Все арестованные сознались в совершенных злодеяниях и были преданы казни.
...Теперь, когда власть моя упрочилась, я чаще стал задумываться о возможности новых измен. Я приказал прорубить в стенах купольного зала проход в подземелье. Если мне понадобится бежать, потайные ходы приведут меня на берег моря, где всегда наготове стоит снаряженное судно.
Рабов, которые прорубали ходы, мы уничтожили - тайну знали двое: Липцефий и я.
Внезапно жизнь моя омрачилась новыми неприятностями. Липцефий пронюхал: в городе появились люди, сеющие крамолу. Они выступают на площадях перед народом, говорят, будто я, присвоивший власть, действую вопреки законам богов.
В тот же день, сопровождаемый стражниками, спустился я в хранилище. Там все было по-прежнему: полыхало пламя вечного огня, зажженного богом. Старый Бензелен листал тяжелые страницы.
- Ты посмел разглашать тайны, заключенные в книгах? спросил я.
- В этих книгах нет тайн, - возразил Бензелен. - Там сказано другое: знания доступны всем и должны распространяться в народе. Я обучил многих юношей чтению, они сумели лучше меня постичь мудрость книг. Я стар - пора подготовить мне замену.
Я сказал, что это моя забота, и приказал выселить полоумного старика из города. Сам я надолго засел в хранилище. Мне доставляли пищу, и я не поднимался наверх.
Вместо трех толстых книг, оставленных богом, я сочинил одну. В моей книге все было почти так же, как и в божественных, только я немного изменил текст. Написанное мной было проще и понятней. В книгах говорилось: все народы, населяющие землю, равны. Я написал: все равны, но народ Бойекунуйи избран богами, чтобы повелевать остальными. В книгах было сказано, что править страной должны свободные избранники народа, а главенствует над ними один, назначенный на два-три года. Я заменил это место. Теперь оно читалось так: "Страной правит поставленный богами Властитель. Старейшины назначаются им и помогают управлять страной. Их сыновья наследуют место в собрании". Еще в книгах было сказано, что земля круглая. Я написал: "Земля плоская, как блюдо, и плавает в океане. Всякого, кто говорит иначе, считать изменником".
Это было просто и понятно. Во всех школах страны я повелел учиться по моей книге.
Дальнейшая жизнь текла безбедно. Старейшины теперь собирались только по воле богов, а волю богов знал один я. Церемония начиналась так: при моем появлении все вставали и, воздевая руки кверху, молили:
- Боги, ниспошлите нашему Властителю долгую жизнь на радость его подданным. Подумайте, о боги, что станет с нами, когда вы призовете Его к себе?!
От самых вершин ледяных гор начинались истоки реки, в устье которой была столица Бойекунуйи. Земляные и каменные запруды сдерживали воду, накапливая ее в громадном озере. В годы, когда не было дождей, вода из водоема по каналам растекалась на полях, спасая урожай. В пору дождливых лет излишнюю воду выпускали в море. Озеро внутри страны стало излюбленным местом моих развлечений. Мы устраивали там катания на лодках.
Однажды я обронил свой меч на середине озера. Я велел поднять шлюзы и спустить воду. Двое старейшин, бывших со мною, пытались остановить меня: вдруг вода понадобится на поля. Я сказал, что лето будет обильно ливнями, и они не посмели спорить.
В тот год дождя не было совсем - урожай сгорел. Народ голодал. Липцефий сообщал: снова появились смутьяны, подстрекатели, они обвиняют в неурожае меня. Нужны были срочные меры, и он предложил объявить войну вреллам, а также раскрыть внутри страны новый заговор. Это отвлечет людей, направит кривотолки по другому пути. Я благословил его, моего верного слугу.
Я сидел в тронном зале один, когда за стенами послышался многоречивый шум. По моей спине пробежал холод, я нащупал под накидкой рукоять кинжала. Шум нарастал, как гул прибоя.
Я громко позвал Липцефия. Он вбежал торопливо, не соблюдая церемониала. Он был без накидки в одной набедренной повязке, с оголенным кинжалом в руке. По лезвию стекала кровь. Приближаясь ко мне, он на ходу сунул кинжал в ножны.
- Бунт! - сказал он. - Это слово вошло в меня, как удар копья. - Они восстали. Они говорят, что не будут воевать с вреллами, и спрашивают: почему нет хлеба? Почему дети их должны голодать, в то время как во дворце устраивают пиры?
- Где они? - спросил я и подумал о бегстве.
- Они во внутреннем дворе. Они пытаются ворваться сюда.
- Пустить в ход дворцовые копьеметы, - распорядился я.
Едва он вышел, я схватил ручной копьемет, открыл потайной ход в стене. Я поднялся наверх и спрятался в тени ниши. Все, что делалось внизу, мне хорошо было видно.
Липцефий вышел к народу. Он пытался говорить, но его не слушали. Камень, брошенный кем-то из толпы, рассек ему голову. Липцефий рукой подал знак - тысячи копий, нацеленных в толпу, вырвались из деревянных гнезд, пронзительно запели, разрезая воздух своими оперениями. Люди в панике бросились вон, но копья с бронзовыми наконечниками настигали их всюду, Липцефий ладонью вытирал пот с лица.
Я действовал так, будто все продумал заранее: приставил копьемет к стене и тщательно выцелил Липцефия между лопаток. Затаил дыхание и услышал, как колотится сердце. Потом я нажал спуск. Оперенная стрела с визгом вылетела из копьемета по преданию, юный бог, посетивший страну, придумал это грозное оружие для защиты от хищных зверей. Стрела вонзилась между лопатками. Липцефий упал замертво. Стражники удивленно и испуганно озирались, не понимая, откуда пришла смерть.
Я побежал вниз. Помню горький и кислый смрад плесени. Он казался мне запахом крови. Я поскользнулся на ступенях и едва не упал. Больше всего я боялся запачкать одежду кровью, как будто на лестнице в самом деле была кровь.
Впервые за последние годы старейшины сами явились во дворец. Я сидел на троне и ждал. Я слышал, когда они входили, но сделал вид, что погружен в свои мысли и не замечаю их. Они подступили вплотную к возвышению и остановились. Один из них кашлянул.
Я поднял голову. Я знал: лицо мое выглядит изможденным, но твердым - таким и должно быть лицо Властителя в минуту тяжелых испытаний.
- Случилось ужасное, - сказал я. - Боги скорбят об утрате, понесенной нашим народом. Гнев и жалость богов не могут вместиться в моей груди. Злоба и коварство врагов Бойекунуйи достигли неслыханных размеров. Даже начальник стражи Липцефнй оказался предателем.
Я видел, что мои слова поразили старейшин.
Я говорил о подлых изменниках, которые сеют смуту, распространяют ложные слухи. Народ в слепоте своей поверил им. Люди пришли во дворец. Я отправил Липцефия спросить, что они хотят, но предатель отдал распоряжение пустить в дело дворцовые копьеметы, которыми он не смел распоряжаться без моего согласия. Боги покарали начальника стражи: одна из стрел поразила его самого.
Я возвысил голос:
- Старейшины! - сказал я. - Идите и рассказывайте всем, что делают враги с людьми Бойекунуйи - нашей многострадальной родины. Пусть гневом наполнится сердце каждого честного гражданина.
Я назначил нового офицера начальником стражи и приказал арестовать всех родных и близких Липцефия. Тех старейшин, которые были со мной. когда я приказал спустить воду, я тоже велел арестовать. Их обвинили в предательстве. Назначенные мною судьи разобрали дела изменников.
Потом был последний сон.
Я вижу центральную площадь столицы. Народ празднует сегодня десятилетие всеобщего счастьядесять лет моего правления. На середине площади установлен помост. Оттуда я покажусь народу на несколько минут. Меня мучает дурное предчувствие, хотя никакая опасность не может угрожать мне. Вся церемония продумана до малейших деталей. На площадь будут допущены только избранные. Все проходы охраняются войсками личной стражи. Каждого, кто проходит на площадь, осматривают-пронести оружие невозможно. На крышах зданий расставлены охранники. Они вооружены только мечами и кинжалами - дальнобойных копий и стрел у них нет. Это предусмотрено на тот случай, если кому-нибудь из них взбредет на ум выстрелить в меня.
Настало время идти. На мне под плащом кольчуга: грудь и спина надежно защищены. Отряд телохранителей шагает по сторонам и сзади. Каждый шаг, который я делаю, кажется мне последним. Я вымученно улыбаюсь и вижу лица, не отличая одно от другого. Все-таки их слишком много пустили на площадь. Если они вздумают напасть, даже вооруженная охрана не сдержит натиска. Да н на охрану нельзя полагаться.
Наконец я приблизился к помосту и поднялся. Здесь я почувствовал себя уверенней. Торжествующий рев толпы не смолкает. Он наполняет мое сердце радостью: они любят меня. К возвышению приближаются девушки - самые красивые девушки Бойекунуйи. В руках у них букеты цветов. Красавицы по очереди поднимаются на ступени и дарят мне цветы. Я должен сделать незаметный знак начальнику стражи, и лучшую из них сегодня ночью приведут ко мне. Я не знаю, на ком остановиться.
Вот самая юная. Может быть, она и не самая красивая, но меня трогает искренность чувства, с каким девушка прижимает к своей груди громадный букет. Она медленно и робко поднимается по ступеням. Я подбадриваю ее улыбкой и делаю знак начальнику стражи: сегодня ночью ее приведут в мои покои.
- Как тебя звать, красотка? - спрашиваю я, когда девушка приблизилась.
- Месть, - ответила она без улыбки.
Я вздрогнул и побледнел.
- Какое странное имя дали тебе, - сказал я.
- Меня зовут Месть, - повторила девушка и резким жестом протянула мне букет. Я не успел взять его - цветы упали. Под ними я увидел обнаженный клинок. Лезвие вошло мне в грудь у верхнего обреза кольчуги:
Кто-то крикнул:
- Измена!
Больше я ничего не слышал. Рядом со мной появились чьи-то ноги в сандалиях, плащи и разорванное на куски небо...
Для меня настоящего десять лет этой чужой жизни со всеми подробностями проходили за одну ночь. Я просыпался измученный. Самое странное, что с моей смертью во сне галлюцинации не прекращались. Правда, дальше я видел хаотические обрывки. Многое трудно вспомнить - слишком все это было отрывочно и бессвязно.
Вот один из этих снов.
Я наклоняюсь и поднимаю с земли затоптанный меховой браслет.