Так пускай и я погибну У Попова лога Той же славною кончиной, Как Иосиф Коган!..
Стих гудит далеким, сдержанным набатом, романтически приподнятая интонация, даже взятая за горло астмой, волнует и покоряет, как музыка...
Сменив Одессу на Москву, в комнату "четвертой полосы" любил заглянуть Семен Кирсанов. Помню его стихи о ликбезе. Женщина, одолев грамоту, пишет первое письмо своему "ненаглядному Тимохвею". Тема, казалось бы, малопоэтичная. Однако получилось очень тепло, очень человечно, а это и есть признак настоящей поэзии.
Выслушав как-то Багрицкого, Олеша выступил с оригинальным предложением.
- По-моему, - говорил он на полном серьезе, - чтение стихов надо сопровождать игрой на каком-нибудь музыкальном инструменте. По своему тембру инструмент этот должен как можно ближе соответствовать творческому абрису поэта и настрою читаемой вещи. Твои стихи, Эдя, хорошо бы подать на фоне виолончели! А? Как ты думаешь?
- Тогда уж лучше валторна! Вальдгорн! - говорит Багрицкий, ласково улыбаясь, как взрослый, вступающий в игру с любимым ребенком.
- Валторна! Лесной рог! - подхватывает Олеша и, приставив к губам кулак, начинает трубить: - Тру-тру-тру! Тру-тру-тру!
Поднимается несусветный галдеж. Сквозь шум и смех слышатся выкрики:
- А Кирсанову?
- Кирсанову, конечно, кастаньеты! Ритмы без мелодии!
Булгаков горячо возражает:
- При чем тут кастаньеты? При чем тут Испания, Португалия и всякие прочие Гваделупы? Тут нужно что-нибудь наше, кондовое, расейское! Предлагаю ложки! Деревянные ложечки! Хотите? Только не крашеные, а кленовые, в полной своей натуре!.. Чики-брики, комарики! Чики-брики, сударики!..
На четвертой странице "Гудка" печатался шахматный отдел. Вел его наш старейший мастер-перворазрядник Ф. И. Дуз-Хотимирский.
Как только добродушнейший Федор Иванович появлялся в нашей комнате, он сейчас же попадал в плен к гудковским шахматистам: давал сеансы одновременной игры, помогал решать шахматные головоломки, становился душой блиц-турниров.
Общее увлечение шахматами захватило и Олешу, но ненадолго. Заняться шахматами всерьез он не мог по самому складу своего характера: не хватало усидчивости, терпения, жаль было терять на игру драгоценное время, столь нужное для литературной работы. Шахматный пыл не одного Олеши охлаждала также оценка шахмат, данная Наполеоном, который будто бы сказал однажды: "Шахматы - это слишком серьезно для игры и слишком легко для науки".
По поводу шахматной игры Олеша немедленно же создал свою не лишенную оригинальности теорию.
- Шахматы себя изжили, - говорил он совершенно серьезно. - Сейчас опытный шахматист может любую партию свести вничью. Шахматы себя изжили. Игру надо модернизировать...
И так же серьезно предлагает проект этой модернизации:
- В шахматы надо ввести новую фигуру. Название ей я уже придумал дракон. Этот предлагаемый мною дракон ходит куда хочет и бьет любую фигуру, какую хочет. Тогда игра обновится на несколько столетий, пока шахматные умники не разработают теоретические рогатки и против дракона...
К одному из юбилеев "Гудка" Олеша написал редакционный справочник в стихах. В справочнике этом каждый руководящий работник "Гудка" получал свою кратенькую характеристику, как правило, очень меткую и правдивую. К сожалению, и этот опус Олеши не сохранился.
Продолжая работать на "четвертой полосе", Зубило в то же время очень скоро стал знаменитым писателем Олешей.
На моей книжной полке стоит томик "Трех толстяков" - первое издание, иллюстрированное чудесными цветными рисунками Добужинского. На томике авторская надпись: "И. С. Овчинникову в память о начале "Гудка" - с любовью Ю. Олеша".
"Трех толстяков" в разных изданиях я вижу у всех своих друзей и знакомых. Много раз мне приходилось читать эту книгу ребятам вслух.
Книга написана как будто сложно. Проезд знаменитого доктора Гаспара через город описан так: "Он ехал мостами, изогнутыми в виде арок. Снизу или с другого берега они казались кошками, выгибающими перед прыжком железные спины".
В этом описании нет ни одного газетного слова, а рядом, на той же полке, стоит другой сборничек - Зубила. Стихи Олеши, опубликованные в "Гудке". Автограф автора такой:
"Доброму конкуренту, милому Ивану Семеновичу Овчинникову с искренним уважением, Зубило".
Мост от газетной работы к литературе крут, и не все его переходят, но газетная работа, как мы знаем по опыту "четвертой полосы", нужна писателю.
Поясню вторую надпись. Шутливое звание "конкурент" произошло так: я тоже писал стихи, но, как правило, печатал их на полосах сменных дорожных, предоставив основную полосу всецело в распоряжение Олеши. Вот почему Олеша и окрестил меня добрым конкурентом.
Перебирая в памяти все десять лет нашей совместной работы, я не могу вспомнить ни одной, даже короткой, размолвки, ни одного факта, который лег бы тенью на наши отношения. Такой здоровой, незапятнанной сохранили мы нашу дружбу и тогда, когда жизненные наши пути круто разошлись, сохранили на всю жизнь.
К сорокалетнему юбилею "Гудка" издательская многотиражка "Гудковец" напечатала мои скороспелые воспоминания о "четвертой полосе". Прочитав эти воспоминания, Олеша отозвался на них коротеньким письмецом на мое имя, несколькими грустными строчками. Привожу эти строчки в той разбивке, как это сделано у автора:
"Дорогой Иван Семенович!
Я с наслаждением прочел Ваши воспоминания в "Гудковце"!
Дорогой, милый Иван Семенович!
Что Вы делаете?
Почему мы видимся только на похоронах?
Как приятно воспринять поистине умные, тонкие, оснащенные индивидуальностью слова!
Браво, браво, мой дорогой старый лев!
Если Вам захочется, напишите мне по адресу: Москва, Лаврушинский переулок, 17, кв. 73, - а не захочется, не напишите, но вспомните обо мне!
Ваш Юрий Олеша. 1958 - 3 января".
Получив это письмо, я ответил на него без промедления. Но увидал я Олешу только два года спустя, и увидал - увы! - в последний раз, в гробу, выставленном в конференц-зале Союза писателей СССР...
Советская общественность, и не только литературная, проявляет все больше интереса к жизни и творчеству Ю. К. Олеши. Но многое в творчестве этого большого таланта нельзя понять, не учитывая обстановки старого "Гудка", в котором его талант начал формироваться.
Силу и значение Олеши с первых же его шагов в литературе очень высоко оценила молодежь:
- Неутомимый борец за качество. Рыцарь совершенства. Ни одного фальшивого образа. Ни одной случайной, небрежной строчки.
Таким оставался Олеша в памяти каждого, кому приходилось общаться с этим большим и взыскательным мастером.
А. Старостин
Давнее, навсегда сохранившееся впечатление от первого знакомства с творчеством Юрия Карловича Олеши - это удивление и взволнованность: я прочитал "Зависть"!
...Том Вирлирли,
Том с котомкой,
Том Вирлирли молодой!..