Но, если честно, меня не радует перспектива проснуться в Лондоне, где имплантаты уже не будут действовать, где не встретишь синхруалов, а сами мы окажемся брошенными на произвол судьбы среди руин. А точнее, испытываю чувство страха и одиночества. Я думаю, что попросту оправдываю наш нынешний образ жизни, говоря, что синхруалы нам нужны из практических соображений, что их присутствие — не больше чем неизбежное зло.
Насколько мне помнится, свое обещание Кларисса держала всего-навсего два дня, а потом в очередной раз двинулась на своей коляске в город. На той же неделе она опять побывала рядом с «Уолтемстоу», хотя на этот раз объехала станцию стороной и не устраивала никаких сцен. Не прошло и месяца, как Кларисса стала заряжать аккумулятор, готовясь к большому путешествию — в самый центр Лондона. И вот она снова отправилась в путь, прыгая по кочкам, объезжая ямы и упорно отказываясь думать о том, надолго ли хватит зарядки.
Ехала она, как всегда, с выключенным имплантатом. Вокруг стояли вымершие дома, заброшенные заправочные станции, а пустынная дорога уходила вдаль, вся в ужасных колдобинах, образовавшихся от многолетних заморозков. Но изредка Кларисса останавливалась ради тех инъекций, которых она постоянно так жаждала, тех мгновенных вспышек комфорта и уверенности, которые исходили от ее имплантата, стоило ей увидеть внезапно возникший из мертвых развалин оживленный город.
— Я еду на площадь Пикадилли, — говорила она людям у выстроившихся в шеренгу магазинов в Сток-Ньюингтон. — Меня брали туда с собой, когда я была маленькой, посмотреть на разноцветные огоньки.
Покупатели все как один отворачивались.
— Мне так нравились эти огоньки, — сказала она букмекеру, стоящему около своей конторы в Ислингтоне, — нравилось, как они рябили и искрились. Все это электричество! Все эти прелестные краски!
— И чего тебе дома не сидится, привидение ты этакое? — проворчал мужчина, когда она заспешила дальше.
— Надеюсь, у них там все еще такие огоньки, не правда ли? — спросила она у молодой женщины на Кингc-Кросс. — Конечно, не настоящие, а такие, чтобы вы, люди, могли их видеть?
— О да, — ответила молодая женщина по имени Лили. — Там, на площади Пикадилли, прелестные огни, но, видите ли, они вполне настоящие. И даже близко не похожи на материальные.
Лили не отличалась особой привлекательностью и радовалась любому дружескому общению. У нее было округлое простоватое, с очень низким разрешением лицо, совершенно плоское, словно сделанное из куска картона. Синхруалы могли выбирать себе такую внешность по степени привлекательности и качеству разрешения, какую позволял им их кошелек, но кое-кто из них, судя по виду, обладал весьма скромными возможностями. Лили, безусловно, была бедной. Глаза — крохотные, как две точки, кожа — стандартного розового оттенка, одежда — не более чем примитивные цветные лоскутья, а улыбка — просто изогнутая линия.
— Я почти уверена, что, так или иначе, они не материальные, — сказала она своим слегка металлическим, с низким разрешением голосом. Но потом поняла, что была груба, и от раскаяния улыбка ее неожиданно перевернулась вниз. — Ах, дорогая. Я не имела в виду, что там что-то не так — ну, понимаете, — насчет того, что они не материальные. На самом деле все не так.
— О, не беспокойтесь. Мне все время так говорят. А вы первый доброжелательный человек, которого я встретила с тех пор, как выехала из дому.
Кларисса открыла фляжку с кофе и, все так же сидя в своей инвалидной коляске, налила его в чашечку. Стояла середина октября, прохладный осенний день клонился к вечеру, и она начала мерзнуть.
— Когда я была маленькой девочкой, отец однажды взял меня с собой, чтобы показать огоньки на Пикадилли-сёркус. Видимо, когда мы оказались там, я спросила его, где клоуны и тигры.[3] «А где хорошенькие девушки в трико?» — хотелось мне также знать. А он сказал, что это не цирк: «Это просто круг, по которому машины разъезжаются в разные стороны». Сама я не помню той беседы, но зато хорошо помню, как стояла там, а вокруг мелькали красивые электрические лампочки, и меня уже не волновали ни тигры, ни красотки в трико. В детстве цвета всегда завораживают. Я смотрела то в одну сторону, то в другую, но мне хотелось видеть их все разом, так что под конец я решила покружиться на одном месте.
Она подняла к губам чашечку с кофе и отхлебнула.
— Меня зовут Лили, — учтиво представилась девушка, с удивлением приглядываясь к сетке морщин на руках Клариссы, к темно-коричневым пятнам на них и к тому, как эти руки непрерывно дрожали, так что чашка вся была в мутных потеках. Если во внешности Лили было очень мало деталей, то облик Клариссы, напротив, казался слишком детализированным. «Такая внешность, наверное, стоит целое состояние, — подумала Лили, — но зачем человеку понадобилось так выглядеть?»
— А я Кларисса, милочка. Кларисса Фолл, — величественно произнесла старуха, допив кофе и вытряхнув из чашки капли, прежде чем накрутить ее на фляжку.
— Вы знаете дорогу? — осмелела Лили. — Вы знаете дорогу к площади Пикадилли?
— Еще бы я не знала! — фыркнула Кларисса. — Мне уже больше двухсот лет, и я живу в Лондоне с самого рождения. Знаете, я самый последний материальный человек, оставшийся в городе. — Она взглянула на часы. Кларисса до смерти нуждалась в компании и во внимании, но стоило ей все это получить, как она становилась удивительно нетерпеливой и бесцеремонной.
— Ой, двести, — робко повторила Лили. — Порядочно. А то я собиралась предложить поехать с вами, чтобы показать дорогу…
— Да, конечно, поехали, — великодушно согласилась Кларисса. Законы материального мира несовместимы с возможностью
передвижения физических людей по виртуальным дорогам, но виртуальным людям ездить на материальных машинах правилами Поля не воспрещалось. Единственная трудность заключалась в том, что инвалидная коляска была рассчитана на одного человека, так что Лили должна была ехать сзади, на выступе, предназначенном для сумок с покупками.
— Я не против, — ответила Лили, которой было не до гордости. — Это не так далеко.
— Боюсь, мне придется отключить свой имплантат, — сказала Кларисса, — чтобы видеть бугры на дороге. Вы не сможете со мной разговаривать, пока мы не доедем туда.
— Я не против, — охотно согласилась Лили. Она понятия не имела, о чем говорит старуха, но уже давно смирилась с мыслью о совершенной непостижимости жизни.
Кларисса завела машину и тут же, взглянув на дисплей, заметила, что батарейка садится. Когда она отправлялась в путь, стрелка указывала на полный заряд, теперь же она была на краю красной зоны с предупреждающим сигналом: «Внимание! Заряд на пределе!» На какой-то краткий миг старая женщина позволила себе осознать, в какую переделку попала, и ощутить страх, но потом сознательно, со всей твердостью подавила его.
Кларисса медленно ехала по Тоттенхем-Корт-роуд. Мертвые, темные здания магазинов таращились на нее своими слепыми, зачастую разбитыми и забитыми сухими листьями окнами. На пустынных дорогах валялись куски битого асфальта. И полная тишина царила вокруг, если не считать жалобного завывания электрической коляски да щелканья камней, выскакивавших из-под ее резиновых колес. Лили же видела полные товаров витрины, проносившиеся мимо машины, автобусы и сновавших туда-сюда людей.
— Почти приехали! — бодро крикнула она, все еще до конца не понимая, что Кларисса, со своим бездействующим имплантатом, при всем желании не могла ни слышать ее, ни чувствовать ее присутствия. Лили легонько взвизгнула, когда Кларисса с беспечным видом пересекла дорогу, вырулив на встречную полосу, и поехала по ней, царственно безразличная к гудкам и возмущенным окрикам.
— Она материальная, — сообщала со своего насеста Лили, объясняя выходки Клариссы. — Просто она материальная.
Они не проехали и до середины Шефтсбери-авеню, как аккумулятор окончательно разрядился, и коляска замерла.
Теперь уже Кларисса испугалась по-настоящему. Приближался вечер, на улице холодало, а она, пожилая женщина с покалеченной ногой, оказалась одна в центре мертвого города, без пристанища, без еды и питья, без гроша в кармане, чтобы добраться домой.
Но Клариссе ничего не стоило выбросить из головы нежелательные мысли.
— Это недалеко, — пробормотала она, имея в виду не псевдозамок, свой далекий дом, а площадь Пикадилли, которая по-прежнему оставалась впереди и не сулила ей ни тепла, ни пищи, ни решения проблем, но дело было не в этом. — Я просто должна буду пройти пешком, — сказала она. — Что за нелепость — приехать издалека и ничего не увидеть.
Кларисса выбралась из коляски и, борясь с болью, захромала вперед, полная решимости одолеть последнюю пару сотен метров, но потом, вспомнив о Лили, остановилась.
— Остаток пути пройду пешком! — заорала она, обернувшись, справедливо полагая, что Лили идет следом, но по ошибке подумала, что раз та невидима, то и слышать не может. — Я вас не вижу, потому что мой имплантат отключен, и я не хочу его включать, пока не попаду туда, чтобы не портить впечатления.
Кларисса все распланировала. Она собиралась включить устройство, лишь когда окажется в самом центре Пикадилли-сёркус.
— Но вы можете пойти со мной! — прокричала она так, словно лично контролировала пропуск на эти людные улицы.
Прихрамывая, она сделала несколько шагов вдоль безжизненных развалин проспекта (в то время, как в другом Лондоне ее объезжали машины, на нее оборачивались пешеходы, тараща от удивления глаза, а следом терпеливо брела Лили; надо сказать, эта парочка здорово напоминала Доброго короля Вацлава[4] и его верного пажа.)
— Однако вот что я вам скажу, — проговорила Кларисса, снова останавливаясь. Лицо ее сморщилось от боли в ноге, но тон был небрежным. — Если бы вы оказали мне любезность и позвонили в Совет, попросив их прислать кого-нибудь из материальных людей, чтобы выручить меня, я была бы благодарна… Исключительно из-за того, что в моей проклятой коляске сел аккумулятор, поэтому, понимаете ли, она не в состоянии довезти меня обратно.
— У меня совсем нет денег, — ответила Лили. — Вы считаете, это чрезвычайная ситуация? Позвонить по аварийному номеру?
Но Кларисса, конечно же, ее не слышала.
Когда она дохромала до площади Пикадилли, уже стемнело. Дома стояли застывшими каменными глыбами, все те тысячи лампочек, что когда-то веселыми цветными огоньками мелькали на старых рекламных вывесках, были неподвижны и безучастны ко всему, а статуя Эроса скорее походила на ангела смерти на каком-нибудь мавзолее, чем на бога физической любви.
По Риджент-стрит один за другим проносились порывы ветра с дождем. У Клариссы посинели губы и пальцы на руках, да и вся она дрожала от холода. (Лили была удивлена — такого она сроду не видела, синхруалы никогда не мерзли.) Кроме того, Кларисса страдала от невыносимой боли — сломанная в лодыжке кость сместилась и, словно бритвой, впивалась в тело. Бедняга ужасно устала и умирала от голода и жажды. До нее слишком поздно дошло, что фляжка с кофе осталась в брошенной коляске.
— Какая же ты дура, Кларисса Фолл, — сказала она себе, — совсем не следишь за собой. В один прекрасный день свалишься где-нибудь, сбегутся крысы и сожрут тебя. И все из-за твоей собственной глупости. — Затем вспомнила о своей компаньонке с низким разрешением. — Вы еще здесь, Лили?! — завопила она. — Вы позвонили, как я просила? Я только доберусь до той статуи и сразу включу имплантат, тогда мы сможем разговаривать.
Она проковыляла к подножию Эроса и протянула руку к переключателю у себя за ухом. Пятна света, вспышки электричества, вся кипучая жизнь великого города разом хлынули на эту заброшенную сцену. Повсюду сновали люди, мелькали машины со сверкающими фарами и раскаленными докрасна подфарниками, неслись мимо черные такси и алые двухъярусные автобусы, забитые пассажирами и залитые сверху донизу приветливым желтым светом. А над всем этим сияли те самые огоньки, удивительные электрические потоки света, которые образовывали сияющие подвижные картинки, с блестящими эмблемами и словами, бегущими фиолетовым, красным, зеленым, желтым, синим, белым по однотонным полям рекламных щитов.
— Ах! — воскликнула в экстазе Кларисса. — Почти то же, что я видела девочкой, когда огоньки еще были настоящими!
— Я же говорила вам, что они прекрасны, — сказала Лили, похожая на собачонку, которая готова ждать и час, и два, и три, лишь бы хозяйка взглянула в ее сторону, и все же благодарность ее от этого не уменьшится, когда она наконец удостоится долгожданного внимания.
Кларисса, улыбаясь, повернулась к ней, но вид лунообразного картонного лица Лили подействовал на нее самым неожиданным образом. Ее внезапно затопило чувство острой жалости к Лили и вместе с тем отвращение. Улыбка старухи утратила свою искренность. Удовольствия как не бывало. Остались лишь мучительный, пробиравший до костей холод физического мира, острая ноющая физическая боль в ноге и физическая головная боль, вызванная усталостью и жаждой.
Лили почувствовала перемену в ее настроении, и стоило Клариссе отключить имплантат, как уголки губ Лили поползли вниз. Она исчезла из поля зрения Клариссы вместе с огоньками такси, автобусами и толпой. Стало очень темно и совсем тихо, дома обернулись неясными призраками.