- Похитителя прекрасной Темарил, прорицательницы, величайшей славы обеих Лаконд, - с тоской промолвил старший часовой. - Мне самому не доводилось ее видеть, но я говорил с теми, кто удостоился этой чести. Они рассказывали, что ее изящество и красота затмевали само солнце... Если то, что ты рассказал, правда, то из-за этого злого волшебника Лаконды потеряли как ее, так и благородного Тарина. - Он обернулся, услышав отзвук торопливых шагов.
К ним бежала дюжина дворцовых стражников под предводительством тех двоих, которые раньше стояли на посту у ворот. Задыхаясь, один из них замысловато отсалютовал, на что командир часовых ответил взмахом негнущейся руки.
- Граф желает видеть этих странников немедленно, безотлагательно! Солдат глотнул воздуха. - Их надлежит препроводить в главный обеденный зал, где их встретят граф и графиня самолично! - Он с уважением посмотрел на двух путешественников и их странных спутников.
Неуверенно нахмурившись, старший стражник замешкался:
- А как быть с большой кошкой?
С трудом переводя дух, посланный резко кивнул:
- Также доставить в обеденный зал. Дворцовый советник выразился ясно: привести всех четверых.
- Воля их. - Снова повернувшись к Эхомбе, командир ободряюще улыбнулся. - Не страшитесь ни дворца, ни членов двора, которым вас представят. Они, в сущности, вполне безобидные люди. Северная Лаконда очень спокойная страна. Что же до графа, то он, как известно, много шумит, да редко наказывает. То, что он лично пожелал вас увидеть, - добрый знак.
- Мы ничего не страшимся. - Симна величественно прошествовал мимо стражи. - Мы сражались с Тленом и членгуу, пересекли Хругары и Абокуа, обрушивали на врагов небесные осколки и заставляли погоду плясать под свою дудку. Обыкновенные люди нас не пугают.
Стражник заставил себя не рассмеяться.
- Просто говорите спокойно и правдиво, и вы поладите с графом. Он не любит хвастунов.
- Эй, - сказал Симна, важно вышагивая между двумя рядами солдат, выстроившихся до входа во дворец, - я не хвастаюсь! Я всего лишь говорю правду. Меня так и зовут - Честный ибн Синд.
Проходя мимо дружелюбного стражника, Эхомба шепнул ему:
- Пожалуйста, поймите: мой друг не зазнается. Он так говорит всегда.
Парадный двор, по которому путешественники шагали под бдительными взглядами тяжеловооруженного караула, казался бесконечным, но наконец они вошли в тень ближайшего здания. Здесь их пригласили внутрь и провели через залы, убранные чудесными гобеленами и картинами. Повсюду были парящие рыбы, заключенные в тончайшие сети или за прозрачные стеклянные стенки. Экзотические представители тропиков всевозможных цветов, форм и размеров служили живым украшением дворца. Их радужные переливчатые цвета, безусловно, ни в чем не уступали великолепным, но неподвижным произведениям искусства, покрывавшим стены.
Наконец путники добрались до зала с высоким потолком, большую часть коего занимал стоящий стол, где могла рассесться добрая сотня человек. В дальнем конце дюжина людей с нетерпением дожидалась их появления. Ослепительные тропические рыбки свободно плавали в воздухе, не сдерживаемые ни сетями, ни прочими преградами. Поскольку помещение было лишено окон, то не возникало надобности чинить препятствия их движению.
Дальний край стола был уставлен тончайшим фарфором и серебром. На большие блюда только что выложили горы лучшей снеди из запасов дворцовой кухни. У Симны потекли слюнки, а Алита облизнулся при виде такого обилия мяса, хоть и безнадежно испорченного воздействием огня.
Высокий стройный мужчина с немного крючковатым носом и редеющими светлыми волосами, седыми лишь на висках, встал навстречу путешественникам, не в силах дождаться, пока они проделают неблизкий путь от парадного входа до дальнего конца стола. К немалой досаде Симны, он, не замечая северянина, остановился прямо перед Эхомбой. Для такого худощавого человека голос у него оказался неожиданно глубоким и звучным.
- Мне доложили, будто вы одеты как варвары, однако я вижу, что в своем роде ваше одеяние не менее изысканно, чем мое собственное. А касательно внешних изъянов его и ваших, так их извиняют те трудности вкупе с расстояниями, которые вам довелось преодолеть в долгом путешествии. Отступив в сторону, граф взмахом указал на стол. - Милости прошу! Добро пожаловать в Северную Лаконду. Отдыхайте, ешьте, пейте - и рассказывайте мне, что вам известно о моем сыне. Моем единственном сыне.
Двоих людей усадили поближе к главе стола, а на дальнем противоположном конце отвели место для Алиты и Хункапы. Ни мохнатый обитатель гор, ни большой кот отнюдь не чувствовали себя ущемленными, что не принимают участия в беседе. Алиту вообще не интересовали тявкающие разглагольствования людей, а Хункапа Аюб все равно не сумел бы отчетливо уследить за ходом разговора.
Еда была поразительно сытной, а вино - превосходным. Дрожащие прислужники увещевали даже кота отведать хоть немного последнего, ссылаясь на то, что такова традиция и отказ означал бы оскорбление гостеприимству дома Бекуитов. Алита великодушно согласился осушить кубок с темно-вишневой жидкостью. С меньшими усилиями слугам удалось уговорить сделать то же самое Хункапу.
На другом конце стола Эхомба и Симна являли манеры более изящные, нежели их наряд, наслаждаясь самой лучшей пищей за многие дни. Эхомба всегда был умеренным едоком, а Симна выказал удивительное знание приличий, принятых в цивилизованной среде, чего он до сих пор не демонстрировал в их совместном путешествии.
- Нет особого смысла пытаться утереться салфеткой, когда ее все равно неоткуда взять, - объяснил он в ответ на сделанный шепотом комплимент Эхомбы. - То же относится к приборам. Пальцы или вилки - я одинаково хорошо управляюсь и тем, и другим. - Он отхлебнул вина из серебряного потира с изысканностью и грацией питбуля, ткущего кружево.
Рядом с графом сидела женщина, лишь немного моложе него, которая большую часть обеда тихонько плакала в непрерывную череду шелковых платочков, покуда все внимали рассказу Эхомбы. Когда он наконец добрался до конца повести о своей встрече с ее сыном, она поднялась и, извинившись, вышла из-за стола.
- Моя жена, - объяснил Беварин Бекуит. - Последние месяцы она только и делала, что молилась о благополучном возвращении нашего сына.
- Я сожалею, что оказался тем, кто принес вам столь плохие известия. Эхомба вертел в пальцах свой почти пустой кубок, разглядывая чеканку, которая изображала лакондцев, тянущих рыбу из каналов и с небес при помощи совершенно непохожих неводов. Пастух вдруг почувствовал невероятную усталость. Без сомнения, прекрасная еда и соответствующая обстановка в соединении с напряжением во время перехода Хругар нагнали на него сонливость. - Он умер со стойкостью, которой позавидовал бы любой мужчина, думал не о себе или своих ранах, а о страданиях других. Последние его слова были о женщине.
- О прорицательнице. - Бекуит крепко сжал длинные пальцы вокруг собственной золотой чаши. - Перенести две подобные утраты за один год - это превосходит силы любого человека. Мой сын, - он с усилием сглотнул, - был так же любим народом Северной Лаконды, как Темарил - нашими братьями на юге. Держава лишь сейчас начинает оправляться от потрясения, сопряженного с их потерей.
- Я уже говорил о своем намерении вернуть прорицательницу ее народу, согласно с предсмертной волей вашего сына. Я скорблю, что ничем не сумел ему помочь. После кончины ему... - пастух запнулся, вскользь подумав о том, как сильно отличаются обычаи разных стран, - ему были оказаны те же почести, какие оказывает мой народ каждому благородному человеку в таком случае.
Эхомба потер глаза. Было бы в высшей степени невежливо уснуть за столь гостеприимным столом. Человек участливый, вроде Бекуита, мог бы это понять, однако им не следует на это рассчитывать.
Тем не менее необходимость в отдыхе стала непреодолимой. Взглянув налево, Эхомба увидел, что Симна тоже совсем обессилел. Северянин тряс головой и зевал, как человек, который... скажем, как человек, который только что пересек изрядную часть мира, чтобы добраться до этого места.
Когда пастух привстал, готовясь извиниться за себя и своих спутников, он обнаружил, что его кресло будто обрело тяжесть и неподвижность литого чугуна. Напрягшись, он оттолкнул его назад и выпрямился. Ощутив, что слегка нетверд в ногах, Эхомба оперся рукой о стол.
- Я... я прошу прощения, сударь. Вы должны извинить меня и моих друзей. Мы долгое время были в пути и прошли огромное расстояние, вследствие чего весьма устали. - Налитые свинцом веки грозили захлопнуться без его одобрения, и он через силу держал их открытыми. - Не могли бы мы где-нибудь отдохнуть?
- Эй, братец! - Рядом с ним разомлевший Симна тужился подняться. Потерпев неудачу, он опять плюхнулся в кресло. - Тут штука не просто в усталости. Гволез его знает... Гволез его знает, в чем еще... - Глаза северянина закрылись. Через секунду они вновь распахнулись. - Гволез побери и разрази... мне бы смекнуть. Ведь в скольких тавернах я перебывал, в скольких переделках...
Его речь превратилась в невнятное бормотание. Голова Симны упала на грудь, а Эхомба еще силился держать глаза открытыми, зрячими и внимательными.
Он хотел повернуться, чтобы кликнуть Алиту, но лишь обнаружил, что тело больше не подчиняется его воле. Пошатнувшись, Этиоль сумел опуститься на свое место. Ему хотелось извиниться перед хозяином, еще раз объяснить непростительное нарушение ими приличий, но он понял, что усталость уже не дает рту и губам шевелиться слаженно. Непроницаемый могильный мрак застлал глаза, погасив свет, а вместе с ним и сознание. Сквозь пелену он услышал, как кто-то говорит герцогу: - "Готово дело, сударь. Отличная работа. Теперь они ваши".
Этот голос, напрягся остаток мышления Эхомба, где я уже слышал этот голос? Рассудок безболезненно затухал, и ему почудился запах горелого. От этого блеснула слабая искра воспоминания.
- Убийца! - Обвинение изрыгнул зычный голос Беварина Бекуита. Но кого же он обвинял в убийстве? Кого-то, кто только что вошел в зал?
Чья-то рука трясла его за плечо. В светлой мягкой дымке, неумолимо окутывавшей его, Эхомба едва ощущал прикосновение.
- Убить моего сына, а потом гнусно добиваться моей благосклонности и гостеприимства, так, что ли? Ты за это заплатишь, дикарь! Платить придется долго, медленно и мучительно! - Граф проговорил свое обещание голосом, дрожавшим от ярости.
Меня, отрешенно подумал Эхомба. Он обвиняет меня в убийстве его сына. Какая нелепая, какая несуразная мысль. Если бы он только мог говорить, Эхомба быстро разубедил бы графа. Но рот его по-прежнему отказывался рождать слова. Впрочем, как графу вообще мог прийти в голову такой вздор?
Снова послышался тот голос. Он звучал резко, а произнесенные им слова были краткими и точными:
- Убейте их быстро или медленно, сударь, это меня не касается. Но, как мы и договаривались, я оставляю за собой спящую кошку, и если на то будет ваше согласие, также и того большого отвратительного скота, что валяется рядом.
- Забирай их, если желаешь. - В каждом звуке, произнесенном графом, слышалось едва сдерживаемое бешенство. - Мне нужен тот, кто действительно убил. Его пособника я, пожалуй, тоже задержу. У человека, пока его пытают, должна быть компания.
- Вам виднее, сударь. А теперь, если позволите, я должен проследить, как мою собственность опутывают сетями.
Когда свет сознания сжался в последнюю судорожную точку, Эхомба наконец узнал тот голос. Его он никак не ожидал услышать вновь. Присутствие этого человека сулило им не больше хорошего, нежели угрозы графа Северной Лаконды.
Голос принадлежал Харамосу бин Гру.
XXI
Возвращение сознания сопровождалось тяжкими ударами в затылке, которые никак не прекращались. Моргнув, Эхомба постарался больше не закрывать глаза. С каждой мучительной секундой его зрение становилось все яснее, все острее. Что отнюдь не означало, будто ему нравилось увиденное.
Столовая с прекрасными кувертами и ливрейными лакеями исчезла. Путешественников переместили в какой-то приемный зал, более просторный, но обставленный куда скуднее. Картины на стенах изображали не уютные домашние сценки, а череду лакондских графов и их супруг. Попадались также пейзажи и сценки из сельской жизни, значительно подправленной и с патриотическим смыслом. Изумительные тропические рыбки, эти непостижимые живые украшения Лаконды, плавали в воздухе приемного зала. Вдоль стен, словно молчаливые изваяния, стояли настороженные и тяжеловооруженные воины в синих мундирах.