Впрочем, теперь я, по крайней мере, могу подумать.
…Сегодня Кэр поджидал меня на крыльце. Он сидел на ступеньках, босиком, в черных подвернутых брюках и черной рубашке с глубоко расстегнутым воротом. Спутанные, не расчесанные волосы свисали на худое лицо. Вид у него был серьезный и лукавый — одновременно. Только я вошла во двор, как Кэр поднялся мне навстречу и, поймав меня за локоть, развернул обратно.
— Пойдем-ка прогуляемся, деточка.
Пальцы у него были теплые; он сильно сжал мне локоть, и я послушно пошла.
На улице не было ни души. Солнце сияло, словно снова вернулась середина лета — ясная и яркая, щедрая на тепло пора. Мы прошли мимо миссии и наискосок через бетонное поле космодрома. Шли неторопливо; я искоса поглядывала на Кэррона. Наконец, я не выдержала.
— В чем дело?
— Да, в общем, ни в чем, детка, — слабая улыбка мелькнула на его губах и погасла, — я просто хотел пройтись с тобой немного.
— Я не улетаю, — сказала я, — Твоя работа?
— Увы, нет.
— Ах, вот как!
— Вот именно. Об этом я и хотел с тобой поговорить. Пойдем-ка, здесь свернем.
— Там же скошено.
— Ну, и что?
— Придет хозяин покоса, — сказала я неуверенно.
Кэррон только усмехнулся. Мы прошли метра три по скошенному полю. Ровными рядами лежала непросохшая, совсем свежая трава; одуряющее пахло зеленью. Погода и впрямь переменилась, становилось все жарче — с самого утра, и сейчас жара, казалось, достигала своего апогея. Мы присели на траву, и Кэр взял меня за руку — так естественно, как будто так и надо было.
— Ты знаешь, — сказал Кэр без тени вопроса, — он ведь к тебе неравнодушен.
— Ты ревнуешь, что ли? — сказала я неловко. Я хотела пошутить, а вышло совсем не смешно.
Кэррон покосился на меня одним глазом — свойственный ему птичий, странный взгляд.
— Знаешь, кто ревнует?.. Я и не замечал, что ты ее надела, пока не увидел, как он смотрит на меня, — он вдруг замолчал и выпустил мою руку, потом продолжал негромким, напряженным голосом, — Ты не представляешь, что это значит для меня… и чего не значит. Я… ведь не считаю тебя своей женой, деточка.
— Мой подарок, — сказала я, — что хочу, то и делаю. Или ты хочешь, чтобы я ее сняла?
— Я не знаю, — отозвался он тихо.
Я крепко сжала его руку.
— С другой стороны, — сказал Кэр неожиданно легкомысленно, — лучше сними, а то он меня еще в лягушку превратит. Или во что похуже. Как маг он гораздо сильнее меня, деточка. Хорошенькая из вас выйдет пара: вдова и вдовец. Если я стану лягушкой, тебя, наверное, можно будет считать вдовой, как ты думаешь?
— Кэр!
— А что?.. Или ты думаешь, что не сможешь полюбить его? — сказал он вдруг с неожиданной проницательностью, — Он ведь не всегда будет таким изможденным. А он красив — на самом-то деле, видела, какие черты? И потом, деточка, ему ведь нет и восьмисот, у него нерастраченный запас энергии лет на четыреста, да он тебя просто приворожит. Стесняться не станет, не их таких.
— Кэр, не шути так!
— А я и не шучу.
Мы замолчали. Жужжали какие-то мухи. Кэррон слегка улыбался, лицо у него было задумчивое. Я смотрела на него, и мне отчего-то хотелось плакать. Такое у него было лицо: усталое, смуглое, худое, странно безмятежное. Казалось, он так устал уже от жизни, что перестал тревожиться о чем-либо.
— И что вы во мне оба нашли? — ляпнула я, — Я же брюнетка.
Тут уж он расхохотался. Мне кажется, что я сто лет не видела, как он смеется. У меня потеплело на душе.
Я ударила его по руке.
— Хватит смеяться, Кэр. Ты думаешь, он действительно может приворожить меня?
— И превратить меня в лягушку, — сказал он почти серьезно.
Какой был яркий, солнечный, жаркий день! Воздух был горяч, стоило выйти под солнце, как по всему телу моментально выступала испарина. Последний привет лета — вот что был этот день. Словно сияние заливало все вокруг, трава блистала на солнце; все же я больше люблю пасмурные дни. Небо была ясное, в зените голубое, на западе бледное, кое-где видна была белесая размытость облаков. Тихо было вокруг, только кузнечики стрекотали во множестве среди нагретой солнцем травы, да жужжали мухи.
Пролетела маленькая птичка, пища и стрекоча на лету. То и дело приходилось отмахиваться от каких-то кусачих мух, по жаре они так и липнут к телу. Хорошо, хоть ветер был прохладен, хотя его почти и не было, ветра, только иногда всколыхнет травы и подует в лицо — какое облегчение!
Все же жаркий летний день посреди трав — это нечто совершенно особое, словами этого не передашь. Солнце, мухи, кузнечики, разнотравное буйство, цветы полевые — словно вся полнота жизни выражена в обычном летнем полудне. Не той жизни, что в тебе или во мне, не человеческой, полной страстей и мелочных амбиций, а той Жизни, которая всех нас породила, жизни как принципа, которая зарождается тогда, когда на смену геологической эпохе приходит биологическая, когда появляются первые органические молекулы.
Хорошо, хоть ветер был! Иначе бы я, наверное, совсем изжарилась, прекрасное было бы блюдо — жареный координатор под соусом. А Кэр только жмурился на солнце, словно кот. Впрочем, это я так, выжила же я в горах Вельда, а уж какая там была жара, не чета здешней. Настоящее пекло там было, алый ад Вельда! Да-а…
А как сладко пахнет в жару в поле. Все эти еле заметные, смешанные запахи разных трав, цветов и солнца. Летали стрекозы, просто кучи стрекоз, маленьких и больших. Пролетела одна размером с мой палец — страх божий! Я взвизгнула и шарахнулась от нее, Кэр хохотал так, что под конец свалился на траву. Что ж, полдень. Птицы спят, а мухи и прочая мелочь летает без устали. Глаза устают от солнечного сияния, все кажется, что что-то вокруг не так, что все слишком четко и ярко для того, чтобы быть настоящим. Мы долго сидели и молчали, а полдень жил и дышал, а полдень жужжал на разные голоса, он был вокруг — в бескрайней степи. Давно мне не было так хорошо, как сегодня днем.
Налетевший ветер растрепал наши волосы. Кэр выругался и стал проводить свои космы в порядок.
— Подстригись, — сказала я, запуская руку в его волосы.
Кэррон поймал меня и слегка приобнял.
— Тебе не нравиться мои волосы?
— Нравиться, — пробормотала я, — Всегда нравились.
— Да? — он отодвинулся от меня, пояснил, — А то как бы нас Дорн не увидел. Вспылит еще. Я не хочу испытывать судьбу, деточка.
— Кэррон!
— А он не похож на меня, да?
— Да, — сказала я, — Не похож.
— Я не думал, что ты наденешь ее…
— А что мне с ней делать? Носить в кармане?