То один, то другой вид сражался за главенство в плодородной долине, и эта длительная и незатихающая борьба вела к быстрым мутациям. Чтобы не дать розам запугать или победить себя, рододендроны обзавелись собственными шипами. Маки отрастили усики, которые, обвиваясь, как змеи, вокруг стеблей других цветов, сжимали их, пока не прорезали беззащитную плоть растения. Цинния выработала способность приподниматься на своих корнях и передвигаться, хотя и медленно, по поверхности, избегая схваток с другими корнями. Пионы и гладиолусы выделяли из лепестков едкие жидкости, чтобы сжигать всякий конкурирующий цветок, появлявшийся слишком близко.
Шпорник и ноготки выбрасывали листья с острыми, как нож, краями, которые, словно зеленые самураи, начинали наносить резкие удары, если другое растение оказывалось вблизи. Гибискус и красный жасмин, а также другие тропические растения пытались влиять на чувства опыляющих насекомых, усиливая свои ароматические выделения. Раффлезия молотила прорастающие побеги своими уже огромными красными и зелеными листьями. По всей долине свирепствовала война, по большей части невидимая, неощутимая и такая медленная, что всякий проходящий мимо ее бы не заметил. Впрочем, это не имело значения, поскольку тут никогда не появлялся наблюдатель, который мог бы решить, насколько нормально или нет происходящее в долине.
Так оно и было, пока не появились трое путешественников.
Они надолго остановились на вершине самого южного холма. Застыв там, путники все глядели на север, словно видели нечто странное или удивительное. Словно миллионы цветов, раскинувшиеся перед ними в сверкающем изобилии, являлись чем-то выдающимся, а не просто результатом многовекового спокойного и безмятежного произрастания.
Когда было замечено это небывалое появление, как будто бесшумный порыв ветра пронесся по холмам. От цветов, находившихся в непосредственной близости к пришельцам, тотчас поднялась волна тревоги. И улеглась, когда стало ясно, что пришельцы не являются травоядными и молодым побегам и распускающимся цветам не угрожает опасность быть съеденными.
Затем прибывшие возобновили свое продвижение на север, и некоторые растения оказались затоптанными. Это было неизбежно, принимая во внимание, что цветы росли очень близко друг к другу, не оставляя свободного места. Впрочем, большинство оказалось достаточно упругим, чтобы вновь подняться, а те, которые не сумели, освободили пространство, где смогут появиться новые проростки. Растения не жаловались. Они цвели и следили за перемещением необыкновенно подвижных путников.
Несмотря на вопиющие различия между ними, путешественники не выказали никаких враждебных чувств к растениям. Так же как и цветы, эти трое были по-разному окрашены, имели неодинаковую форму и размеры, показывая, что нормальная изменчивость существует даже среди экзотических чужаков. Округлые бутоновидные структуры увенчивали их длинные стебли, а тонкие отростки, торчавшие из стеблей, походили на листья. Лишь их корни были необычными - давали чужеземцам возможность перемещаться быстрее самых подвижных цветов.
И они продвигались прямо к долине, которая давно превратилась в безмолвную зону конфликта.
Путешественники снова остановились. Солнце садилось, и, как всяким иным растущим вещам, чужакам явно требовалось уменьшить свою активность в связи с нехваткой солнечного света. Прежде чем закрыть на ночь лепестки и свернуть листообразные отростки, они воспользовались поразительно гибкими стеблевидными членами, чтобы удалить предметы с дорсальных сторон. Из этих предметов они извлекли небольшое количество мертвого растительного и животного вещества, приступив к его заглатыванию.
Растения не были ни удивлены, ни потрясены. Они были давно знакомы с такими цветами, как кендырь, дионея и сарацения, которые питались насекомыми. Способ потребления питательных веществ у пришельцев был совершенно растениеподобным.
Напряженная борьба выработала в некоторых цветах долины способность функционировать после наступления темноты. Следовало накопить за день избыточную энергию, которую можно расходовать после захода солнца. Как только путники пришли в неподвижное состояние, эти растения зашевелились.
Усики видоизмененного водосбора и амариллиса дернулись, поднялись и медленно поползли вперед. Они достигли неподвижных тел пришельцев и начали осторожное обследование их стволов, ощупывание корней и бутонов своими перистыми выростами. Одна из находившихся в состоянии покоя форм подняла листостебель и с невероятной быстротой ударила по кончику усика, осторожно ползшего по его бутону. Помятый побег отпрянул, но сильно не пострадал.
Масса пришельцев была поразительной. Вероятно, их плотность почти равнялась плотности деревьев, о которых цветы знали из легенд. Подобно растениям, лежащие здесь стебли состояли по преимуществу из воды и отличались однородной окраской - явный признак примитивности.
И тут зондирующие усики сделали потрясающее открытие. Нигде в этих плотных телах не было никаких следов присутствия хлорофилла!..
Теми цветами, которые не полностью погрузились в ночную апатию, все скоропалительные сомнения были упорядочены. Что такое пришельцы, если не цветы? На грибы они совершенно не похожи, хотя грибы и способны принимать самые необычные формы. Но если это не цветы, не грибы и не деревья, то что? Для насекомых или птиц они слишком громоздки.
Возникло предположение, что пришельцы могут являться некоей чудовищно необычной разновидностью бескрылой летучей мыши. Несмотря на то что у них, похоже, больше общего с растениями, нежели с летучими мышами, наблюдались и бесспорные черты сходства с последними. Тела летучих мышей плотные и теплые на ощупь. Это было справедливо в отношении двух существ, однако третье разительно отличалось не только от среднестатистического цветка, но и от своих спутников. Здесь крылась великая загадка.
Идентификация и классификация могли подождать. Когда водосбор и амариллис убрали зондирующие усики, все противоборствующие стороны уже понимали, что следует сделать. С наступлением рассвета каждая попытается убедить пришельцев объединиться с той или иной фракцией. В битве за контроль над долиной нейтралитет невозможен. Если они цветы или хотя бы отдаленные родственники, то поймут. А поняв, смогут принимать решения.
В то время как каждый из противоборствующих блоков желал привлечь путешественников на свою сторону, никого не охватило беспокойство. Кроме исключительной подвижности и необычной массы, у этих троих, по-видимому, не было особо полезных качеств, которые могли бы повлиять на исход конфликта. У пришельцев не наблюдалось ни шипов, ни режущих листьев, и ничто не указывало на содержание в них потенциально полезных токсинов. Их большие, но узкие стебли не могли отнять пространство у значительного количества цветов, а монотонная окраска вряд ли была способна отпугнуть опылителей даже от самой непривлекательной маргаритки.
Тем не менее в битве за долину никакой союзник не лишний. Самым многообещающим свойством чужаков была их невероятная подвижность, хотя какую пользу из этого сумеет извлечь союз конфедеративных цветов, могло показать только будущее. С дальнейшими оценками следовало повременить до возвращения солнца.
Когда первый свет забрезжил на горизонте, стебли пришельцев напряглись, а их листья раскрылись, как и у всякого цветущего растения. Вытянув стебленожки в полную длину, путешественники переменили спящее положение и распрямились, чтобы совершенно вертикально встретить солнце. Один даже довольно долго оставался неподвижным на одном месте, полностью раскрыв цветок, чтобы вобрать в себя жизнетворный свет. Это действие только еще больше подтвердило схожесть пришельцев с порождениями сверкающих всеми красками полей, которые их окружали. В одной вещи цветы теперь были абсолютно уверены: что бы они собой ни представляли, чужаки определенно не грибы.
Однако они были слишком подвижными, слишком беспорядочно блуждающими, чтобы являться цветами. Возможно, они представляли собой некую странную комбинацию мышеподобных существ и растений. Согреваясь и набираясь сил под лучами восходящего солнца, цветы размышляли, как лучше приступить к делу.
Первыми начали флоксы. Вытянув свернутые усики, поначалу нерешительно, а затем все более настойчиво они попытались обвить нижние члены двух пришельцев. Сперва гости попросту стряхивали их, но когда на помощь десяткам цветков пришли сотни, те начали реагировать более энергично, испуская громкие звуки на частотах, весьма отличных от тех, которыми пользовались летучие мыши.
Когда же путешественники попятились, отдирая цеплявшиеся усики, решили не упустить представившуюся возможность орхидеи. Благодаря огромному разнообразию видов орхидеи прекрасно овладели химией. Исходя из теории, что вожделенные пришельцы обладают более существенным сходством с летучими мышами, нежели с растениями, они скоординированным усилием выделили обширное облако нектара. Клейкая сладкая жидкость окутала остолбеневших пришельцев, заставив их покраснеть от возбуждения, однако благодарности они не выказали. Вместо того чтобы немедленно объединиться с орхидеями и их союзниками, путешественники начали обтирать себя своими листьями. Подобная реакция очень походила на возможную реакцию растений, поскольку ни один цветок не нуждался в нектаре другого. Видимо, пришельцы были не такими уж мышеподобными.
Но азалия и жимолость продолжали придерживаться этой теории. С их точки зрения, орхидеи рассуждали правильно, хотя действовали неверно. Принимая во внимание подвижность путешественников, требовались и более энергичные меры. Поэтому они сосредоточились и выпустили не нектар, а аромат. Обладая сильным запахом, азалия и жимолость модифицировали свой букет на основании того, что знали об органах чувств летучих мышей и подобных существ.
Объединенный выброс ароматов возымел желаемый эффект. Окутанные облаком благовоний, все три чужака стали двигаться медленнее. Двое из них начали пошатываться, а третий и вовсе рухнул на землю. Цветы, на которые он упал, изо всех сил старались его поддержать. Совместными усилиями они принялись передвигать неподвижное тело вверх, подальше от спорной территории высохшего болота. Сотни стеблей и тысячи лепестков напрягались, чтобы переместить эту немалую тяжесть.
Их встревоженные соперники, вербена и ноготки, попытались захватить двоих оставшихся путешественников, перетянув их на свою сторону. Цветы вытянули вперед заостренные листья, угрожая впиться в стебли пришельцев, если те попытаются последовать за своим плененным спутником. Другие листья покрылись крохотными кремнистыми иглами, содержащими концентрированные алкалоидные яды, стараясь воздвигнуть преграду между двумя более крупными пришельцами и тем, которого медленно, но верно тащили вверх по склону торжествующие пурпурный вьюнок и примула. В центре оспариваемой долины вели схватку за главенство ядовитая евфорбия и опийный мак.
Именно в этот момент самый высокий, но ни в коем случае не самый крупный из троих чужаков раз и навсегда доказал, что ни он, ни его спутники не являлись цветами. Сначала приведя в равновесие своего более крупного спутника, он достал из-за спины отдельный стебель и. прикрепил его к одной из своих цветоножек. Пришелец начал вращаться, а эта удлиненная цветоножка раскачивалась в разные стороны, хотя никакого ветра не было. Край ее добавочного вытянутого листа был острее любого шипа.
Серебристый лист рассекал стебли, и цветы летели на землю. Прорубаясь без разбору сквозь преисполненных надеждами друзей и заклятых врагов, не отдавая предпочтения тому или иному цветку, путешественник рубил и кромсал все, что перед ним находилось, пока не добрался до своего спутника. Перемещаясь на длинных, упругих двойных стеблях, он двигался быстрее, нежели победоносные цветы могли тащить лежащее тело.
Поразительно крепкий лист выкосил площадку вокруг поверженного индивида. Затем более высокий пришелец согнулся вдвое и, демонстрируя силу и ловкость, не доступные ни одному цветку, поднял неподвижного спутника к себе на плечи. Повернувшись, он начал отступать тем же путем. Растения старались поймать его стебли своими, а усики и сильные корни норовили опутать и повалить путешественника, однако острый лист продолжал качаться и рубить. Против его неодолимого края не мог устоять даже самый крепкий корень.
Продолжая косить все, что попадалось на пути, путешественник пересек спорную область и присоединился к третьему члену группы. Несмотря на то что он все еще неуверенно покачивался на своих многочисленных стеблях, этот самый большой из троих продолжал оказывать сопротивление объединенному натиску всех цветов, росших в непосредственной близости. Снова набравшись сил, азалия и жимолость попытались во второй раз атаковать пришельцев испарениями, но те поместили кончики своих листьев на переднюю часть бутонов, в результате чего эффект предыдущего обширного миазма не повторился.
Оказавшись вместе, эти трое начали пробираться через холмы в северном направлении. Миллионы цветов напряженно замерли, готовые воспрепятствовать их продвижению, однако ничего не могли противопоставить ужасающей разрушительной силе серебряного листа. Кроме того, самый большой член группы теперь снова находился в полном сознании и в боевой готовности. Он, размахивая туда-сюда собственными кончиками листьев, вырывал из земли огромные комья и безо всякого разбору кромсал стебли и корни.
В непосредственной близости от маршрута пришельцев разрушения оказались чудовищными. Целые сообщества цветов были истреблены. Но гибель нескольких тысяч растений никак не повлияла на океан красок, покрывавший холмы. Потребуется всего лишь один сезон, чтобы разоренный район был полностью восстановлен, а новые семена будут только рады счастливой возможности прорасти на внезапно освободившемся пространстве.
В конце концов все семейства цветов отказались от мысли вовлечь пришельцев в битву за обладание высохшим болотом. Вместо того чтобы пытаться остановить путников, они отклоняли стебли с их пути, предоставляя этим замечательным, но опасным существам свободный и легкий проход через холмы. Рябь понимания прокатилась по бесконечным полям буйных красок, и перед путешественниками раскрылась тропинка. Сначала они не хотели убирать свои смертоносные листья и продолжали косить все цветы, до которых способны были дотянуться. Потом их подозрительность угасла, и они продолжали свое шествие, более не причиняя ущерба.
Позади, в обширной низине, некогда занятой болотом, фиалки дрались с розовым алтеем, а барвинки наносили коварные порезы стеблям мощных нарциссов. Война за новую почву продолжалась, вторжение чужаков было уже забыто. Однажды крохотный росток будущего деревца выбился из грязи и потянулся к солнцу. Это могла быть сикомора, а может, и тополь. Сие так и останется неизвестным, потому что деятельная наперстянка, сцепившаяся с лютиком, навалились на него и задушили. Лишенный света, росток засох и погиб.
Никаким деревьям не позволялось расти на изобильных, плодородных холмах. Ни один гриб не высовывал шляпку из-под земли, ни одна поганка не могла разбросать свои споры по благодатной земле. По долинам и по взгорьям, по вершинам и расщелинам росли только цветы. Они бешено разрастались, создавая яркий узор, которому нигде не было равного, и ждали следующих пришельцев. Возможно, другие окажутся более чуткими к убеждению или более похожими на цветы.
Действительно, трудно вообразить прекраснее место... Но для того, кто не являлся цветком, здесь было небезопасно задерживаться.
VIII
Они не останавливались до самого вечера, пока не добрались до такой высоты, где росло лишь несколько диких цветов. В отличие от миллионов тех, что покрывали холмы, с которых путешественники бежали, эти цветы были совершенно неагрессивны.
Эхомба положил Симну на землю под большим деревом с раскидистыми ветвями и растрескавшейся корой, такой темной, что она казалась почти черной. Поблизости журчал маленький ручей, направлявшийся к цветочным холмам и далекому морю. На другом дереве парочка ворон препиралась сугубо ради удовольствия послушать собственное хриплое карканье.
Алита стоял рядом и мотал головой, пошатываясь на нетвердых лапах и пытаясь стряхнуть воздействие предательских томатов. Он перенес их лучше, нежели северянин, но если бы Эхомба не объяснил ему, что происходит, и не помог бы поскорее покинуть холмы, левгеп наверняка тоже не выдержал бы второй атаки невидимых запахов.
Симна, должно быть, принял на себя основную тяжесть первого залпа. На его лице появилось блаженное выражение, и он упал как будто в объятия полудюжины гурий, о которых столь часто и нежно говорил. И тогда цветы, эти невозможные, нереальные, фантастические цветы действительно подняли его и понесли в какое-то невообразимое, лишь им ведомое место. Пастух, обнажив меч из небесного металла, мрачно принялся за работу, стараясь не думать о том, какую красоту уничтожает, и выкосил дорожку, чтобы спасти друга. Намерения цветов, успокаивал он себя, не были дружелюбными. Активное вмешательство шипов, острых листьев и прочей враждебной растительности служило достаточным тому подтверждением. Его ноги ниже колен были сплошь покрыты царапинами и уколами.
Кот отделался легче. Не в состоянии проникнуть сквозь густой мех, острые растения не причинили ему вреда. И хотя Алита пошатывался, он все-таки мог расчищать путь среди цветов ударами своих мощных лап. Теперь кот ходил кругами и мотал головой, яростно тряся огромной гривой, чтобы избавиться от воздействия концентрированных запахов.
Решив не тратить безопасную городскую воду, которая наполняла бурдюк у него в котомке, Эхомба пошел к ручью и вернулся с пригоршней холодной жидкости. Он дал ей медленно стечь по своим длинным пальцам прямо на лицо северянина. Симна заморгал, залопотал и сел. То есть попытался сесть Эхомбе пришлось ему помочь. Симну мутило, как матроса, вернувшегося из долгого плавания и только что очнувшегося после трехдневного пьянства. Он отер лицо и попробовал сфокусировать взгляд на фигуре, обеспокоено склонившейся над ним.
- Этиоль? Что случилось? - Симна огляделся вокруг, словно видел покрытые травой холмы, рощу и своих друзей впервые в жизни. Слева от него большой кот упал набок, раздраженно зарычал и снова поднялся на ноги. - А что такое с киской?
- То же самое, что и с тобой, только в меньшей степени.
- А со мной что? - Северянин выглядел озадаченным. Он начал подниматься, опасно накренился на правый борт и тут же снова сел. - Ой! Взявшись руками за голову, Симна затих и только потирал виски. - Помню, как понюхал что-то такое сладкое и чудесное, что передать невозможно. - Вдруг он посмотрел вверх. - Цветы!
- Точно, цветы. - Эхомба обернулся и поглядел на юг, в сторону рдеющих холмов, от которых они спаслись. - Они зачем-то хотели задержать нас там. Представить себе не могу, для чего? Кто знает, что у цветов на уме? - Он снова повернулся к другу. - Нас пытались захватить при помощи стеблей, корней и острых листьев. Когда это не сработало, нас решили подавить наслаждением. Я вдохнул мало аромата. Алите досталось больше, а ты чуть не задохнулся.
Северянин кашлянул.
- Сначала лошади, теперь вот цветы... Уж лучше душные муравейники городов, где каждый день встречаешься с головорезами, ворами и честными, откровенными убийцами. Я знаю, как с ними себя вести. А с цветами? Опустив голову, он несколько раз глубоко вздохнул. - Я уже никогда не смогу с прежним чувством собирать букет для возлюбленной дамы.