— Мне надо кое-что сделать. И я боюсь, я не смогу дольше сдерживаться… и обижу тебя.
— Чем? — жалобно сказала я. Я никак не могла понять, что на него нашло.
Он слегка повернул голову. Профиль у него такой, что впору чеканить на монетах.
— Ра, я… — он сжал руки и вдруг заговорил быстро, — Я знаю, тебя оскорбила сама мысль о том, что я когда-то… хотел сделать тебя своей женой. Я знаю! Я и так много сделал тебе плохого, Ра, и я не хочу, чтобы ты об этом вспоминала, когда будешь думать обо мне. У меня ничего нет, кроме тебя, кроме твоих воспоминаний. Ничего, пойми. И я не хочу добавить еще плохого… — замолчал, потом сказал тихо, — У меня никого не осталось, кроме тебя, деточка…. Я не хочу тебя тоже… потерять.
— Что ты!
Я сбросила одеяло, села. Кэррон смотрел на меня одним черным глазом. Я не знала, что сказать. Ей-богу, иногда я начинаю уставать от этой его способности вечно находить что-то плохое, загодя думать о последствиях каждого сказанного слова. В некотором роде он все-таки зануда. Я была уже в отчаянии, я видела, ведь он сейчас уйдет и уйдет не просто так — с тяжестью на душе, обормот несчастный. Я не представляла, как его теперь успокоить. А он — он потянулся вдруг, вот так, назад и вбок, и губы его наткнулись на мою щеку. Я замерла. Теперь я думаю, чего бы он собирался или не собирался в начале, он понял, может, по моему лицу, или просто понял, что можно. А тогда я просто растерялась. Мягкое движение губ, сухих губ; он целовал меня — щеку, угол рта, потом голова его склонилась, он откинулся назад и стал целовать мою шею в вырезе майки. Онемелая, я обняла его.
Теперь я понимаю, что именно это ему было нужно — с самого первого дня, именно это. И я ведь знала! — но всегда что-то держало меня. А ему нужна была всего лишь любовь — хоть такая. Он уже не желал ждать ту единственную, которая скрасит пятьдесят-шестьдесят лет его тысячелетней жизни — краткий миг, — которую он будет помнить все бесчисленные годы после ее смерти. Он уже не желал и не мог ждать, он хотел — сейчас, хоть немного ласки, хоть немного тепла. Он хотел — меня. А я этого не понимала, и он видел, что я не понимаю. Сейчас я думаю: какая же я дура, какая тварь бесчувственная. Ведь я улечу. Ведь я скоро улечу, но ведь я была здесь — почти три месяца и ничего не сделала. Я, дура этакая, дала ему мучиться в одиночку. А мне надо было — быть с ним, просто быть с ним. Не оставлять его одного. Чтобы он хоть знал, что кто-то есть рядом. Что есть женщина, которая обнимет его ночью. Ведь прожил половину тысячелетия, и не было никогда рядом с ним никого, кто целовал бы его по ночам. Вот чего ему было нужно — хоть одного такого воспоминания, чтобы не так одиноко было умирать.
А он меня целовал. Снимал с меня майку. И прятал от меня лицо, пока я не заставила его посмотреть на меня. Вот так все и вышло. Так просто. Так бесконечно просто. Жалость. И одиночество. Никогда не думала, что дойду до такого.
А потом Кэр сел и сказал, не оборачиваясь:
— Прости меня…
— Обормот! — сказала я в сердцах, — Ну что ты извиняешься?
— Я ведь… — он провел руками по волосам и замолчал.
— Ну?
— Я… сделал бы это с любой… — осекся, замолчал, опустив голову.
— Любая бы тебе не позволила, — сказала я легко, — А силой бы ты не стал.
Он посмотрел, наконец, на меня. Увидел, что я улыбаюсь. Улыбнулся сам. Я потянулась, тронула его руку.
— Солнышко, — сказала я, — перестань. Ты сам говорил, мы постоянно извиняемся.
Он усмехнулся еле заметно.
— Я просто хотел, чтобы ты правильно поняла меня….
— Я поняла. На этой планете я единственная, кто бы позволил тебе это проделать. И ты давно уже раскаялся в том, что хотел на мне жениться…
— Ра!
— Ради тебя я переспала бы даже с кентавром… — пробормотала я.
Кэррон не выдержал и засмеялся: видно, представил себе эту картину. Я села, обняла его сзади, уткнулась подбородком в его плечо. Кэррон погладил мою руку.
— Знаешь, — сказал он, — А мы ведь, наверное, больше не увидимся.
— Кэр!
— …Мне нужно кое-что сделать, и я, наверное, не успею вернуться до твоего отлета. И я хочу тебе кое-что подарить.
Он развел руками, и она вдруг блеснула в воздухе и упала в подставленную ладонь — тонкая золотая цепочка с затейливыми звеньями. Работа аульвов, не иначе. А может, и нет, кто знает. Такое маленькое чудо, которое он совершил, почти не обратив внимания. Подумаешь — достать цепочку из воздуха, все вороны их, наверное, там хранят, а меня это так завораживало. И не сразу я подумала: что это за цепочка — ритуальная чертова штука, воронье обручальное кольцо.
— Возьми, хорошо?
— Кэр я… — я вдруг охрипла, — Я не могу, что ты!
Он разжал мою руку и всунул мне цепочку.
— Тебе не обязательно носить ее. Мне это, в общем-то, безразлично. Просто мне хочется что-нибудь подарить тебе, а больше нечего. Я хочу, чтобы ты вспоминала меня.
— Ты думаешь, я так не буду тебя вспоминать? Кэр!
— Возьми, ладно? Не будем спорить.
— Кэр, — сказала я тихо, — Ведь ты еще молод.
Он повернулся и посмотрел на меня. Я смутилась.
— Ну, я хочу сказать, что… ну, она может понадобиться тебе.
Кэррон покачал головой.
— Ты не можешь знать наперед!
— Мне пора, — сказал он, — Ты береги себя, деточка, я знаю, ты совсем сумасшедшая.
— Сам такой, — буркнула я.
— Береги себя.
— Ты тоже.
Он улыбнулся. Встал. Я его не провожала. У двери он обернулся, я все сидела на кровати. Он только посмотрел на меня и вышел, ничего не сказал.
А я легла и надела эту цепочку. Вот так я вышла замуж, кто бы мог подумать. Как говорил лииен с непроизносимым именем: "история — не зеркало". Ра — жена Царя-изгнанника. Дубль второй.
51. Из сборника космофольклора под редакцией М. Каверина. Литературная обработка Э. Саровской. Король файнов.
(Примечание Каверина М. А.: вероятно, это сказание является достаточно старым, поскольку в настоящее время файнами правит Совет старейшин Лориндола).
Она сидит на краю обрыва, и внизу шумят осенние леса, переливаясь под порывами ветра, и ало-золотые клены колыхаются над ее головой. Она расчесывает волосы. Ветер треплет длинные золотистые кудри, черепаховый гребень мелькает в них, сжимаемый тонкими пальцами.
А в двадцати метрах от нее, прислонившись к тонкому кленовому стволу, стоит он и смотрит на нее усталым, обреченным взглядом. Он — ее верная тень. Он — ее муж. Он — Король файнов.
Он следит за ней постоянно, и она знает об этом. Она знает, что он стоит там, в кленовых зарослях, и смотрит на нее, не знает только, какая тяжесть у него на душе. Отчего он следит за ней? Оттого, что она смертная, оттого, что она тоскует по родным, оттого, что она любит другого.