Шеррис медленно покачала головой, глядя на свои руки, сложенные между обтянутых форменными брюками коленей. Она икнула.
— Нет.
Следующим по кругу был Синудж.
— Нет, не с ботинка! Кусок дерьма упал в унитаз, — возгласил он, в его взоре сверкнули два черных зрачка, и добавил: — С десятиметровой высоты.
Шеррис хихикнула:
— Точно, — и махнула рукой на остальных, которые уже начали что-то выкрикивать. — Да нет! Совсем не то. Я соврала, я соврала! … Ха-ха-ха!
— Это звук… Ик! … Черт! Это звук, который издает носок, полный маринованных мозгов птичек-медуз, когда им изо всех сил вмазывает по крышке аварийного люка акцизного клипера гном со спасательным поясом вокруг головы.
Шеррис покосилась на Зефлу и мотнула головой.
— Слишком прозаично. Зефла пожала плечами.
— Зато, похоже.
Кара осторожно откашлялся.
— Это звук, который издает пятнистый жук… — начал было он.
Вся компания немедленно посрывала кепи с голов и принялась с воплями швырять их в него.
— Нет!
— Давай другое!
— Нет, нет, не-ет!!!
— К черту твоего сраного жука!
— Придумай что-нибудь получше!
Кара уклонялся от летящих в него головных уборов, пытаясь одновременно уберечь свой бокал.
— Но, — рассудительно произнес он, — это может быть верным в случае, если…
— Нет, опять неверно, — ответила Шеррис и отпила еще немного.
Она чувствовала себя более пьяной, чем должна была бы по идее. Может, это потому, что на пустой желудок? Они зашли в «Ономатопею» опохмелиться и пообедать, но каким-то образом — а это был их последний день перед очередной боевой вылазкой — все превратилось в еще одну пьянку.
Завтракала она или нет? … Шеррис забрала у кого-то свое кепи и водрузила на коротко стриженую голову. Нет, не так-то просто вспомнить, завтракала ли она…
Она залпом осушила бокал, громко крикнула «Следующий!» и, со стуком опустив бокал на стол, посмотрела на Мица. Кто-то вновь налил ей коктейля.
Миц думал. Вдруг его выразительное худое лицо просияло.
— Налоговый крейсер опять врезался в астероид на полной ско…
На этот раз вопли и броски достались Мицу.
— Ответы становятся все глупее и глупее, — произнес Фротрин, пока Миц подбирал кепи с пола. Он серьезно оглядел компанию. — Мы уже начинаем повторяться.
— Чего-чего?
— Не понял?
— А?
Фротрин поднялся, пошатываясь, и с грохотом уронил стул на каменный пол. Фротрин прижал руку к своей широкой груди, к тому месту, где предположительно находится сердце.
— А сейчас, — проревел он, — самое время спеть песенку… — Он запел: — О, Калтаспия! О, Калта-а-а-а-спия…
— О Боже…
— Кепи! Отдай мне мое кепи! …
— Нет, сначала мне! Я не такой пьяный и целюсь лучше! …
— Давай чего-нибудь еще! …
— А я знаю!!!
— Да не мой бокал, вот кретин, его бокал! …
— О, Ка-а-а-алтаспия, о, Ка-а-а-а-алтаспия…
— Уши мои, уши! …
— Это н-нехорошо с вашей стороны, сэр! Не туда — ик! — кидаешь! …
— Да нет! У него бокал пустой! …
Вилет поднялась со своего стула и стала подбираться вокруг стола к Шеррис, в то время как все остальные пытались заставить Фротрина замолчать. Слабо улыбнувшись, Вилет присела на корточки возле Шеррис и что-то зашептала ей на ухо.
Шеррис с силой кивнула; обе захихикали, потом засмеялись и закашлялись.
— Да! — Шеррис еще раз кивнула, визжа от смеха. — Да! …
— О, Ка-а-а-алтаспия, о, Ка-а-а-а-а-а-а-а-алтаспия, о, как я благодарен тебе, — закончил Фротрин, уселся с кружкой горячего эля в руках, которую преподнес ему Миц, и жадно припал к ней.
— Она., угадала! … Вилет — ик! … черт!., угадала! — Что?
— Что же это?