В дом их впустила еще не старая женщина, видно, свекровь. Волосы ее перевязаны черным платком, и одетая в траурную темную кофту с черной юбкой. В этом доме уже царил траур, о чем говорили завешанные зеркала, погашенный экран большого телевизора, и запах лекарств и холодной смерти. У женщин, видать, даже дом протопить не хватало сил.
В маленькой комнатке на большой железной кровати полусидя, полулежа, лежал бледный, худой, с большими печальными глазами, истерзанными болью и ужасом приближающегося конца, мальчик. Видно, что он уже не верит в светлое будущее и возможное исцеление.
У Влада вдруг промелькнула мысль о зеленых человечках, как сразу в голове, словно внутренним зрением, он на экране увидел этого мальчишку внутри зеленого пузыря, словно воздушного прозрачного шара, наполненного зеленым дымом. Резко перебросив взгляд на женщин, он увидел на экране два прозрачных дымчатых шара с ними внутри. Это и есть основное население планеты, которое таким изощренным методом вытесняет зеленых. Еще один способ истребления: убийство вирусом. Влад весело хмыкнул, чем удивил и обидел Марину.
— Успокойся, девочка, — бодро произнес Влад, похлопывая ее по плечу. — Все хорошо. А теперь, женщины, покиньте меня и займитесь домом. Протопите и приберитесь. А то развели свинарник. Даже там, среди свиней жизнью пахнет, а вы пропитаны кладбищем. Быстро и шустро, а я поколдую над пацаном. Потом продолжим диалог.
Ошарашенные и сбитые с толку, женщины, однако подчинились и безропотно приступили к выполнению команды. А Влад сел на край кровати и взял мальчишку за руку. Но потом передумал и решил немного изменить ход эксперимента. Тем более, что у него сейчас иной арсенал оружия для борьбы с недугами подопытных особей. Алику он спасал собственной защитой, сливаясь с ней воедино. А сейчас у него появились инструменты, специально предназначенные для таких миссий. Поэтому в данный момент он будет исцелять без влияния на время и без прямого контакта, давая команду и принуждая бороться за жизнь через центр управления собственного организма, влияя на диспетчерский пункт, приказывая восстанавливать пораненные и дефектные органы до состояния, соответствующего норме, запрограммированной генами. Даже если дефекты заложены с рождения, то Влад приказывал менять и моделировать, списывая с его самого. Он словно видел на мониторе движения волн и сигналов, исходящих от Влада и пробивающих зеленую оболочку мальчика, проникая в его больное тело и устраивая там сплошной скандал и суету, затягивая новыми клетками шрамы, меняя больные участки на здоровые, растворяя мертвые клетки, расщепляя их на энергию и строительный материал.
Внутри зеленого шара и тела мальчика шел капитальный ремонт и строительство. Влад не вникал в суть, да еще его медицинские и анатомические познания находились на нижайшем школьном уровне, но ему и не требовались детали. Главное в подчинении автоматики и ее понимание требований, которые сводились к одному: вот вам я, как образец идеала, а ваша задача из пациента сотворить аналог меня в тех масштабах и пропорциях, которые соответствуют массам тел. И Влад чувствовал это подчинение и сам процесс обновления. Мальчишку для его же благополучия отправил в сладкий сон. Давно забытый сон с чудными сказочными видениями. Его легкая сонная улыбка говорила о сказке, куда попал его разум. Наверное, там много красоты и вкусного. Потому, что по уголку плотно сжатых губ проступила голодная слюна. Приятное и вкусное виделось, но в желудок не попадало. Ничего, пацан, сейчас женщины приготовят тебе твое любимое блюдо, а оно, скорее всего, пахнет котлетой и гречневой кашей. Угадал? Поспи пока, а я дам команду женщинам.
Все кончено. Мальчишка не просто здоров, а готов пройти медкомиссию в летчики наравне с Владом. И если его сейчас разбудить, то он потребует массу жратвы и побежит во двор гулять к сверстникам. Но на пару дней мы прикуем тебя к постели. Требуется видимость реабилитационного периода.
Когда он вышел к женщинам, то невольно рассмеялся. Они так смешно и напугано уставились на него, что сразу он и не знал, что сказать. Но быстро сбил смех, принял серьезный вид и усадил женщин за стол.
— Буду краток. Ты, Марина, пока не торопись с отъездом. Мне еще полтора года служить. Потом я тебя с Павликом хочу пригласить, но куда, сам еще не определился. Про сегодняшний случай обе забудьте — мне реклама без надобности. Я имею совершенно иные планы, и поэтому никому и ни про что говорить не надо.
— Ты можешь говорить человеческим языком и просто ответить, что с Павликом? — не выдержала Марина загадок Влада. — Я ничего веселого в этом не вижу. Мать с лекарств не слазит, у меня самой состояние полуприпадочное, а он загадки задает.
— Спокойствие, женщины, только спокойствие. Говорить будем не долго, но и не совсем понятно. А я тебе не обещал все по полочкам раскладывать. И раскрывать свои секреты не планирую в ближайшее столетие. Тебя волнует состояние пацана? Так заявляю — отличное. Не только жить будет, но, вполне вероятно, переживет внуков своих сверстников. Я так решил, и пытаюсь тебе объяснить, чего хочу. В бога я не верю, но скажу библейским лексиконом, так быстрей поймете. И под богом я подразумеваю его — космос. Ему нужен твой Павлик.
Марина побледнела, а свекровь скоротечно несколько раз перекрестилась.
— Как это нужен, он умрет? — испуганно и неуверенно спросила тихо Марина и убежала в комнату к сыну. Вернулась через минуту бледная, трясущаяся, на грани обморока. — Он…он… — ей даже страшно было произнести это слово.
— Спит и проспит еще сутки. Трупы ему, — Влад ткнул пальцем в небо, — без надобности. Я не хочу объяснять, зачем и почему он нам нужен, но перспективы твои лично и Павлика обрисую. Живи пока здесь. С мужем, как понял, разведешься.
— Я ее не брошу, — женщина села рядом и обняла Марину.
— О вас, мадам, пока не идет речь. В любом случае вы останетесь с сыном. Природа так устроила. И вы очень благородно поступили, оказавшись в ужаснейшую годину рядом. Но теперь все хорошо, и ваше материнское чувство победит, тем более, жалеть больше некого. Но ты, Марина, обязательно разведись. Нельзя такую подлость прощать. И в моей коммуналке не место подлецам. Через полтора года я устроюсь где-нибудь, приживусь, где, пока не определился, но время на раздумье есть. Затем позову к себе. Не в жены. Заявляю сразу и категорично. Можешь плохо думать или обижаться, можешь возмущаться моей наглостью, но мне больше понадобится твой сын. Как я понимаю и не настаиваю, но его ты мне не отдашь. Поэтому заберу вас обоих. Все вопросы быта решу сам, тебя это не должно волновать. Потом, не скоро, возможно и поясню более подробно. А пока, женщины, к утру сварите-ка вы мальчишке гречневую кашу с котлетами.
29
Ужас и незащищенность парализовали тело и разум. Нужно что-то делать, но сообразить не получалось. Надо бежать, но ноги не подчинялись. Она слышала возле входного окна голоса родителей, и попытки его взобраться по лестнице.
— Не сходи сума, — кричала она. — Сроду ее там нет. Да она бы просто сдохла там. На этом чердаке даже мыши не выживут. Гробанешься, все кости переломаешь.
— Не базарь. Дурды видел ее на чердаке. Там она прижилась, падлой буду.
— Ну и хрен с тобой. Даже хоронить не буду, здесь во дворе зарою.
— Доболтаешься у меня, саму дура, зарою.
Света слышала, как осторожно взбирался он по ступенькам к ее убежищу. Это означало конец. Они не позволят ей тут жить, а в любом другом месте она точно не выживет. Когда в проеме показалась его голова, Света схватила покрывало и забилась с ним в темный угол, закрываясь с головой, чувствуя его шаги, приближающиеся к тайнику.
— Здесь живет, холера, я же говорил, — он схватил в охапку одеяла и зимнюю одежду и сбросил все тряпки на землю. — Я нутром чуял, что здесь обитает эта зараза. По головам ходила. И это точно она ворует бутылки. Посмотрю, как ты на голых досках зиму перезимуешь. О! — радостно воскликнул он, обнаружив подвешенный на балке мешочек с сухарями. — Харч нашелся. Хитрая бестия, запасливая, вся в этих придурков родичей, — и бросил весь запас продовольствия вниз под радостный клич родительницы. Но ему этого показалось мало, и он еще больше решил по геройствовать перед женой. Высунувшись из окна и наступив одной ногой на лесенку, он победоносно крикнул:
— Теперь точно конец ей! — и топнул ногой. Прогнившая ступенька треснула, и он, хватаясь за воздух руками и махая ногами, рухнул под ноги жены. Она с ужасом завопила, заламывая руки и разбрасывая в истерике тряпки по всему огороду:
— Убили, убили, спасите!
Света выползла из укрытия и осторожно посмотрела вниз, где с неестественно завернутой ногой и закрытыми глазами тихо лежал родитель, а рядом кричала и звала на помощь его жена. Но сухари успели уже перекочевать в дом, а тряпки разбросаны и втоптаны в грязь. Но и это богатство, пока соседи вызывали скорую помощь, родительница, что сумела, перетащила в дом.
Скорая помощь приехала через полчаса. Из разговоров стало понятным, что он жив, но сломана нога и сотрясение мозга. Машина увезла их обоих, и Света по-быстрому спустилась вниз и забежала в дом. Сухарей нигде не было. Не было и зимнего пальто, без которого она зиму не переживет. Наспех собрав кое-какие одеяла и покрывала, она в спешном порядке все перетащила на чердак. Нигде не было и ее рукодельницы. А это означает, что она не сумеет ничего себе пошить. И самое страшное — отсутствие запасов сухарей. Зима уже началась, а Света лишилась столь необходимого для выживания.
Этого и следовало ожидать, долго ей жить они так или иначе не позволили бы. Им очень нужна ее смерть. А Светлана, как назло, еще сильней хочет выжить, только с каждым днем ее желание становится все более недоступным.
Холодно. Света закуталась в одеяло и искала выход из тупика. Утренний мороз окончательно добил своим приговором, невозможностью искать еду, вернее, бутылки на еду. Алабая кормили рано и под присмотром. На ночь в кастрюле не оставалось ни крошки. Поборов стыдливость, Света бегом в кофточке и рваных башмаках неслась к магазину, но знакомой тети Веры не было. Напарница же представляла угрозу. Потом осмелилась, набросила на себя покрывало и пробежалась по знакомым местам в поисках бутылок. Но землю припорошило снегом, а копаться в мерзлой земле наугад не имело никаких шансов. Наутро после таких изысканий резало горло, слезились глаза. Врагов в доме не было, но противником выступил холод и болезнь. И только теперь она поняла, как близка и реальна смерть. Но очень больно и трудно дожидаться ее. Она близка, но еще придется пострадать. Хоть бы маленький кусочек сухарика, а потом и умереть можно. А может пойти в интернат попроситься хоть на зиму? Чувствуя, что, еще чуть-чуть и силы окончательно покинут ее, Света с трудом, непослушными руками цепляясь за обледеневшие ступеньки, покинула убежище. И, вся дрожа от мороза сверху и жара изнутри, уныло, как на эшафот, поплелась на другой конец города, где еще дедушка показывал ей интернат, где проживали, в основном дети из кишлаков и аулов.
Она еще не знала, что скажет, но это единственная надежда на выживание. Чем ближе уже виднелось трех этажное кирпичное здание, тем труднее шли ноги, и тревожнее билось сердце.
Во дворе было много детей, суетились взрослые. Хорошо одетые, тепло. Щеки смуглые, но розовость просматривалась.
— Так, что это еще за оборванка? — воскликнул в очках, наверное, главный. — Сания Аксановна, быстро убрать, комиссия уже на подходе, а у нас такое. Девочка, ты, где живешь?
— Мурад Шуралиевич, она не наша, наверное, приблудилась.
— Ты чего молчишь, тебя не научили отвечать старшим?
Света пыталась что-то сказать, но холод и боль сковали горло, и она даже промычать ничего не сумела, чтобы убедить их в умении говорить.
— У тебя дом, родители есть?
Света кивнула головой и поняла, что поступила не совсем разумно. Реакция хозяина интерната не заставила себя долго ждать.
— Так, быстренько отсюда, марш домой. Прогоните ее.
Такую команду словно и ждали несколько, невдалеке игравших, мальчишек. Они подбежали к ней и, смеясь, пиная, выкрикивая обидные слова, вытолкали ее за ворота. Света понуро плелась к своему знакомому месту на реке, где уже не первый раз она хотела броситься в ее бурлящий поток. Может сейчас в мороз ей повезет, и река примет тело с его болячками и страданиями, и вынесет в океан, если по пути не съедят голодные рыбы. Чтобы не размышлять на берегу и не философствовать на житейские темы, она без остановки сиганула в обжигающую ледяную бездну. Вода словно ждала ее и с радостью подхватила, завертела, выбрасывая на поверхность и утапливая в глубину.
Нет, только не это. Этого просто не может быть, ведь она уже ощутила запах смерти, ее прикосновение, вода поглотила и приняла ее. Но как, же она опять оказалась на камнях. Мокрое платье и кофточка покрылись льдом и трещали при движении. Смерть отказалась от нее. Видно, мало она мук перетерпела, не всю боль познала. А если остаться лежать, то ведь можно замерзнуть?
Но Света уже не верила и понимала, что ее уже ничего не спасет. Придется возвращаться в логово и продолжать свое существование. Оно же должно кончиться когда-нибудь?
Как дошла, как забралась на чердак, все случилось, как в страшном сне. А затем провал в тартары с пеклом, огнем, захватывающим дыхание. Очнулась от громкого матерного крика дяди Миши. Сумела доползти до оконного проема и глянуть, что же произошло с добрым соседом, какая неприятность заставила матерно ругаться во весь двор. Дядя Миша просто поскользнулся и упал с крыльца. А рядом лежал мешок картошки. Он, видать, по поручению тети Жени нес с погреба мешок картошки, не полный, но более половины, и на крыльце поскользнулся и больно ударился.
Уже в открытых дверях он продолжал кричать, что тетя Женя пусть сама теперь идет за своей картошкой. Рядом с мешком сидел алабай, и Светлане показалось, что он ухмылялся над бедой хозяина.
Уже потом через пару дней Света все гадала, как это могло получиться, но сейчас она быстро спустилась по лестнице вниз, нырнула в лаз, схватила мешок, и через минуту уже с этим мешком обессиленная упала на голый пол.
Сколько прошло времени, определять не кому и не для кого, но очнулась Света, закутанная в одеяло в объятиях с мешком, так, же нежно укрытого одеялом. Она счастливо улыбнулась, достала из мешка картофелину и с жадностью впилась зубами. Вкуса и сытости не услышала, но чувство наличия в животе большого корнеплода успокоило и разморило, и она снова уснула, только уже спокойным размеренным сном. Сладким. Где-то по ее подсчетам, считая по количеству засыпаний и просыпаний и рассветов с темнотой, дней пять, шесть она грызла картошку, не вылезая из-под одеяла, сидя в обнимку с мешком, засыпая после каждой картофелины. И, когда почувствовала какие-то незначительные силы в себе, попробовала встать походить по полу, делая небольшие упражнения. Но быстро уставала и вновь засыпала, обнимая бесценное богатство. Внизу тихо, никого. Видно, пока он в больнице, родительница по своим друзьям пьяницам шатается. Спускаться вниз не имело смысла. И не было сил. В туалет после картошки не хотелось.
Света приблизительно подсчитала, что этого продукта по мизеру хватает месяца на два. А там обычно наступает тепло, тает снег, и она пойдет собирать "подснежники", бутылки на хлеб. Болезнь медленно, но уверенно покидала организм. Для поддержания энергии продукта хватает, даже можно читать и решать задачи. Света даже вычислила, что по калориям четыре средних картофелины в день при ее физической нагрузке вполне достаточно. А имеющегося количества до теплых дней хватит. Хлебушка сильно хочется, но идти на поиски и тратить энергию на авось не стоит. И к тете Вере рискованно идти, вдруг она еще не появилась. Но и просить стыдно, когда еда еще есть. Ведь тетя Вера долг не берет, прощает.
30
Огромный могучий тягач тащил, пыхтя и кряхтя, на платформе еще больший размером самого тягача, схожий по величине с приличный гараж, деревянный ящик. Впереди буксира шла машина ВАИ с мигалкой и включенной сиреной, громко предупреждая встречный транспорт принять вправо и пропустить крупногабаритный нестандартный груз.