Паутина ветвей сгущалась. Разбросанные тут и там среди сучьев, повсюду висели маленькие зернышки тьмы, сгустки черноты, словно некие противоположности звездам. Мириамель поднималась медленно, как лебединый пух, подхваченный дуновением ветра. Она протянула руку - теперь у нее были руки, хотя она и оставалась по-прежнему бестелесной, - и коснулась одного из черных предметов. Он был гладким и упругим, как слива. Она потрогала другой - он оказался точно таким же. Следующий чем-то отличался от первых двух. Пальцы Мириамели невольно сжались, плод оторвался и упал ей в руки.
Она посмотрела на то, что поймала. Этот плод был таким же упругим, как и предыдущие, только немного теплее. Каким-то образом Мириамель поняла, что он готов - созрел.
Пока она смотрела и пока мимо со всех сторон проносилась белая паутина, черный плод в ее руках задрожал и лопнул. Угнездившись в самой сердцевине, там, где слива спрятала бы свою косточку, лежал крохотный, едва больше пальца ребенок. Подобные снежинкам веки смежил сон. Дитя шевелилось и зевало, но глаза не открывались.
Каждый из этих плодов - душа, подумала она, или они просто... вероятности. Мгновением позже она почувствовала накатившую волну страха. Но я сорвала его! Я сорвала его слишком рано! Надо вернуть его на место!
Что-то все еще несло ее вверх, но теперь она была в ужасе. Она сделала что-то очень нехорошее. Она должна вернуться, найти ту самую ветку в сети из множества тысяч. Может быть, еще не поздно вернуть то, что она невольно украла.
Мириамель стала хвататься за ветви, пытаясь замедлить подъем.
Некоторые из них сломались у нее в руках; несколько черных плодов оторвались и скатились в серо-белые глубины далеко внизу.
Нет! Она обезумела. Она не хотела причинить вреда! Она протянула руку, чтобы поймать один из падающих плодов, и выронила его.
Она закричала в отчаянии и ужасе...
Было темно. Кто-то крепко обнимал ее за плечи.
- Нет! - Она задыхалась. - Я уронила его!
- Ты ничего не роняла, - сказал чей-то голос. - Это был просто плохой сон.
Она вглядывалась в темноту, но не могла разглядеть лица. Голос. Она знала этот голос.
- Саймон?
- Это я. - Его губы двигались у самого уха. - Ты в безопасности, но, наверное, не стоит больше кричать.
- Прости. Прости, пожалуйста. - Она вздрогнула и попыталась высвободиться из его рук. В воздухе пахло сыростью, под ее пальцами было что-то мокрое и колючее. - Где мы?
- В сарае, примерно в двух часах езды от Фальшира. Разве ты не помнишь?
- Плохо. Я неважно себя чувствую. - На самом деле она чувствовала себя просто ужасно. Ее все еще била дрожь, но в то же время ей было жарко и голова казалась более тяжелой, чем обычно, когда Мириамель просыпалась среди ночи. Как мы сюда попали?
- Мы дрались с огненными танцорами.
- Это я помню. И помню, как мы ехали.
В темноте Саймон издал звук, который показался ей смешком.
- Ну, некоторое время. Это ты решила остановиться здесь.
Она покачала головой:
- Не помню.
Саймон отпустил ее - несколько неохотно, это было ясно даже ее замутненному сознанию. Потом он отполз в сторону по грязной соломенной подстилке. Мгновением позже что-то затрещало, стукнуло, и в помещение просочилось немного света. В светлом квадрате окна вырисовывался темный силуэт Саймона. Он пытался найти что-нибудь, чтобы подпереть ставню.
- Дождь кончился, - сказал он.
- Мне холодно. - Она попыталась зарыться в сено.
- Ты сбросила плащ. - Он снова подполз к ней, нашел плащ и закутал ее до подбородка. - Можешь взять и мой, если хочешь.
- Я думаю, этого мне будет достаточно, - проговорила Мириамель, хотя зубы у нее все еще стучали.
- Хочешь перекусить? Я оставил тебе твою половину ужина, но флягу с элем ты разбила о голову того длинного парня.
- Только немного воды. - Сама мысль о еде была ей противна.
Саймон возился с седельными сумками, а Мириамель сидела, обхватив колени, и смотрела сквозь открытое окно на ночное небо. Звезд не было видно за завесой облаков. Саймон принес ей воды, она попила и почувствовала, что ее снова охватывает слабость.
- Я чувствую... Мне плохо, - жалобно сказала она. - Мне надо еще поспать.
В голосе Саймона явно слышалось разочарование.
- Конечно, Мири.
- Прости меня. Просто я чувствую себя такой больной... - Она снова легла и натянула плащ до подбородка. Казалось, темнота медленно кружится над ней. Она снова увидела силуэт Саймона на фоне окна, потом тени сгустились и увлекли ее за собой.
К раннему утру у Мириамели был уже довольно сильный жар. Саймон мало что мог для нее сделать, но он положил девушке на лоб мокрую тряпку и дал попить.
Темный день прошел в пятнах неясных видений: серые облака, проплывающие мимо окна, крик одинокого голубя, огорченное лицо Саймона, возникающее над ней с периодичностью луны. Мириамель обнаружила, что ее не очень заботит, что с ней случилось. Если бы она могла проспать целый год, не просыпаясь, она бы так и сделала; поскольку это было невозможно, принцесса ныряла и выныривала из забытья, как потерпевший кораблекрушение моряк, вцепившийся в обломок мачты. Ее сны были полны белых деревьев и затопленных городов, по улицам которых колыхались водоросли.
В предрассветный час, на второй день их пребывания в сарае, Мириамель проснулась и обнаружила, что в голове у нее прояснилось, хотя страшная слабость еще осталась. Она вдруг испугалась, что осталась одна, что Саймон бросил ее.
- Саймон? - позвала она. Ответа не было. - Саймон!
- Хм-м-м?
- Это ты?
- Что? Мири! Ну конечно, я. - Она слышала, как он повернулся и пополз к ней через солому. - Тебе хуже?
- К-кажется, лучше. - Она протянула дрожащую руку, нащупала его плечо, провела пальцами по рукаву рубашки и сжала его ладонь. - Но все-таки не очень хорошо. Побудь со мной, пожалуйста.
- Конечно. Тебе холодно?
- Немножко.
Саймон подхватил свой плащ и набросил его поверх плаща Мириамели. Принцесса чувствовала себя настолько обессиленной, что от этого простого жеста ей захотелось плакать - и действительно, холодная слеза скатилась по ее щеке.
- Спасибо. - Некоторое время она лежала молча. Даже этот короткий разговор утомил ее. Ночь, казавшаяся такой огромной и пустой, когда она проснулась, теперь выглядела не очень-то страшной.
- Мне кажется, я смогу снова заснуть. - Ее голос звучал очень слабо даже в ее собственных ушах.