И как только после развода техсостав уходил на аэродром и в свои рабочие мастерские, расположенные рядом за КПП буквально в нескольких шагах от штаба, летный состав занимался самостоятельными подготовками своего политического и технического уровня, не забывая о физподготовке. Кормили исправно три раза в день. Очень хорошо и много кормили. Рядом с клубом располагалась санчасть, хозяин которой от скуки ежедневно интересовался здоровьем у здоровых летчиков, уговаривая не скрывать от него никаких недугов, чтобы подавлять любую хворобу в ее зачатии.
Если бы не мамаши с маленькими детьми и их проблемами, дисквалификация врача, лейтенанта медицинской службы, так же призванного на три года из запаса, была бы обеспечена. Сергей, как звали доктора, на гражданке работал в детской поликлинике педиатром, так что ему еще кое в чем повезло. Обращений по детским вопросам один-два в день было.
Подготовка к командировке стопроцентно завершена. Присмотреть за Татьяной Сафин, к которому приехала жена с двумя детьми, обещал. Стрельбы из пистолета и бортового пулемета сдал на оценку хорошо с плюсом. Мал-мал, до отлично не добрал. Одним словом, к выполнению задач по защите границы готов.
6
Боль. Она была везде и всюду. Казалось, что расселилась по всему организму и изводила, издевалась, мучила. Болело все, даже мысли.
Когда Света улетела под стол на веранде, то ей показалось, что это и есть долгожданная смерть, явившаяся за ней, что бы отвести к любимым бабушке и дедушке.
— Добавь ей, чтобы не вякала, — крикнула женщина мужчине, довольная своей выходкой. Но мужчина повел себя немного для нее неожиданно. Он со всего маху ударил женщину в лицо.
— Ты что, сума сошел! — завизжала женщина, очутившись вмиг с окровавленным лицом на полу возле окна. — Ты мне челюсть сломал, скотина.
— Если у самой мозгов нет, так у меня в долг попроси, дура безмозглая. Теперь заткнись и слушай сюда. Старый пидор хату записал на эту ссыкуху. Ходил сейчас, все узнал. И теперь продать ни хрена не выйдет. Облом. Пока эта не сдохнет. А сдохнуть она должна сама без твоей помощи. А ты ей чего всю вывеску раскрасила? В тюрьму хочешь? Так сразу все загребут, ничего нам не достанется. И эта хибара, и твоя конура.
— Так я теперь молиться на нее должна и за свои кровные кормить? А харя у нее не треснет? Мне больше делать нечего.
— Никто тебя любить и кормить не просит. Но для всех соседей ты станешь хотя бы просто родительницей. И плохого отношения никто не должен видеть, иначе вместе с ней и хату отберут. Никак не относись, но калечить без надобности только такая дура, как ты способна. Усекла?
— Все поняла. И морду расквасил, и дурой назвал. Вся харя теперь болит, жрать не смогу. А без рук нельзя было объяснить?
Все это Света слышала, лежа под столом на веранде, и поняла, что этот дом потеряла навсегда. С трудом выползла во двор. И, превозмогая боль и отдыхая на каждой лесенке, она взобралась на чердак, в свой "секретик". Где еще при жизни дедушки и бабушки устроила себе конурку. С непривычки, если посторонний даже и заберется на чердак, не сможет найти убежище, тщательно замаскированное среди стропил и подпорок между двумя дымоходами. Когда в доме топилась одна из печей, то от тепла дымохода здесь даже зимой в редкие морозы было тепло. Темно, но уютно. А если в одном месте слегка раздвинуть доски, то сквозь пробивающийся луч и читать можно.
Во сне боль временно ушла, позволив немного отдохнуть, но с пробуждением вернулась многократно усилившаяся. Казалось, что даже кончики волос болели от легкого шевеления. К боли присоединился голод, напоминая, что организм и так уже не первый день не получал никакой энергии. В чердачное окошко заглядывали звезды, и Света решила, что родители вероятно уже уснули, так как, когда уползала с веранды, слышала звон бутылок и стаканов. Сейчас стоило рискнуть и попытаться найти в доме что-нибудь съестное. Бидончик с теплой водой всегда стоял в ее конурке, и Света сквозь боль и слезы сделала пару глотков. Невкусная влага только усилила голод и придала решимости. Света пошла в разведку. Спускаться вниз по лестнице оказалось намного легче, чем взбираться наверх. Горело только кухонное окно, но там никого не просматривалось. Скорее всего, забыли выключить свет.
Дом сотрясал сильный двойной храп с сопением и покрикиванием. Поэтому Света без особой опаски вошла на кухню. На столе стояли две пустые бутылки и одна недопитая на одну треть, валялись кусочки хлеба, объедки вяленой рыбы. Все это она сложила в матерчатую сумку, висевшую над кухонным столом, вылила остатки вина в раковину, положила в сумку свою тарелку, ложку, кружку, ножик. Нашла несколько неполных пакетов с крупами, и вновь забралась с этим имуществом в свой тайный секретик. Обед состоял из нескольких кусочков хлеба, замоченных в кружке, так как жевать она не смогла. На десерт положила в рот рыбью голову.
Ну что ж, дедушка просил выжить. И она попробует. Ей противостоит сильный соперник, но пока никто не знает про этот секретик. Старая прогнившая лестница не позволит вдруг проникнуть на чердак, так как она опасно трещала под ее легким тельцем и уж вряд ли выдержит одного из родителей. Они не захотели стать папой и мамой, и с этого момента она в своих мыслях обозначит их просто местоимениями, как он и она с маленькой буквы. Они хотят ее смерти естественной, самостоятельной, но Света это им не подарит. Светлана объявляет им скрытую войну и переходит на ночной образ жизни. Тем более к вечеру они уже не в состоянии передвигаться, что позволит выполнять ночные рейды в дом. Хотя кроме мелких крох из еды не доставалось, но и этого вполне хватало для поддержания энергии в организме.
Через несколько дней боль утихла, только щека как-то затвердела и мешала жевать, но и к этому Света скоро привыкла. Вылазки пополняли запас пустых бутылок, на случай, если не достанется еды и придется сдавать их и покупать хлеб. Она потихоньку перетащила бабушкины наряды, бельё, рукодельницу, книги и целыми днями сидела на чердаке и читала, кроила из тряпок простенькие одежки. Решала задачки из дедушкиных учебников и тетрадей.
Они ведь с дедушкой все необходимое закупили для школы. Только вот теперь не знает, сумеет ли как-нибудь пойти со всеми вместе в сентябре в первый класс. Но впереди еще целое лето. Она надеялась, что за это время что-нибудь хорошее случится. Только что, она еще не успела придумать. Ведь ни дедушка, ни бабушка не оживут, а эти никогда не станут своими. Это враги. Враги смертельные.
Случилось, но не хорошее. Света выбрала момент, когда родители ушли из дома, и, как поняла, надолго, наверное, на работу, взяла несколько бутылок и пошла в знакомый магазин. Он располагался не очень далеко, но пройти пришлось через дворик детского садика, небольшую площадку, и ее поражали взгляды случайных прохожих, которые как бы отшатывались от неё, как отчего-то опасного и неприятного. А когда один мальчишка крикнул:
— Уродина, страшилка! — и бросил в неё комок земли, Света прибавила шаги и чуть ли не бегом влетела в магазин.
Две продавщицы и три посетительницы странно замолчали и расступились, пропуская её без очереди к прилавку.
— Тебе чего, девочка? — опасливо спросила продавщица тетя Вера.
— М-м-м, — пыталась что-то сказать Светлана, выставляя бутылки на прилавок, и вдруг с ужасом обнаружила, что не может говорить. Ей мешала затвердевшая щека, язык цеплялся за зубы.
— Сейчас, милая, — тетя Вера приняла бутылки и протянула ей 60 копеек. Но Света испуганно замотала головой, показывая пальцем на хлеб.
— На все? — переспросила продавщица.
Света торопливо закивала головой, чтобы тетя Вера не успела передумать, быстро затолкала хлеб в сумку и попятилась к выходу. Рядом с дверью возле столика с контрольными весами висело зеркало, и Света непроизвольно бросила взгляд в его отражение, отшатнувшись от увиденного в нем страшилища в замусоленном выцветшем измятом платье. Глубоко провалившиеся глаза, обрамленные болезненной синевой, перекошенные от распухшей щеки губы, сбитые в клочья темные распущенные волосы. Настоящая кикимора из ужастика. Но самое ужасное, что Света в нем узнала саму себя.
Больше торопиться никуда не надо. Дальнейшая борьба за существование потеряла смысл. Света опустила руки и, волоча по земле наполненную хлебом сумку, понуро поплелась к дому, уже не обращая внимания на пугливые взгляды прохожих и на едкие замечания мальчишек. Она просто не хотела дальше жить. Машинально забравшись на чердак, игнорируя боль в теле, забросила в угол секретика сумку и упала на лежак, лицом вниз, замерев в оцепенении, тупо проектируя в туманной голове способы ухода из этого мира.
Просто умереть, чтобы потом издевались над её телом, упаковывая в деревянный гроб и закапывая глубоко в землю, даже представлять, не хотелось. Нужно просто исчезнуть, раствориться, пропасть в никуда. Но тогда как, же дедушкина просьба? Он ведь просил пожить за него, за бабушку, чтобы порадовать хорошими новостями, придя на могилку. А о каких новостях можно говорить сейчас, как вообще жить такой уродиной, что даже не только на людях показаться, самой в зеркало страшно смотреться? Кому она нужна такая?
Все, твердо решено, только смерть. Это избавление от физических и душевных страданий. Исчезнет надобность в ночных вылазках за хлебными крошками и пустыми бутылками. Не надо станет прятаться и пугаться лишних шорохов, постоянно со страхом ожидая появления родителей. Она устала жить, со страхом быть увиденной, услышанной, быть лишней, никому не нужной. И никто в этой жизни больше никогда ее любить не будет.
7
— Ну, вот что, молодежь, объясняю основные правила жизни в командировке, — обратился капитан к молодому экипажу по прибытию в командировочный город Зайсан и размещению в гостинице. — Прежде всего, необходимо наладить в коллективе доверительные отношения. А они возникают только в непринужденной светской беседе. Чтобы лучше понять друг друга, что надо?
— Съесть с ним пуд соли, — подхватил Влад. — Или угодить друга в какую-нибудь беду. Можно самому вляпаться. Тоже хороший повод.
— Умеешь быть оптимистом, порадовал перспективами, — съязвил Тимошенко и продолжил. — Дабы не нарушать в организме солевой баланс, а я ой как пересолы ненавижу, для налаживания контактов требуется предложить более кардинальные варианты. С бедами и несчастьями тоже погодим. У них дурные склонности являться без ведома, и не к столу.
— Думаю, что выскажу общее мнение, — подытожил Шарипов, которого даже жена звала Женей, хотя имя у него было Реджепбай. — В свете изменения нынешних цен и, учитывая некоторые запасы химического элемента, который подождет более отдаленного срока командировки, считаю, что пяти рублей с каждой командировочной единицы будет вполне достаточно. Прошу сделать взносы, а Влада отправим в столовую за сухим пайком.
— Зачем сухой? — не согласился Влад. — В маленькую кастрюльку сложу все мокрое и горячее.
— Молодцы! — похвалил капитан. — Разбежались по объектам, а я столик сооружу.
Анатолий Иванович любил в командировках организовывать застолья. Летать на точках приходилось не много, два плановых вылета в неделю по четыре часа максимум, что позволяет одна заправка вертолета, и максимально раз в неделю вылет по тревоге или санзадание, если с кем-то приключится серьезное заболевание, неподдающееся лечению на заставе силами местных врачевателей. Или нарушение границы, что на этом горном участке вообще происходило редко. Так что основная деятельность экипажа — находиться в постоянной боевой готовности. Нет, нарушают границу даже очень часто. Просто пограничники в большинстве случаев справляются сами. Так как в горах проходимых троп не много, они все известны и контролируются. Получалось, что нарушитель лезет, как кролик в пасть удаву. Добровольно и с писком.
— Предлагаю первый тост за начало вашей военной, столь ответственной и необходимой Родине, службы. Не посрамим чести офицерской, закроем границы отечества на крепкий, как эта водка, и надежный, как наш вертолет, замок.
Выпили, много закусили, и завязалась длительная доверительная беседа, больше напоминающая нравоучения и наставления старшего товарища. Как уже отмечено, Анатолий Иванович любил выпить, особенно в командировках, так как водка уводила его в длительные воспоминания, которыми страстно хотелось поделиться. А более внимательных и добросовестных слушателей, чем подчиненная молодежь и не отыскать. Даже жена быстро заткнет рот, что делает домашнюю выпивку скучной и бессмысленной. На застольях, где и без него много желающих говорить, Анатолий Иванович тоже не очень любил присутствовать. Иное дело в командировке. Здесь он самый главный начальник, и слово можно получить только с его личного разрешения, и то сие под сомнением.
Уже в заключительной фазе застолья, когда вся тара светилась дном, и лекционную часть программы капитан Тимошенко выполнил, он позволил подойти к трибуне молодежи.
— Нет, Иваныч, ты не прав. Во всем соглашаюсь с тобой, но в этом вопросе много спорных моментов, — доказывал свою правоту Влад, хотя ему уже никто не противоречил. В командировках застолье допускало нарушение субординации, и основным местоимением в общении среди офицеров бытовало "ты". Утром с похмелья субординация возвращалась. А пока можно и командира по плечу похлопать. — Женщины, хоть и твари, но существа особого рода. Вот у тебя уже двое пацанов. И что? Все командировки страдаешь, с кем и под кем твоя любимая ночи проводит?
— Я, Влад, может первый год и переживал. Но у меня были хорошие учителя. Опытные старые волки научили простой формуле: если ты сам уже на второй день наостряешь свой нос на поиск самки, а через неделю и посудомойку Клаву за задницу хватаешь, то почему твоя должна из других клеток состоять? У неё точно такие же желания и хотения. И возможностей побольше твоих. Полный городок холостяков, не считая 50 самцов личного состава. И все как на подбор статные, горящие страстью, требующие выхода желаниям. И хитрющие стервецы. Поначалу нечаянно в подъезде зацепят, будто в тесноте сложно разминуться. Случайно торчащими выпуклостями проведут по стрункам, чтоб звенели. Затем к вечеру у них соль заканчивается. А через неделю, когда её гормоны уже кипят, бурлят, он уже намекает, что у него в кармане ну совершенно случайно бутылочка вина завалялась, плесневеет. Все невинно до третьего стакана. А стоит бутылочке опустеть, как и твоя уже не поняла, а утром проснулась на его груди.
У Влада, от такого описания предполагаемых событий, неприятно зачесалось в районе желудка. Он уже понял, что любит свою жену, что она не такая уж занудливая, а все ее претензии вполне заслуживают оправдания, и если какие-то недостатки и просматривались, так это все издержки молодости.
Заключительная сцена с просыпанием на чужой груди очень больно откликнулась в сердце. Даже в мыслях он категорически возражал против такого сценария.
— Просто, мальчики, все думы о доме надо оставлять дома. Мы прилетели сюда служить, и мозги заполнены службой. Это там, на гражданке у мужика может быть два статуса: холостой или женатый. А у летчика существует третий — в командировке. Этим я выжил. И семью сохранил. И поменьше фантазий, кто там и что там. Да это же просто преступно, имея возможность дарить любовь, так бездарно проваляться всю командировку на койке. С таких за простой высчитывать надо. И по крупному, чтобы другим неповадно было.
Женя полностью занял позицию командира. Он весело поддакивал, передразнивая Влада, смеясь над его глупыми желаниями оправдать и обелить женщин.
— Не побеждать природу, как учат классики, а приспосабливаться и прислушиваться к её требованиям, — сонно зевая, заключил капитан и рухнул в постель.
Влад скомандовал:
— Отбой! — и сразу вслед за командиром сладко засопел в подушку. Ему снилась жена, ласково принимающая посетителя с вином и цветами, но этим посетителем был сам он, а жена трепетно ласкала и много хороших слов наговаривала на ушко. Затем неожиданно резко толкнула Влада и сбросила его вместе с одеялом с кровати.