— Я за вами.
Минут пять все молчали. Одни нервно прохаживались, другие сидели на полу, покрытым соломой из-за которой проглядывал паркет, а один человек стоял, согнувшись у двери и покачивался, закрывая лицо острыми локтями.
Потом дверь открылась и в сарай заглянул человек в эсэсовской форме.
— Следующий! — резко сказал он.
Человек, стоявший у двери, вздрогнул и быстро вышел. Эсэсовец просунул голову в сарай, внимательно оглядел всех и, увидев Ампера, понимающе улыбнулся. Дверь захлопнулась с земляным стуком. Через минуту до них донеслась отрывистая немецкая речь, а потом голос из-за диванной подушки крикнул:
— Именем короля! Пли!
Раздался винтовочный залп.
— Почему «короля»? Почему «короля»? — засуетился Ампер.
— Ах, да не все ли теперь равно? — поморщился человек с эспаньолкой.
— Э, нет, позвольте, — прицепился к нему маленький толстячок с испуганными глазами. — Как это все равно? Нет, отнюдь не все равно. Здесь заключается такая, я бы сказал, методологическая оплошность, здесь попахивает экзистенциалистической пропагандой, а это уже подсудно. Я сам бывший адвокат, я этого так не оставлю. Они у меня попляшут.
Снова открылась дверь и эсэсовец, глядя на толстячка в упор, сказал:
— Следующий!
Толстячок помертвел, оглянулся на эсэсовца и прошептал:
— Я сейчас. Сейчас. Минуточку. Это, знаете ли, уголовно наказуемое дело, — продолжал он с истерическим азартом. — Сколько их горело из-за таких вот словечек…
— Ну? — поторопил эсэсовец.
— Ах, да погодите же вы! — заторопился толстячок. — Не видите, я занят. Так я говорю, что таких случаев…
— Пошивеливайся, жирьрест! — в голосе немца послышалась угроза. — Прром-со-сиська!
И уже на бегу толстячок обернулся, махнул Амперу рукой и крикнул:
— Я писать буду! Прокурору!
И опять все смолкло, и опять послышалась немецкая речь и опять голос из-за диванной подушки крикнул:
— Именем короля!
— Я буду жа… — всхлипнул было толстячок в паузу и тут раздалось: «Пли!» и залп заглушил его крики.
— Следующий!
Еще кто-то покорно вышел в распахнутую дверь.
— Следующий!
Человек, сидевший рядом с Ампером, вздрогнул, жалобно взглянул на эсэсовца и рванулся к выходу, как к избавлению.
По мере того, как подходила его очередь, Ампера все больше и больше охватывал ужас. «Даже здесь никто за мной не занимает, вот досада какая» — и в этот момент увели лысого с эспаньолкой. Оставшись один, Ампер побежал к двери и сквозь широкую щель попытался увидеть процедуру расстрела. Но ничего не было видно, кроме куска желтого поля.
Вот и все. И никого передо мной. И никто не загораживает меня от смерти. И не убежишь, и не пожалуешься, и не выпросишь ничего.
Кончилась речь. Голос из-за диванной подушки устало прогудел:
— Именем короля! Давай, в общем…
Лысый истошно закричал, раздался одиночный выстрел и все стихло.
— Теперь меня. Господи! — сказал вслух Ампер. — И прятаться некуда. Господи! Сейчас же меня убивать будут!!!
Дверь отворилась. Эсэсовец посмотрел на него и спросил:
— Все? Больше никого?
— Тут передо мною занимал один гражданин в зеленом плаще. Он куда-то вышел. Обещал подойти, — залебезил Ампер.
— А, — протянул эсэсовец, — ну, значит, подойдет.
— Так я подожду? — с истерической надеждой спросил Ампер.
Эсэсовец хитро прищурился:
— Не придуривайся, парень. Давай, давай, шнелле!
Они вышли в поле. Ампера поставили перед шеренгой немецких солдат, он еще успел заметить, что ни одного трупа вокруг не видно, а потом эсэсовец начал речь, которую Ампер знал наизусть, но не понимал.
«Я потому знаю эту речь, что много раз слышал ее раньше, — думал он, — ничего страшного, новое — это старое».
Но речь, к отчаянию Ампера, тоже кончилась. Кто-то, стоявший рядом с ним, набрал в грудь воздуху и все пропало.
— Надо же, — сказал эсэсовец, — проснулся!
— Жалко, — протянул Эльменгенайло. — Я все равно до него доберусь. Он пса нашего кокнул. И чего это Зена с ним миндальничает?
— Чего? А это видел? — сказала Зена. — Брысь под подушку!
— У них любовь. — сказал пес.
— Молчи, скот, она только меня любит, правда, Зена? Ладно, ладно, и пошутить нельзя, — сказал Эльменгенайло, прячась под подушку. Немного погодя, он снова оттуда вылез. — Сыро здесь. И клопы.
— Сам ты клоп, — сказала Зена. — Я пошла. Сидите здесь и никуда не выходите.
— А вдруг еще кто-нибудь придет и меня убьет! — захныкал пес. — Я этого не переживу.