Тесной компанией они пришли пообедать в гостиницу под названием «Ржавый Гвоздь» на окраине города после целого дня, проведенного за осмотром достопримечательностей. Синудж не давал о себе знать с тех самых пор, как они оставили его у дверей монастырского госпиталя прошлой ночью. Предположительно, он пытался добиться аудиенции у короля и должен был оставить в гостинице записку, если появятся новости.
При свете дня Фарпек выглядел не так уж плохо. Люди казались дружелюбными, хотя из-за акцента с трудом можно было понять, что они говорят. Через полдня команда приняла решение приобрести местную одежду, дабы не привлекать к себе излишнего внимания. Их то и дело не без иронии спрашивали, что они, собственно, делают в такой глуши, как Фарпек.
Одной из основных трудностей стало добывание информации. По большей части это означало сомнительные методы вроде опроса всех встречных-поперечных; помимо ненадежности подобного способа, Шеррис вдобавок испытывала, несмотря на всю свою зрелость и искушенность, неприятное ощущение, что она снова стала маленьким ребенком, живущим во враждебном мире с его таинственностью и непонятной многозначительностью, из-за которых вечно приходится задавать вопросы, далеко не всегда получая ответы.
Первое, что они сделали по совету двух проводников, собиравшихся уходить обратно к границе, — привели своих топтунов в стойла в пригороде. Там они продали животных за несколько большую цену, чем приобрели (причем Миц не упустил случая поторговаться), и после чего почувствовал: себя заправскими туристами.
При свете дня они осмотрели главную площадь. Широки здания, по большей части без крыш, сгрудились вокруг мощенного брусчаткой пространства. Словно толпа странных прямоугольных великанов, стоящих плечом к плечу и глазеющих на происходящее на площади. Большинство зданий имело веселую раскраску и было усеяно пестрыми навесами, под которыми прятались небольшие мастерские и лавочки, выглядывающие из-под навесов, будто носки лакированных туфелек из-под чуть приподнятых подолов.
Люди тоже оказались довольно занятными. Верховые встречались редко, видать, топтуны были не всякому по карману. Одевались жители Фарпека просто, однако одежда по большей части была ярких тонов. Физически горожане сильно разнились между собой, если не считать общего для всех — неизменно бледного цвета кожи; одни были тучны, другие же — болезненно худые. Попадались и нищие, одетые в грязные тряпки, и калеки.
Путешественники осмотрели снаружи Фарпекский замок — симметричное каменное трехэтажное строение, увенчанное дряхлым выростом Древодома, который, похоже, тщательно обтесывали, сколачивали, выдалбливали и в итоге получили устремленный вверх лабиринт комнат, залов да убогое подобие оборонительных укреплений в виде нелепых покосившихся башенок и одиночных укрепленных участков. Все сооружение было хаотично усеяно окнами и бойницами. Увенчивалось оно несколькими потрескавшимися башнями, которые неуверенно устремлялись к пологу листьев-мембран, словно чьи-то протянутые в мольбе руки.
Остальной город оказался скучным, но шумным и беспорядочным. Кафедральный собор путешественников разочаровал: он был маленьким и невзрачным, и даже колокол, звонивший каждый час, звучал глухо. Единственной примечательностью собора являлась статуя бога Фарпека, красовавшаяся на фасаде. Статую окружали многочисленные коварно ухмыляющиеся фигурки, изображающие жителей славного Фарпека; они издевались над богом с помощью различных сельскохозяйственных приспособлений и орудий пыток.
Шеррис и остальные бродили по узким улочкам, горбатым переулкам и извилистым аллеям. Им приходилось уворачиваться от потоков помоев, временами выливаемых из окон верхних этажей; порой они оскальзывались на гниющих остатках овощей, а иногда — и это было хуже всего — оказывались на том же месте, откуда ушли с полчаса тому назад. Зачастую путешественников окружали целые толпы детей и даже взрослых, наперебой приглашая их к себе домой или напрашиваясь в гиды. Зефла беспрестанно улыбалась самым настойчивым, непринужденно болтая с ними на юридическом диалекте Калтаспии, после чего аборигены, как правило, оставались за кормой с блаженно-глупыми физиономиями.
К обеду они устали и вернулись в гостиницу. Пообедав и отдохнув, они отправились на окраину города, мимо высоких стен монастырей, тюрем, школ и больниц. Монастырский госпиталь, где устроился на ночлег Синудж, был закрыт и выглядел каким-то опустелым. Правда, из-за стен доносилось нестройное пение и ругательства.
Вдобавок они обнаружили королевский зоопарк — печальное скопище клеток и загонов. Тощие звери мерили шагами свои темницы или кидались на железные прутья клеток. Несколько летающих обезьян сбились в кучку в своем затянутом сеткой вольере. Обмотавшись, словно в сутаны, в крылья-перепонки, животные испуганно сверкали глазами из своего укрытия.
Нитезуб при виде людей отпрянул вглубь крошечной клетки. Исхудалое тело почти не сохранило следов былой силы и гибкости. В одной из огромных голых клеток оказался взрослый стом, который сидел, скорчившись, возле стены. Громадные крылья были подрезаны и связаны. Пока они смотрели на него, потрясенные размерами животного и ужасными условиями его содержания, зверь поднял метровой длины голову и несколько раз ударил ею о стену, оставляя пятна темно-фиолетовой крови.
— Зачем ему обрезали крылья? — спросила у смотрителя Зефла.
— Ну, крылья не совсем обрезаны, госпожа, связаны, по большей части, — ответил тот.
В руках смотритель держал корзину, полную дымящихся потрохов. Шеррис сморщила нос и отвернулась. Смотритель покачал головой и серьезно добавил:
— Знаете, если его не связать, он так и будет целыми днями реветь да биться о прутья.
Они не стали надолго задерживаться в зоопарке.
Внезапно город кончился, и начались пригороды. Идущие мимо огороженных строений улицы вели прямо в поля, изборожденные, словно свежими ранами, тонкими линиями посадок разнообразных растений, которые, так или иначе, входили в богатую экологию Древодома. Деревенский сторож порекомендовал им местную таверну в километре дальше по одной из многочисленных дорог.
Они сидели на террасе «Ржавого Гвоздя», поедая на удивление вкусно приготовленные овощи с мясом. Длоан указал на стома, медленно выплывшего из высокого полога листьев и парившего в лучах вечерних сумерек. Рассекая воздух, зверь повернулся и направился к одному из стеблей, возле которого виднелись маленькие точки — стая летучих обезьян. Но рептилию заметили птицы-обезьяноеды, устроившиеся на ночлег на одном из более высоких пологов. Обезьяноеды ринулись вниз с приглушенными, но яростными криками и принялись осаждать одинокого стома. Черный гигант развернулся, в его медленных неуклюжих движениях появилась забавная неуверенность. Птицы сновали вокруг великана, словно электроны вокруг ядра.
Шеррис вспомнила, что этих стомов называют благородными животными хотя бы потому, что они являются одними из немногих сохранившихся представителей коренной микенской фауны. Большая часть современного животного мира Микен была завезена с Голтара.
Шеррис чувствовала, что ее товарищи тоже желают стому остаться целым и невредимым (чего и следовало ожидать); но лишь она одна, похоже, заметила крошечную серо-зеленую царапину на боку одной из птиц, которая по неосторожности подлетела слишком близко к голове стома. Взяв у Зефлы мультивизор, она увидела птичий силуэт в опасной близости от громадной головы, и ей даже показалось, что челюсти зверя сомкнулись. Птица же вдруг забила крыльями и начала падать.
Как завороженная Шеррис смотрела в мультивизор. Птица по-прежнему падала. Теперь Шеррис могла различить ее невооруженным глазом.
Птица снизилась уже на пятьсот метров; она кувыркалась, все еще пытаясь лететь, но ей удавалось лишь ненадолго замедлить падение.
Над падающей птицей, держась чуть позади нее, уверенно спускалась по спирали другая, будто не в силах бросить своего товарища.
Шеррис следила за ними. Вскоре два маленьких пятнышка скрылись за колышущимся пологом листьев, тускневшим вдалеке. Когда она снова взглянула вверх, стом нырнул обратно в просвет среди листьев, в километре над землей. Другие птицы оставили погоню. Миц, Зеф и Дло понимающе хмыкнули и вновь вернулись к еде.
Немного погодя Шеррис тоже села.
Она медленно жевала, не вступая в общую беседу, то и дело поглядывая туда, где исчезли две птицы, и лишь отхлебнула глоток вина, когда одна из птиц появилась опять. Птица медленно, с усилием, будто устав, в одиночестве летела домой.
Его Величество, король Тард Семнадцатый, семьдесят четвертый из Бесполезных Королей, Презренный Повелитель, Лорд-Протектор и Господин Фарпека, всех его земель, граждан, низших классов, животных и женщин, Верховный Богоненавистник, Презирающий Дьявольского Чародея, Казначей Богатств и Попечитель Имперской Хартии, восседал на Троне Стома в Тронном зале Фарпекского замка и, сошурясь, недоверчиво поглядывал на тощего монаха с подозрительно смышленым лицом, преклонившего колени на ступенях перед троном.
Зал был темным и задымленным. Окна отсутствовали, дабы Бог не имел возможности подсмотреть, что делается внутри. Тяжелые ароматы благовоний поднимались из курильниц — дабы Его неукротимый дух не проник в зал. На маленьких скамеечках, установленных на ступенях тронного помоста, сидело с десяток королевских советников и секретарей. Степень значимости того или иного придворного определялась его близостью к трону.
Сам Трон Стома был выполнен в виде громадной летающей рептилии. Его крылья служили боковыми сторонами трона, спина — спинкой, а голова — подставкой для ног. Голова стома свисала с закопченного потолка на веревках, покачиваясь всего в нескольких сантиметрах от пыльного и потертого ковра, устилавшего помост.
Придворные утверждали, что трону придали такой вид, дабы он служил символом королевского авторитета и его превосходства над подданными. На самом же деле Его Величеству просто нравилось раскачиваться на троне взад и вперед. На широком хвосте стома безмолвно стояли двое могучих королевских охранников, вооруженных замаскированными под мушкеты лазерными карабинами. Время от времени Его Величество приказывал им помогать раскачивать трон. Когда человек стоит на коленях перед троном и что-то говорит, можно начать раскачиваться, добиваясь, чтобы большой кривой клюв стома ударил говорящего в голову или в грудь, сбив с помоста. Сбитого же слушать уже необязательно. Не поступить ли так же и с этим монахом?
Король не привык общаться с подобными личностями — его придворные старались не допускать их пред очи Его Величества. Если же советники отступали от своих правил, король начинал их подозревать. Правда, он знал, что придворные боятся и уважают его, но порой ему казалось, что они проворачивают какие-то мелкие делишки за его спиной. Да и вообще лицо монаха ему явно не нравилось. Оно было слишком узким, с резкими чертами и пронзительным взглядом, в котором королю почудилось презрение и насмешка — может быть, над королем или даже надо всем его королевством. Король не испытывал к монаху ни малейшего доверия. Людей казнят и за меньшие провинности. Гораздо меньшие…
Один из советников принялся бормотать в ухо королю что-то насчет цели прибытия монаха. По мере того как советник бормотал, король удивлялся все больше и больше, но его подозрительность все еще не рассеялась.
— Итак, — обратился он к монаху, — я надеюсь, что орден, который ты представляешь, также презирает Великого Дьявольского Чародея.
— Разумеется, Ваше Милостивое Величество, — сказал монах, скромно потупив взор. В его голосе звучало почтение. — Наша вера — возможно, она не слишком отличается от вашей, несомненно, более древней и обладающей большим числом приверженцев, — состоит в том, что Бог есть Сумасшедший Ученый, а мы — объекты Его экспериментов, навеки обреченные блуждать по лабиринту жизни, усеянному случайными и бессмысленными карами и презренными наградами, и посему нет никаких причин потакать Его дьявольским желаниям.
— Король разглядывал тощего монаха: Его акцент был почти незаметен, а речь — безупречна, но король не мог отделаться от странного ощущения, что монах просто хочет ему польстить. Он откинулся на спинку мягко покачивающегося трона.
— Вы тоже ненавидите Бога? — осведомился Его Величество, сморщив нос и нахмурив брови.
Тщедушный монах в черной рясе странно улыбнулся и ответил:
— Да, Ваше Величество. В полном смысле этого слова.
На шее монаха висела на ремешке маленькая металлическая коробочка.
— Хорошо, — сказал король, продолжая изучать гостя.
Тот взглянул на шептавшегося с королем советника, который лишь покачивал головой. Он не смел перебивать короля.
Король гордился своим статусом государственного деятеля и понимал значение союзников, хотя само по себе его королевство являлось самодостаточным и в данный момент совершенно не нуждалось в помощи извне. В провинции всегда хватало и бандитов, и бунтовщиков, а в столице — обычных закулисных заговорщиков (которых хватало, впрочем, и при дворе). Однако король умел с ними управляться — достаточно было спросить придворных, как обходились с подобными затруднениями в прошлом. Но времена меняются, если не в самом королевстве, так за его пределами, и Фарпеку не помешает обзавестись сторонниками в большом мире. Короля всегда беспокоило то обстоятельство, что так мало людей знает о существовании его государства.
Монаха следует получше расспросить.
— Сколько же вас всего?
— Здесь, Ваше Величество? В вашем государстве? Из нашего ордена — только я один…
Король покачал головой.
— Нет, сколько всего приверженцев вашей веры?
— На сегодняшний день — только несколько тысяч, Ваше Величество, — признался монах. — Хотя многие из нас занимают довольно высокое положение и вынуждены хранить свои убеждения при себе.