- Войдите! - пригласил он неуверенно. Дверь открылась и вошла женщина, у которой они были. Она тяжело дышала, будто за ней гнались.
- Вот возьмите. - Она протянула распятие и бутылочку с водой. Хотите - верьте, хотите - нет. Но я подумала, что совершу грех, если оставлю вас здесь на растерзанье без защиты. - Она приложила бутылочку и крест к груди Хомута, зажала их его рукой. - Повесьте крест в комнате, где будете спать. А углы обрызгайте святой водой. Ну, я побежала. До двенадцати успею, еще время есть. И она вышла, захлопнув за собой дверь.
- Чумная какая-то, - произнес Хомут. Поставил лампу на печку и стал разглядывать предметы.
- Чумная не чумная, но она совершила подвиг! Веря в упырей - пошла нас спасать. - Александр взял распятие. - Давай повесим на дверь.
- Зачем?
- Чтоб дурные мысли ночью в голову не лезли.
- Ладно, давай. Только ты посвети мне, пока я буду гвоздь с молотком искать.
Александр взял лампу, и они вышли. Хомут боязливо вошел в сени, схватил банку с гвоздями и молоток и вынырнул как из воды. Прибив гвоздь к двери и укрепив крест, они сели на диван.
- Воду брызгать будешь? - спросил Хомут без всякой иронии. Александр поднялся и побрызгал во все углы.
- Идиотизм какой-то, - пробормотал Хомут смелее. Александр посмотрел ему в глаза. Тому стало не по себе. И отчетливо произнес:
- Я верю в упырей.
Если бы он сказал в этот момент: "Я упырь". Хомут бы ему поверил.
- Давай спать, - произнес Хомут, пряча глаза. -Завтра на первом метеоре уедем отсюда.
Они легли на кровать вдвоем. Александр положил бутылочку под подушку. Потушили свет. Хомут вскоре заснул. Александру не спалось. Луна бросала слабые лучи. И резьба, неравномерно освещенная, оживала, создавая зловещую панораму.
Вдруг у калитки раздался какой-то звук. Потом послышались чьи-то торопливые шаги. Внешняя дверь тихо, словно от ветра, скрипнула. Слегка напряглась трехступенчатая лестница. Как будто кто-то решил подняться, а потом, передумав, спустился обратно. "Пришел или кажется?" Жалобно крикнула сова. Александр взял бутылочку и осторожно подошел к двери. Всем телом, всей душой он почувствовал - за дверью кто-то есть. Страх поразил тело. Он ясно видел широкие плечи, большую голову на маленькой шее. Словно тень от человека. И вдруг он почувствовал, как новая волна страха вошла в него. Тень стала поворачиваться. Два зеленых фонаря смотрели ему прямо в лицо. Четыре кинжала хищно торчали из открытого рта. Подсознание, независимо от его воли, заметило - крест, который он прибил на дверь, не прозрачен. Руки судорожно открыли бутылку и стали брызгать в него. Вода, попадая на дверь, растекалась, делая ее не прозрачной, подобно ветровому стеклу, на которое попала грязная вода из-под колеса впереди идущей машины. От напряжения, разбрызгивая воду не только на дверь, Александр опустошил бутылочку. И по инерции продолжил трясти ее уже пустую. Он заметил это и остановился. Святая вода, подобно обычной грязной жидкости, стекала, и дверь вновь начинала становиться прозрачной. По мере вырисовывания силуэта, сердце Александра почему-то все сильнее и сильнее начинало стучать в висках, а дыхание становилось все тише.
XXI.
Проснувшись, и резко посмотрев на часы, Александр подумал: "Сон или на самом деле? Так можно и свихнуться". Солнце светило в окно. "А может это все мне показалось? А я дурью маюсь. Рассказать Татьяне? На смех подымет".
- Вставай, бродяга, - ткнул он в бок Олега. - Работать пора, а ты дрыхнешь как старая карга.
- Сколько времени? - проворчал, не открывая глаз, Хомут.
- Семь часов.
- Куда так рано? Первый отсюда уходит в десять двадцать.
- Помыться, побриться.
- Ты мойся, брейся, - произнес Хомут, переворачиваясь на бок. - А я еще часок посплю.
Александр закрыл глаза. Когда открыл, было уже без десяти десять.
- Вставай быстрей, - он вскочил и запрыгал над брюками, - уже десять.
Хомут резко сел на кровати.
- Ты же говорил семь?!
- Семь-семь, - передразнил Александр. - Семь было три часа назад.
Они быстро собрались и побежали на метеор. Птицы весело щебетали. Где-то яростно тарахтел дятел. "И не болит же у него голова", - подумал Александр. Прямо перед ребятами, слегка колыша траву, шмыгнул уж. Спускаться по прибрежной стене оврага, прорытого великой рекой и отшлифованного осенними дождями и весенними паводками, было немного страшновато. Круто уходящие вниз глиняные ступеньки подозрительно сыпались, ноги непроизвольно подкашивались на каждом шагу. Ощущение, не из приятных, улетучивалось с каждым шагом. На пристани, представляющей из себя грубый настил, ожидали двое. Старик в видавшем виды пиджаке, фуражке, темных брюках, с маленьким заплечным рюкзаком. И спортивного вида парень в широких, напоминающих связку из двух бананов-брюках, в черной майке с короткими рукавами, подчеркивающей внушительные мышцы, и маленькой золотой цепочкой на шее. У пристани река проявила свой своенравный характер, образовав причудливой формы залив, в котором колыхались на привязи несколько прогулочных катамаранов-велосипедов, вероятно, принадлежащих какой-нибудь из многочисленных, раскиданных, где непопадя, летних баз отдыха. В отместку за это стена карьера глубоко врезалась в реку, мешая с пристани разглядеть приближение метеора. Вся стена утеса, словно просверленная, была усеяна норами из птичьих гнезд, делая их недоступными для незваных гостей. Вынырнув из-за утеса, показался метеор. Сбросил скорость, и нос вяло упал в воду. Пришвартовался. Из метеора вышел всего один человек. Взяв пассажиров и оглушив сиреной, корабль весело вышел на фарватер.
XXII.
- Слушай, Олег, - задумчиво обратился Александр. - Почему так иногда бывает: проступок незначительный, а вспоминаешь его много лет и каждый раз становится стыдно?
- У всех людей есть такие поступки, о которых хочется забыть. Но те, кто вспоминает о них с болью, - больше никогда не повторят этого, - произнес он серьезно. - А те, кто бахваляются, просто хотят показной неприступностью скрыть это или, того хуже, выместить на ком-нибудь свою же вину. Как говорится, с больной головы на здоровую.
- Помню, в детстве купили мне дожонка. Неуклюжий такой, как будто все части тела от разных собак. Уши длинные - болтаются, огромные глаза, лапы большие, но слабые. Вынесешь его на руках, на улицу, - по лестницам только вверх у него хорошо получалось, - он сразу, смешно размахивая лопастями ушей, мчится на свой газон, что у нас под окном. Трава почти с его рост и он, как уж в лесу, траву раздвигая, носится. Что-нибудь увидит, остановится:
заднюю лапу подвернет, зад - на землю. Глядишь -весь на бок завалился. Тут же вскочит и давай по газону бегать, бегать у него лучше получалось. За газон не выходил, боялся, маленький еще. Возьмешь его на руки, отнесешь куда подальше, он стремглав на свой газон бежит. А на поводке упирается, уходить не хочет. Как-то летом остался я один. Жара. На пляж хочется. Одного его оставлять нельзя. Ему полтора месяца было. Оставишь - он все шторы посрывает, стулья погрызет, короче - устроит в квартире варфоломеевскую ночь, не любил, когда его одного оставляли и, надо отдать должное, действенным способом об этом сообщал. Ну не выдержал, пошел на Волгу, его с собой взял. Пришел на пляж. Одного оставить боюсь - потеряется. С собой взять не могу, неизвестно, умеет он плавать или нет? Знакомых ребят встретил, оставил им. А они взяли и стали его в воду бросать. То ли плавать учить, то ли просто, дурью маяться. Он, бедный, с головой в воду уходит. Только вынырнет, начнет к берегу выгребать, -все повторяется с начала. У него полные уши воды, в глазах чуть ли не слезы. Я его забрал, вынес на берег. Он лег и так и лежал, глядя на меня своими большими глазами, такой всегда шустрый, а тут лежит, не шевелится, и слезы из глаз будто текут. Он же маленький еще, я для него как мать, кроме меня он ни на кого положиться не может. А я, чтобы в воду раз залезть, его бросил. Короче, даже сохнуть не стал, сразу оделся и ушел. Противно так на душе было. Сколько лет прошло, а до сих пор помню. Странно, да? Вроде мелочь, а неприятно.
- А детские переживания они самые сильные. Потом человек взрослеет и грубеет. Начинает думать, что уж он то все знает и все пережил. Ни во что не верит, если это расходится с его понятиями о том, как и что должно быть. Вот ты пришел ко мне со своим сочинением. Думаешь, я так просто все бросил и с тобой поехал? Нет, я подумал, а вдруг в этом что-то есть! Однажды в детстве я видел сон, скажем так. Будто вышел я в туалет. Мне было тогда лет восемь. Возвращаюсь. Смотрю, входная дверь открывается. Входит мужчина. Глаза горят как у кошки, когда на них падает свет в темноте. Я остолбенел. Подходит он к комнате сестры, дверь перед ним открывается, как по мановенью волшебной палочки. Я словно под гипнозом пошел за ним. Он наклонился над ней и с причмокиванием целует ее в шею. И целует как-то странно, руки по швам, ноги прямые. Будто ритуал какой выполняет. А потом я проснулся. Сестра с утра усталой была. Как будто вагоны всю ночь разгружала. Странно? Вот иногда и подумаешь: а вдруг не приснилось?!
- Знаешь, я ведь, честно говоря, не из-за сочинения поехал. А чтобы побольше узнать про них. Я ведь верю во все это. В лунатиков ведь тоже не верили! Говорили: приснилось, меньше пить надо. Но те хоть безвредны, а эти людей убивают! Хочешь - верь, хочешь - нет. Но когда мы сегодня спали, он к нам приходил. На двери крест висел, вот он и не вошел. Как ты описываешь, так он и выглядел. Глаза горят как фосфорные, я в него всю воду из бутылки вылил. Он, понимаешь, за дверью стоит, а она стала прозрачной - не дверь, а мутное стекло. Я его через дверь вижу, как если бы ты в потемках стоял, а у меня глаза только что к темноте привыкли. И глаза у него горят, как под рентгеном, до сих пор страшно. Я водой брызгаю, и дверь, где вода попала, становится непрозрачной. Брызгаю я, брызгаю, и вдруг глаза открываю, пора вставать. Ну, думаю, неужели приснилось, ведь как наяву было. И тут у меня мелькнула мысль. Я руку под подушку, бутылочка пустая. Вот и думай теперь вылилась аль не вылилась?
- Да! Я сам любитель порассказывать, но ты по "ходу" загнул! Теперь ведь спать не смогу, - подытожил Хомут.
- Я не загнул, я серьезно. Но, впрочем, живи, как знаешь. Мне, самое главное, узнать, излечимо или не излечимо? И как лечить, - решительно произнес Александр.
Хомут посмотрел на него. "Разыгрывает или не разыгрывает, - подумал он напряженно. - Да, ладно".
- Я кое-чем тоже интересовался. Ну, там, у разных людей, - он слегка замялся. - И смысл такой, если упырь укусит, то человек сам упырем становится. Но пока он крови не пил, он еще не упырь. Но если пил, то единственное - это осиновый кол в грудь или сжечь. Но этому никто не верит, и чтобы точно узнать, надо упыря поймать. А больше никак.
- И ты думаешь, не было людей, которые или ловили или общались?
- Если они есть, то, конечно, были. Только или умирали от страха или сами ими становились. Так что можешь не искать. Хотя есть такая религия, которая исповедует культ крови. Может они что-то знают.
- Что за религия, - встрепенулся Александр.
- Ты, может, слышал, сатанисты. Поклонники Диавола. Они тоже человеческую кровь пьют. Только из стаканов. И живых людей в жертву приносят. Если судить по бульварной прессе.
- И где их можно найти?
- Ну, ты от меня много хочешь. Они прячутся, как только узнают, где их секта, их сразу закрывают. Власти с попами в этом деле за одно.
Судно незаметно опустило крылья под воду и через некоторое время бесшумно причалило. Немногочисленный народ поспешил к сходням.
- Ну ладно. Тебе налево, мне направо, - произнес Хомут. - Пиши письма, если что.
- Хорошо. Пришлю - приглашение на костер, -горько пошутил Александр.