"Вы очень хорошо рассказали мне о здешних местах, - писал он, - и я чувствую себя так, словно когда-то побывал в Гималаях. Но, конечно, никакие, даже самые детальные и яркие описания не передают всей красоты и очарования этих краев. Честное слово, Александр Николаевич, я должен был бы испытывать к вам чувство глубочайшей благодарности уже за то, что сейчас нахожусь в этом зеленом раю. Поверьте, я хорошо понимаю, что мои восторги не очень деликатны: ведь для вас все воспоминания о Гималаях покрыты тенью трагедии. Но я верю, что жертвы были не напрасны. Мы пойдем теперь в горы во всеоружии и раскроем тайну Черной Смерти и Сынов Неба. Звучит ультраромантично; но ведь и дело, за которое мы с вами взялись, - это, если подумать, высочайшая поэзия и романтика, дорогой Александр Николаевич! А романтика ие всем доступна поэтому в наш успех не все верят. Как там у вас, в Москве, идут дела? Какие новости? Не было ли новых вспышек на Марсе? Надеюсь, что вы не падаете духом, думая о трудностях, предстоящих нам. Читайте побольше - вам теперь надо знать все, что возможно для непрофессионала, о небе и звездах. Фламмариона прочтите, если незнакомы, Циолковского... Эти люди умели мечтать!"
Дальше Соловьев рассказывал об английском руководителе экспедиции - астрономе Осборне:
"Вот кто тоже умеет мечтать - сэр Лесли Осборн! Можете себе представить - я кажусь ему скептиком и сухарем. Это потому, что я выражаю свои мнения не очень категорически и осмеливаюсь напоминать, что надо бы прежде исследовать все факты. Жаль, что вас здесь нет. Вы английский знаете, и разговоры с сэром Осборном доставили бы вам немало удовольствия. Мне этот неуемный англичанин решительно нравится. Я еще по переписке почувствовал, что он энтузиаст отчаянный, а тут он, увидев воочию вашу пластинку (Соловьев взял с собой талисман Анга), пришел в почти молитвенный экстаз. Он горячо жал мне руки, говорил, чуть ли не со слезами на глазах, что мы совершаем переворот в истории человечества, и не хотел слушать никаких возражений. Вот вам и английская сдержанность и чопорность! Конечно, дело тут не только в пластинках. Просто он уверен в существовании марсиан не меньше Лоуэлла. Фанатически уверен. Наши скептики, как вам известно, называют меня фантастом и прожектером, а уж сэра Осборна они считают попросту сумасшедшим. Во всяком случае Шахов высказывается именно в таком духе, - а он не хуже, хоть и не лучше многих других. Хорошо еще, что он по-английски не говорит. Вообще - зря я согласился взять с собой Шахова. Лучше бы ехать с кем-нибудь из наших сторонников - с Малышевым, например, или с Ситковским.
Не знаю, верит ли во что-нибудь помощник Осборна - Арчибальд Мак-Кинли. Тоже очень любопытная фигура! Осборн несколько напоминает Паганеля (не по внешности - это очень красивый ореброволосый джентльмен, - а по типу поведения и отношению к окружающему). Мак-Кинли же отличается крайней деловитостью, он очень подтянут, сух и даже несколько мрачен. Однако, Осборну нужен именно такой помощник, ибо он сам совершенно беспомощен во всем, кроме науки. Да и вообще этот мрачноватый, точный, как хронометр, шотландец может быть очень полезен в любой экспедиции.
Мы вместе с ним были на аудиенции у короля Непала. Задача наша, как вы понимаете, была весьма сложной и щекотливой. Я побаивался, что властелин этой заоблачной страны попросту выгонит нас да еще и привлечет к ответственности, как осквернителей святынь. Король и в самом деле очень колебался и раздумывал. Мак-Кинли долго доказывал ему, что храм этот ничего общего со святынями буддизма и индуизма не имеет и даже вообще представляет угрозу для безопасности страны. Говорил он так точно и убежденно, словно сам побывал возле этого храма, и обнаружил прекрасное знание местных верований и быта. Он предложил, в конце концов, чтоб к экспедиции присоединились монахи в роли, так оказать, экспертов по части религии. Мне это показалось рискованным, но зато короля успокоило. В конце концов, я думаю, что монахи нам не помешают. Безусловно, никакой это не храм, по вашему описанию это .ясно, и они сами увидят. Только бы не дали каких-нибудь тупиц - ну, да уж Мак-Кинли позаботится. Он в Непале бывал и на все кругом смотрит без особого интереса, но зато ориентируется легко и свободно.
В общем, разрешение идти к храму у нас имеется. Теперь надо уговорить вашего друга Лакпа Чеди и его приятеля, чтоб они проводили нас к ущелью. Без них нам трудно придется. Завтра я и Мак-Кинли летим в Дарджилинг. Сейчас я особенно жалею, что здесь нет вас. Вы бы легче нашли с ними общий язык".
В бессильной ярости я отбросил письмо и уткнулся головой в подушку. С ума можно сойти - вот так валяться на этом проклятом диване, а они там... Я опять схватил письмо, поглядел на штемпель - да, они уже, наверное, двинулись в горы, ведь переход будет не очень трудным, и снаряжаться долго незачем... Главное начнется у храма. А я тут прикован к постели!
Пришла Маша. Я дал ей письмо. Мне хотелось, чтоб она поняла, как мне тяжело. Но она, прочитав письмо, только вздохнула и пошла менять воду в вазе с цветами.
Я отвернулся к стенке. Нет, никогда больше не буду говорить с ней об экспедиции. Что толку обоим расстраиваться? Маша вернулась и стала у меня за спиной. Я поглядел на нее через плечо. Она была очень красива, когда стояла вот так, с цветами в руках, и лицо ее выглядывало из темно-красных георгинов.
- Пожалуйста, не сердись, Шура! - ласково и печально сказала она. - Мне бы давно надо с этим примириться, а я все еще надеюсь... надеюсь, что у тебя это пройдет, что мы опять поедем вместе на Кавказ и опять все будет хорошо. Ты помнишь?
Конечно, я помнил. Мы вместе были на Кавказе, в горах Маша с ботанической экспедицией, а я по заданию редакции. Мы так радовались, что нам удалось вместе поехать! И мы решили, что следующее лето проведем на Кавказе - в горах, на море, всюду побываем! Вот оно и пришло, это следующее лето...
- Маша, - сказал я, - ведь все-таки главное - не Кавказ. А главное - чтоб нам быть вместе. Ведь так мы решили, правда?
Я говорил это и сам понимал, что мы уже не вместе, и мне было очень больно и тяжело. Маша поставила цветы на стол и села около меня. Мы долго молчали.
- Да, конечно, - сказала она потом. - Конечно, это само собой понятно, что мы вместе. Но как быть, если я сейчас убеждена, что ты губишь себя? Я же никуда не отхожу, я рядом. Но как мне убедить тебя? Все твои планы рухнули, ты болен, отравлен этой сумасшедшей мечтой.
- Мои планы... - пробормотал я, все казалось теперь таким жалким.
- Да, твои планы! - горячо говорила Маша. - Аспирантура, работа над Брюсовым... ты же так мечтал об этом! А теперь ты даже книжку о Гималаях не пишешь, тебя ничто уже не интересует!
- Маша, книжку о Гималаях я обязательно напишу, - сказал я как можно спокойнее. - И аспирантура от меня никуда не уйдет. Ну, в будущем году поступлю, ведь мне же только 27 лет тогда будет. А что касается Валерия Брюсова, так он бы просто в восторг пришел, если б знал, ради чего я ему изменяю. Даю тебе слово! Тем более, что еще неизвестно, что за работу я выдал бы на-гора, а тут... ты пойми только, Маша...
- Нет, с тобой бесполезно говорить, - устало ответила Маша. - Ты фанатик. Ты все предал и разлюбил, что у тебя было. И меня тоже...
Я молча смотрел на нее, не зная, что сказать. В конце концов, она была права. Все, чем я жил прежде, потеряло теперь для меня настоящую цену. Конечно, если б Маша относилась к делу так же, как я, если б душой, а не на словах была вместе со мной в эти трудные дни, многое было бы легче. Но она сама захотела остаться по ту сторону, и я не то, чтоб перестал ее любить, но духовно как-то отдалился от нее...
- Давай уговоримся так, - сказал я наконец, - ты все же не будешь с ходу и заранее все отрицать, а почитаешь, подумаешь, поспоришь со мной. Вот Арсений Михайлович вернется, я вас познакомлю...
- Это давно следовало сделать! - откликнулась Маша.
- Да он был уж очень занят, - смущенно возразил я и подумал, что все же надо было как-то улучить момент для знакомства: может, Маша иначе относилась бы теперь к делу. - А пока, прошу тебя, просто для меня, из дружбы, из сочувствия, прочти все, что возможно.
Маша согласилась и унесла с собой пачку книг. После этого у нас хоть общие темы для разговора появились. Я с пылкостью неофита доказывал Маше, что прав Соловьев, правы Лоуэлл и Осборн: на Марсе есть высоко развитая жизнь! Маша, собственно, не спорила, а задавала вопросы: видно, она хотела поверить. Но ей это плохо удавалось.
- Ты пойми только, Маша, - с увлечением говорил я, - ведь Циолковский считал, что во Вселенной есть не менее полумиллиона планет, населенных разумными существами. Не менее полумиллиона! А Фламмарион мечтал о том, что человек станет гражданином неба. Ты ведь читала, как он говорит о планетах: "Ведь это человечество, ведь это родственные нам духи несутся мимо нас!" Неужели тебя это никак не волнует?
- Фламмарион - талантливый мечтатель, - ответила Маша, а Циолковский и вовсе фантаст. Нет, я говорю не о межпланетных полетах - тут спорить просто смешно, когда мы вот-вот посетим Луну. Но зачем внушать себе несбыточные мечты о встрече с разумными существами? Ведь это же размагничивает! А если никого там нет?
- А если есть? - возразил я. - Все-таки, Маша, недаром люди еще с давних времен верили в то, что обитаемых миров множество. Вот смотри - Фламмарион цитирует то, что говорил Лукреций почти два тысячелетия назад: "Весь этот видимый мир в природе не единственный, и мы должны полагать, что в других областях Вселенной есть другие земли, другие существа и другие люди". И послушай, как горячо соглашается с этой мыслью Фламмарион: "Если волны созидающей материи в тысячах различных видов проносятся по океану беспредельного пространства, то неужели их плодотворности хватило только на создание земного шара и его небосвода? Нет и нет!" Люди всегда об этом думали; А теперь есть и доказательства.
- Ну, доказательств, положим, все же нет, - тихо заметила Маша.
- А вспышки на Марсе? - воскликнул я. - Ну, пусть вся гималайская история имеет какое-то другое объяснение, - а вспышки?
Да, вспышки - это было действительно очень интересно! Еще до отъезда Соловьева на Марсе произошла новая вспышка; недавно, с интервалом в 40 дней, она повторилась. Наблюдались эти вспышки в той же местности, где и те, о которых мне рассказал Соловьев при первой встрече, но по характеру отличались от них. Они были более длительными, чем первые, продолжались по 3-4 минуты. Они смещались по экватору в "сторону вращения планеты. Им сопутствовало сильное инфракрасное излучение. И, кроме того, оба раза, минут через пятнадцать после этих вспышек, у другого края экваториальной зоны возникали неподалеку друг от друга более яркие и короткие вспышки. Искусственное происхождение этих вспышек казалось еще более несомненным. В обсерватории с нетерпением ждали возвращения Соловьева и неустанно следили за Марсом.
Маше я уже рассказывал об этих новых наблюдениях. Тогда она промолчала, а теперь неожиданно оказала:
- Да ведь это могут быть просто извержения вулканов!
Я не рассердился только потому, что прекрасно помнил, как совсем недавно сам задал подобный вопрос Соловьеву. Однако я не стал допрашивать Машу - не является ли она сторонницей теории Мак-Лофлина, - а просто начал объяснять ей, почему это не может быть извержением вулкана.
- Вот послушай, Маша, - говорил я. - Во-первых, что это за вулканы, которые действуют так строго периодически? Где ты видела такие?
- Не видела, но знаю! - торжествующе оказала Маша. - А вулкан Стромболи в Средиземном море?
Черт бы побрал этот вулкан, я о нем созсем забыл! А ведь еще в детстве про него читал!
- Ну, допустим, - продолжал я, несколько смущенно. - А почему же именно в предрассветные часы? Ведь эта новая серия вспышек выглядит совсем иначе - по периодичности и так далее, - а происходит опять-таки в предрассветное время?
- Этого я уж не знаю. Я же не изучала ни Марс, ни вулканы. Может быть, просто совпадение? Ведь может же быть такое?
- Слишком много совпадений! - недовольно сказал я. - А почему эти вспышки смещаются вдоль экватора? A почему вслед за ними в другом месте возникают разбросанные яркие вспышки? Нет, серьезно. Маша?
Маша пожала плечами.
- Что ты меня спрашиваешь? Я ботаник, а не астроном. Так что же, ло-твоему, происходило на Марсе, если не извержение вулкана?
- Ну, я бы сказал, - осторожно ответил я, - что эти вспышки больше всего похожи на испытание какого-то мощного оружия. Поэтому они и производятся перед рассветом, вдали от населенных пунктов, в экваториальных пустынях.
- Атомные бомбы, да? - Маша усмехнулась, потом задумалась. - Нет, Шура, ты фанатик. Я даже не подозревала, что ты можешь быть таким. Словно какой-то чужой человек со мной разговаривает...
Я молчал. Мне ведь тоже было трудно поверить, что это Маша, смелая, веселая моя подружка, так говорит со мной...
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Письма от Соловьева стали приходить все чаще. И в каждом сообщались вещи, глубоко волновавшие меня.
Первое подробное письмо пришло из Дарджилинга.
"Лакпа Чеди встретил нас не очень-то радостно, но мы и не рассчитывали на восторженный прием, - писал Соловьев. - Вся эта история с талисманом даже у человека, свободного от суеверий и мистических страхов, должна была бы вызвать болезненное чувство. За год с небольшим - две смерти в семье да еще гибель двух европейцев... Узнав, зачем мы пришли, Лакпа Чеди даже голову пригнул от ужаса. А в глазах Нимы выразилось такое отчаяние, что у меня сердце защемило. Тем более, что по вашим рассказам я представлял их себе очень ясно и встретился с ними, словно со старыми друзьями. Мак-Кинли долго уговаривал шерпов, объясняв им с большим знанием дела, что этоне храм, что все это не имеет на самом деле ничего общего с религией, но мало преуспел. Да и вообще это была, на мой взгляд, попытка с негодными средствами. Для шерпов за этим стоит и родовая легенда, и мрачный, монах, охраняющий храм, и чудеса, которые произошли на их глазах. В конце концов, Мак-Кинли переменил тактику и сделал очень простой и жестокий ход: он напомнил Лакпа Чеди, что тот все равно уже выдал тайну и подлежит смерти. При этих словах Нима упала яичком на пол, а Лакпа Чеди сжался, будто ожидая удара, и губы у него посинели. Мак-Кинли попал в самую точку, но я был зол на него. Я постарался смягчить действие этих жестоких слов и сказал, что на этот раз никто в экспедиции не пострадает, за это я вполне ручаюсь, так как у нас есть надежная защита.
После этого Лакпа Чеди долго сидел на корточках с застывшим лицом, бормоча молитвы. Мак-Кинли разглядывал все вокруг со спокойным неодобрением, а я разговаривал с Нимой, всячески стараясь ее утешить. Передал привет от вас - это ее видимо обрадовало, несмотря на весь ужас, который она испытывала,-а потом дал увеличенную, фотографию Анга. Этот ваш подарок поверг ее в оцепенение. Нима даже побоялась взять фотографию в руки, и я положил ее на стол. Нима молча смотрела на портрет, и в глазах ее был ужас. Я уж подосадовал было яа себя за бестактность. Но потом Нима глубоко, прерывисто вздохнула и сказала: "Туджи чей!" так искренно, что у меня даже глаза начало щипать. Поднялся Лакпа Чеди, подошел к столу и тоже долго смотрел на фотографию. Потом он повернулся к нам и очень тихо оказал, что согласен проводить экспедицию до самого ущелья.
Сказал, что готов отправиться хоть завтра. Нима молчала.