— И вы не догадываетесь почему?
— Думаю это дело рук вот этого человека, — Велия указала на Распутина.
— Я собственно так и думала. Ничего хорошего в его теории свободы чувств я не находила и прежде, а сейчас убедилась в этом на практике. Ведь это надо же до чего несправедлива природа, награждает никчемных людей такими удивительными способностями. Ведь этот тип даже не позволил изучать природу своего феномена.
— Тут все на много сложнее. Вы, Леночка, тоже обладаете этими, как вы сказали, удивительными способностями. Но это серьезный разговор, и в людном месте, где не все хотят и могут нас понять, затевать его не стоит.
— «Макс, ты всех девушек с первого взгляда начинаешь раздевать? Или только хорошеньких?» — мысленно передала Велия.
— «Всех, такова наша природа. И вообще, не копайся так тщательно в моих мыслях, выискивая недостатки. К тому же я ее и не раздевал, а только представил, как она выглядит. Никаких пошлых мыслей у меня не было, ты это знаешь».
— «Зато сейчас есть».
— «А ты не наталкивай меня на такие мысли, их и не будет. И вообще, что за ревность».
Их мысленный диалог прервал Распутин. Он пошевелился и издал звук, даже отдаленно не напоминающий человеческую речь. Жаль, все же, было этого человека, и хотя в его состоянии была доля и собственной вины, добил его все-таки этот антивселенский монстр. Макс вызвал помощь через перком, объяснив состояние больного, и через некоторое время Распутина увезли. Аудитория постепенно пустела, но не все забыли о произошедшем. Вокруг Лены уже собралось несколько человек, и они оживленно беседовали между собой, изредка поглядывая на Макса или Велию, как бы ожидая их внимания. Между Максом и Велией уже давно шел оживленный обмен мыслями. Велия успела оценить мысли большинства из собравшихся вокруг Лены, и уверяла Макса, что многих вообще нельзя подпускать и близко к телепатическим способностям, настолько сильны в них любопытство и страсть к экспериментам. Макс уверял, что это все отголоски прежних плазмоидских страхов говорят в Велии. Что невозможно без эксперимента ничего выяснить. Что любопытство присуще всем людям, и является двигателем знаний. Велия настаивала на том, что все говорить нельзя, что нельзя всем присутствующим открывать телепатические возможности. Макс в чем-то соглашался, но убеждал в необходимости полной открытости. В конце концов, договорились на том, что информацию откроют полностью, а способности будут только временно приоткрывать, с целью наглядности и убедительности, оставляя их в целом все-таки закрытыми. Решения же об открытии возможностей, о том кому, и в каком объеме, будут приниматься позже, и совместно с другими людьми. После этого Макс обратился к Лене и ее окружению.
— Я так понимаю, что вы остались, чтобы кое-что выяснить. Вас заинтересовало все произошедшее и то, что сказал я? Можете не отвечать. Но я вас должен сразу предупредить, что разговор наш может состояться только при условии, что вы к нему будете готовы. Вопросы, вас интересующие, очень не просты, и касаются области, до сих пор не изученных человеческих возможностей. Кроме того, должен сразу предупредить, что ваши мысли не являются для меня тайной, кому-то это может быть совершенно не приемлемым. И еще просьба ко всем. Не делайте, пожалуйста, нашу беседу общедоступной информацией, по крайней мере, пока. Возможно, позже мы с вами примем решение, что об этом должны знать все люди, но пока оно не принято, постарайтесь сделать наше общение приватным. А сейчас подумайте, насколько нужно вам в настоящее время общение с нами, и можете покинуть этот зал, нас это не обидит.
Через несколько минут в зале осталась только Лена, да и то, по-видимому, из-за того, что она первая с нами заговорила.
— Вы серьезно думаете, что таким вступлением можно привлечь слушателей? — спросила она.
— А вы думаете, что все это популистские игры? Что это игра двух ненормальных, стремящихся любой ценой завоевать авторитет? В таком случае, почему же вы остались?
— Потому, что не верю ни в какие чтения мыслей, в отличии от всех сбежавших.
Макс открыл свои мысли, и представил, что Лена их прекрасно воспринимает. Показалось, что ничего не получилось, но вскоре глаза девушки стали увеличиваться и округляться, на лице выразился испуг и удивление, а затем она замотала головой, как отряхивающаяся от воды собачонка. Макс тут же прекратил свой эксперимент. Некоторое время Лена еще сидела, опустив голову и закрыв глаза. Ее никто не торопил и не беспокоил.
— Это со мной сделали вы?
— В какой-то степени, да.
— А те мысли и образы, что я увидела, принадлежат вам?
— Мне и Велии.
— И Велия действительно не человек, а, как это называется, плазмоид? И это ее настоящий внешний вид я наблюдала?
— Да, она не человек, но она уже несколько столетий и не плазмоид. Последнее время она существовала в особой форме разума, основанной на предматерии. А ее настоящий внешний вид создал я. Точнее даже мое подсознание. Кстати благодаря нашему с ней постоянному открытому общению, и еще кое-каким факторам, она сейчас даже больше человек, чем некоторые из родившихся на Земле.
— Странно все это. Я имею в виду все то, что я узнала из вашего сознания. И что же, все это правда?
— Конечно да. Вы же и сами поняли, что при прямом общении разумов ложь невозможна.
— И что же нет никакой возможности ничего скрыть?
— Почему же, есть. Можно закрыть свои мысли, сделать их недоступными другим, но и сами вы не будете иметь доступа к мыслям остальных. Однако стоит только пожелать общения с кем-либо обладающим телепатическими способностями, как ваш разум снова станет открытым.
— И вы теперь знаете обо мне все-все?
— Нет, далеко не все. Некоторые вещи вы сами не помните, или постарались их забыть, так что целостная картина может быть создана только с вашей помощью, иначе в отрывочных несвязанных воспоминаниях разобраться невозможно. Правда, закрытость мыслей возможна только до определенного момента, так после близости с каким-нибудь человеком, я имею в виду настоящей близости, основанной на обоюдном желании и любви, вы уже никогда не сможете оградить свои мысли от него. А о том, чтобы скрыть или спрятать какие-либо чувства или желания, вообще не может быть и речи. Настоящая близость предполагает полную открытость в дальнейшем.
— Ваши слова предполагают полную открытость, но в таком случае как же быть с теми мыслями, которые сами возникают в голове, и за которые, даже не высказанные, бывает стыдно?
— Вы думаете, у других не возникают такие мысли? А если так, то почему надо стыдиться того, что присуще всем? Просто надо научиться понимать и прощать такие непроизвольные проявления. Это особенность нас людей. Мы не полностью рассудочны, мы эмоциональны, чувствительны, и в этом наше счастье и наша сила. Научиться управлять своими эмоциями, не сдерживать, а направлять в нужное русло, вот чего нам не хватает. Думаю, открытость будет очень даже способствовать умению управлять своими эмоциями. Это сейчас под маской спокойствия можно спрятать бурю эмоций, а когда такой возможности не будет, разве не научится человек правильно направлять свою эмоциональность?
— И с чувствами так же будет? Все будут знать, какие чувства и к кому я питаю?
— Конечно. Зачем скрывать то, что и без всякой телепатии видно? Я даже надеюсь, что чувства из-за своей открытости станут чище и понятнее. Конечно же, всему этому надо учиться. Возможно, это будут сначала узкие группки близких по духу людей, живущих полностью открытой жизнью в своих коллективах. А когда они поймут, что развились до того, что им просто нечего скрывать, то объединятся с другими. Когда-нибудь все человечество научится жить открыто, не прячась от остальных. И, надеюсь, что это произойдет достаточно скоро. Мы не вправе терять много времени на самоусовершенствование. Нас ждет вселенная. Нас ждут ее проблемы и беды. От нас ждут помощи и решений. Теперь, когда мы знаем свое место в мироздании, от нас требуется полная самоотдача, чтобы это самое мирозданье сохранить. Да и антивселенной требуется наша помощь, несмотря на все заявления захватившего там власть разума о полном благополучии всех ее обитателей.
— И вы думаете, люди примут такую жизнь, и такую сверхзадачу?
— Я на это надеюсь. И еще я надеюсь, что найду единомышленников, и они мне помогут. Я знаю твердо, что не должен единолично принимать решения. Каждое из них должно быть принято и одобрено всеми, кого оно касается.
— Я вас понимаю, но не готова еще принять все, что узнала сегодня. Я подумаю надо всем этим. А могу ли я рассказать о том, что узнала кому-нибудь?
— Конечно, но желательно только тем, кому вы доверяете. Можете даже дать возможность желающим встретиться с нами. Для этого, я обяжу перком принимать ваш вызов в любое время.
Они расстались. И, как показалось Максу, расставание даже вызвало у Лены облегчение. Похоже, она так и не смогла до конца понять и поверить. Ну что ж. Первый шаг был сделан, нужно было продолжать, хотя и не совсем ясно было с какого конца браться за вставшие перед Максом и Велией проблемы. Макс перенес себя и Велию на брег ручья, того самого, земного, по образу которого и был сооружен речей их встречи. Они сидели в самом памятном и любимом Максом уголке, и обменивались мыслями, словно продолжая давно начатую беседу.
— Я только сейчас начинаю понимать, что мы с тобой затеяли, Макс. Люди непонятны нашей расе, надо было стать хоть немного человеком, чтобы ощутить, какие перемены несет в себе эксперимент, и как трудно с человеческим мышлением, сложившимся тысячелетиями, пойти на него. Может, в самом деле, мы допустили громаднейшую ошибку, ограничив людей на заре их развития? Может, развиваясь с самого начала со своим даром, человек пошел бы по совсем другому пути? И вовсе не обязательно, что вселенная была бы уничтожена. Да, искорежена местами, всякий ребенок в своем развитии проходит через период, когда ломает игрушки. Но и у него остаются любимые детские вещи и прекрасные воспоминания о детстве. Может, в самом деле, и нужна была какая-то жертва, чтобы направить развитие вашего разума в нужное русло. Ведь и сейчас вы, по сути, дети, а мы все же даем вам в руки силу ни с чем не сравнимую. Не ограничь мы вас, может, эта сила давно уже была бы изучена и направлена в нужное русло?
— Возможно. Вполне возможно так оно и было бы, но что сделано, то сделано, и былого не вернешь. Я ведь тоже очень многое понял сегодня впервые, и ощутил тоже в первый раз. Люди не всегда рвутся к новому, чаще они этого нового просто боятся. Из-за невозможности постичь, из-за неясности перспектив, из-за нежелания перемен, из-за многих и многих причин, но именно боятся. Даже в этой Лене, в смелом и умном человеке на первом месте оказался страх, страх за свой мир, за мир созданный ее воображением. Страх оттого, что кто-то сможет умышленно или случайно протопать по этому ее внутреннему миру своими грязными ногами, и наоставлять кучу незаживающих ран и несмываемой грязи. Наша разобщенность, недоступность мыслей, невозможность понять замыслов человека привела к устойчивой потребности создавать свой внутренний мир. И не всегда он бывает таким уж идеальным. Иногда он несет удовлетворение только его создателю, а остальным жителям этого придуманного мира одно несчастье и несправедливость. Я думаю, мы люди даже умели ощущать все эти придуманные миры, не вдаваясь в подробности, воспринимали их только чувствами, ощущениями. Наверное, этим только и можно объяснить наше отношение друг к другу. Меня всегда удивляло, насколько несправедлива любовь. Самая красивая девушка обязательно полюбит какого-нибудь замухрышку, а самый умный и достойный мужчина, чаще всего оказывается связан, с далеко не самой достойной его женщиной. И самое удивительное, что они очень часто бывают счастливы. Как говорится в наших сказках, и жили они долго и счастливо, и умерли в один день.
— Я тоже заметила это. Мы никогда не могли разобраться, в чем тут дело. Наверное, ты прав, все дело в вашей чувствительности. Видимо не владея до конца своими скрытыми способностями, человек все же их чувствовал.
— А не разрушим ли мы нечто прекрасное, сделав внутренний мир человека общедоступным? Не навредим ли мы этим человеку вообще?
— Не знаю, Макс. Ты, наверное, удивлен услышав это слово из уст плазмоида, но это правда. Не знаю. И не только я одна не знаю, а и все мои сородичи. В одном мы твердо уверенны, нельзя давать возможности сразу всем, это может убить человеческий разум, и вообще уничтожить человечество, как таковое. А потерять вас, равносильно тому, что потерять и всю вселенную. Видимо поэтому и называется экспериментом то, что мы с тобой делаем.
— И как же быть?
— Продолжать, не все еще потеряно, ведь ты же не побоялся открыть свой внутренний мир, и это не привело тебя к гибели, и даже умопомешательство тебе не грозит, а раз есть ты, то есть надежда, что ты не одинок, и, в конце концов, мы все же добьемся своего.
— В логике вам как всегда не откажешь, а в чувствах? Что ты чувствуешь как человек? Что тебе говорят приобретенные человеческие чувства?
— Это трудно передать. Мои чувства еще очень несовершенны, я ведь еще не совсем человек. Но что-то подсказывает мне, что мы делаем человечеству больно. Не все во мне согласно с логикой. Есть какое-то непонятное ощущение, что надо быть очень и очень осторожными. Что-то такое, что напоминает действия хирурга, делающего человеку больно, чтобы спасти его. И аккуратность действий должна быть хирургической, основное правило всегда и везде, не навреди.
— Опять же логично, но уже с чувством. Что ж хирурги человечества, вперед. И какова же будет наша следующая операция?
— Думаю, есть смысл пообщаться с людьми, которые все же интересуются неизученными возможностями человека, которые вопреки общепринятому мнению все же изучают эту тему, и пытаются хоть что-то понять.
— И как ты собираешься таких людей найти? Я не думаю, что они известны, наверняка эти их мысли скрыты. Ты же не думаешь, что мы сможем прослушать мысли сразу всех землян?
— Не думаю, но есть и другое предположение. Наверняка об интересах хозяина знает перком, даже если эта информация и закрыта за семью печатями, думаю, используя технические возможности плазмоидов, мы сможем до нее добраться.