- Окажите мне честь, мадам. Возьмите цепь и наденьте ее мне на шею.
- Я? - она отшатнулась. - Я не могу...
- Старый элисаарский трюк, - бросил он. - Лезвие бритвы, покрытое ядом. От Катаоса? - он захлопнул коробочку и отставил в сторону. - Ты уже дважды предала меня, Лики.
- Не убивай меня! - крикнула она. - У меня не было выбора... Катаос заставил меня повиноваться... Оставь мне жизнь, ради своего сына!
- Если бы я сказал тебе, Лики, что сохраню твою жизнь при одном условии - я возьму твоего ребенка и разрублю его этим мечом, - ты позволила бы мне сделать это, ибо такова твоя сущность.
Она шарахнулась от него. Когда он вернул ей ребенка, она схватила его и уткнулась лицом в шаль.
- Твоя смерть ничего не даст, - сказал он. - Поэтому ты не умрешь.
Ей хотелось разрыдаться, но глаза были сухими, как будто их тоже выжгло засухой. Она больше не могла смотреть на него.
* * *
За два часа до рассвета Яннул и Зарос, возвращаясь из палатки двух красоток, заметили нечто, медленно покачивающееся на высоком суку циббы.
Подойдя поближе, они поняли, что это человек, повесившийся ночью.
- Это тот чудак из дома Йир-Дакана, - вспомнил Яннул. - У него еще было такое странное имя, как будто шипение змеи - Рас. Но зачем ему понадобилось...
- Возможно, это и есть тот, кто нас предал, - предположил Зарос.
Они перерезали веревку и отнесли тело подальше, ибо после странной молитвы на холме настроение в лагере было слишком хорошим, чтобы позволить испортить его.
За час до рассвета единственным прохладным местом были сожженные сады Дворца Гроз. Над обмелевшей рекой, где догнивали лилии, уже поднималась белая дымка, а по ведущим к воде ступеням перед дворцовым храмом из последних сил ползло гибнущее речное существо.
Мужчина, облаченный в черные чешуйчатые латы, остановился взглянуть на него, прежде чем свернуть на галерею.
В огромном пустом нефе все еще плавал дымок. Амрек стоял неподвижно, глядя на черных мраморных чудищ, маячащих в полумраке. Их удлиненные зрачки казались пятнами тусклого сияния, драконьи черты, подсвеченные чашами с огнем, несли на себе смутный отпечаток какого-то древнего неизреченного кошмара.
- Не бойтесь, великие, - негромко сказал Амрек, - я здесь из уважения к обычаям, не более. Я ни о чем не прошу вас, ибо точно знаю, что вы ничего мне не дадите.
Он думал о мальчике, в праздничное утро кромсавшем свою плоть ножом, неумело и остервенело. Боль, отвращение и ужас. Та рука, рука в ее слоистых серебряных чешуях, которую он полосовал снова и снова, умоляя черных богов принять его кровь, но снять с него проклятие змеиной богини. Его крики взлетали под крышу и отражались от нее эхом, превращавшим их в один долгий вопль. Потом явился Орн, любовник его матери, живой ужас и презрение, а потом чешуя отросла снова, даже не прикрыв рваные шрамы.
Амрек коснулся своей руки, скрытой черной перчаткой, с темно-синим камнем в перстне, неумолимо охватывающем слишком толстый мизинец. Уже в восемь лет он знал, как могущественна Повелительница Змей и как мало любят его боги Дорфара.
- Вы не любите слабых, - укорил он их.
Даже их тень сокрушала его, давила на него, уничтожала его.
Он раскрыл глаза и увидел фигуру женщины, стоявшей лицом к нему на той стороне широкого, вымощенного плитами двора. В луче света ее изящно накрашенное лицо было белым пятном, как и ее поблескивающая шея и руки. Он ощутил аромат духов, перебивающий запах храмовых благовоний.
- Я же запретил вам пользоваться этим притиранием, - раздраженно сказал он.
- Правда, Амрек? Я и забыла.
Он взглянул на богов.
- Вот так. В день битвы моя мать предстает передо мной с белым лицом моего врага. Чего вы хотите?
- Мне нужен транспорт и свита. Я намерена покинуть Корамвис.
Он повернулся к ней лицом. Она улыбалась, но в ее глазах плескался страх, хотя она очень старалась скрыть его.
- Мне понадобятся услуги вашей гвардии, мадам. Для войны. Я не могу выделить вам опахальщиков.
- Тогда я забираю своих придворных дам и еду одна.
- Не смею задерживать. Желаю успешно пробиться сквозь давку у городских ворот.
Теперь в ее глазах плескался яд - и в его тоже. Каждый видел в другом телесное сходство, но ни капли духовного.
- Какой пример вы подадите армии Корамвиса, мадам! Королева бежит через задние ворота, когда военачальник выезжает из парадных!
- Ты! - выплюнула она. - Военачальник! Командующий! Тебе не место ни на войне, ни на троне! Тебе следовало бы стать жрецом, сын мой, которые только и делают, что тянут руки к богам и умоляют их о пощаде, - она помолчала и потом выговорила с чем-то большим, чем простая злость: - Человек с Равнин убьет тебя, Амрек.
Он почувствовал, как вся кровь отхлынула у него от сердца - не от ужаса или удивления, но от безупречности предзнаменования, сорвавшегося с ее губ.
- Да, матушка, - сказал он, - я давно знал, что он принесет мне смерть. Я избегал его. Теперь обстоятельства лишают меня возможности бежать. Да и вас, судя по всему, тоже.
- Трус! Ты смирился со своей гибелью и стараешься увлечь за собой столько людей, сколько сможешь!
- Похоже, день, когда вы разделили ложе с Редоном и зачали меня, все-таки оказался несчастливым.
Он пошел прочь, но она окликнула его, и ее голос внезапно стал безумным и срывающимся от волнения:
- Подожди!
- Хорошо, мадам, - он остановился, не поворачиваясь к ней. - Я жду. Только зачем?
- Чтобы услышать от меня всю правду, - выдохнула она.
Когда он повернулся к ней, то увидел в ее глазах знакомое выражение. Именно оно стояло в них, когда она сказала ему, что единственная женщина и единственный мужчина, которые ему дороги, любят друг друга наперекор ему.
- Так говорите же ее, - устало произнес он.
В ее глазах мешались ликование и смятение. Слова потекли из нее, торопливые, обгоняя друг друга.
- Ладно. Я скажу. Поговаривали, что Ральднор - не сын Редона, а ублюдок Амнора, его советника. Но кто из нас усомнится, что Ральднор принадлежит к роду Редона? Это ты, сын мой, ничем не напоминаешь прежнего короля.
Его губы зашевелились.
- Я вас не понимаю, мадам.