и отошла к столу. Записи служительницы Света лежали под тетрадями Михаила Александровича.
— Вот, — сказала я, возвращаясь к кровати. Отыскала нужную страницу, протянула книгу Кэррону.
— Что это?
— Посмотри, — сказала я, — Там немного.
Читал он долго. Потом долго просто сидел и бездумно водил пальцем по строкам, согнувшись над рукописью. Волосы свесились ему на лицо. Я сидела за столом и ничем не занималась, просто смотрела на Кэррона.
— Кэр, — позвала я.
Он вздрогнул и захлопнул книгу.
— Кто знает об этом?
— Никто, — сказала я, — Только ты. Я думала, будет лучше, если ты узнаешь первым.
Кэррон убрал волосы с лица.
— Я хочу, чтобы это увидел Торион, — сказал он, — Но не раньше, чем… ну, пусть сначала твою находку задокументируют.
— Думаешь, он может уничтожить ее?
— Да, — сказал он, — Так и будет…. А эта книга так и лежала в Альвердене? В библиотеке?
— Я подумала, наверное, никто на эти записки не обращал внимания. Подумаешь, Дарсинг какой-то. Я, кстати говоря, не нашла его на карте, а на Поозерье карты у нас хорошие.
— А его и нет. Там была деревня, это на Дар-элле, в верховьях. Оттуда была моя мать, из этой деревни.
— Да что ты?
Я растерялась немного. При всем моем воображении я не могла представить себе Кэррона маленьким. А уж тем более женщину, которая его родила.
— Эта деревня еще до моего рождения сгорела. Лесные пожары, тогда все верховья Дар-элле выгорели.
В моей голове происходили некие арифметические расчеты, потом до меня дошло.
— Твою мать забрали маленькой?
— Ну, не такой, как я хотел тебя, — он сказал и смутился, даже покраснел, чего уж я совсем не ожидала, — Лет тринадцати. Но я не был старшим сыном.
— И сколько вас было? Детей, я имею в виду?
— Четверо.
Я немного удивилась. Мне казалось, что у них бывает один, очень редко два ребенка. Вообще-то, если это помножить на их манеру жениться один раз, да еще на женщинах, которые живут в десять раз меньше, чем мужья, то получается такая демографическая картина, что волосы дыбом встают.
Мы поболтали еще немного, потом я собралась к Михаилу Александровичу с записями дарсингской священнослужительницы.
— Кэр, ты не уйдешь еще?
Он пригладил волосы, улыбнулся.
— Нет, детка, не надейся.
Я засмеялась.
— Я, может, задержусь, но ты, по крайней мере, дождись меня, ладно?
Он кивнул, встал, подошел к столу.
— Чем ты занимаешься? — спросил он, раскрыв наугад одну из тетрадей.
— Это не мое. Мне просто дали почитать.
— Ничего, если я посмотрю? Там нет ничего секретного?
— Нет, — я засмеялась, — Но там все на галактисе…. Так ты не уйдешь?
— Нет. Если ты позволишь, я у тебя побуду до ночи.
— Я скоро вернусь, — сказала я, но задержалась я надолго.
Михаил Александрович обрадовался моему визиту, а находка моя его поразила. Он тоже долго читал, потом перелистал книгу, оглядел переплет. Я присела на край стола и сказала:
— Нужно сделать виртуальные копии. И, Михаил Александрович, кроме здешнего архива отправьте еще в Центральный информаторий, ладно?
— Боитесь, что запись могут уничтожить?
— Да, — сказала я.
Михаил Александрович подпер щеку рукой и сказал:
— Пожалуй. Все остальное ведь наверняка было уничтожено. Политика…. Где теперь Царь-ворон?
— Который? — мрачно спросила я.