1. Гость выглядел как обычно: черная с золотым рубашка, алый пиджак, бледное лицо с зеленовато-кошачьими глазами, остроконечный подбородок. Глаза и подбородок внимательно изучали собеседника. - Присаживайтесь, - предложил Дер-Рокта. - Думаю, разговор у нас будет долгим. Вы ведь опять принесли с собой массу вопросов. И искренне верите, что мне известны ответы на них. - А это не так? - Отчасти так, отчасти - нет, - тонкие пальцы выбили на колене короткую энергичную дробь. Звук получился такой, словно стучали по дереву. Задавайте, посмотрим, смогу ли я помочь. - Почему? - до сих пор человек старался не смотреть в глаза этому созданию, но сейчас пересилил себя и взглянул. Лучше бы не делал этого. Почему вы согласны помочь мне? Пиджак пошевелился, отмечая пожатие плечей: - Это моя... работа, если так можно выразиться. Пускай даже мне кажется, что все ответы не приведут ни к чему существенному, - даже тогда я должен отвечать. Разумеется, если знаю ответ и уполномочен. - Кем? Или чем? - Вы сочтете это насмешкой, попыткой уклониться, но... Мирозданием. Уполномочен мирозданием. И отчасти - вами же. - Не понимаю, - признался человек. - И не нужно. Вы ведь хотели спросить о другом. Вот и спрашивайте. - Знаете, сегодня вечером... ночью - я столкнулся с неким существом... Дер-Рокта прервал его взмахом руки: - Знаю, знаю. Метаморф. Превращенец. Заблудшая душа. Что характерно - в себе самом заблудшая. Гость чему-то усмехнулся, потом кивнул: - Ну-ну, так что же вы хотели спросить? - Вы уже встречались с ним, раньше? Дер-Рокта кивнул: - А как же, встречался. И с ним встречался. Он помнит, да? Забавно, забавно. Впрочем... Ну так в чем же, собственно, дело? - Вы не забыли обстоятельств, при которых?.. Гость резко покачал яйцеподобной головой - в какое-то мгновение человеку показалось, что она сейчас соскользнет с алых пиджачных плеч и упадет на пол, трескаясь, расплескивая содержимое, и... - Не забыл, не имею обыкновения. Что именно вас интересует? - Вы пришли в город, к Строителю. Зачем? - Это был очень старый Строитель, - сказал Дер-Рокта. - Все вы со временем стареете - и тогда начинаете совершать ошибки. И поначалу, будучи молодыми, вы порой отказываетесь от моих предложений, но я прихожу к вам снова. И опять, и опять - до тех пор, пока еще остается смысл приходить. Как правило, наступает такой момент, когда соглашаются даже самые... стойкие. Я хотел сейчас сказать "упрямые", но подумал, что это будет несправедливо. Стойкие - да, но не упрямые. - А он... он согласился? - Какая разница? Ровно никакой. Он - это он, а вы - это вы. Не полагайтесь на случайности, мой вам совет. Решайте за себя. - Вот она, свобода выбора? - иронически усмехнулся человек. - Совершенно верно, совершенно верно. С первого до последнего шага свобода выбора. В конце концов, вас ведь никто не делает Строителями никогда и никто. Вы сами ими становитесь - в силу тех или иных причин. Так что... - гость элегантно развел руками и пошевелил подбородком. - Между прочим, - добавил Дер-Рокта после небольшой паузы, - этот ваш метаморф - пример того, как не следует относиться к свободе выбора. Он оказался неспособным решить, какую из Иллюзий принять. Или решал слишком долго... Одним словом, в результате сам стал Иллюзией, если можно так выразиться, Иллюзией-В-Себе. - Хорошенькая Иллюзия, - хмыкнул человек. - Он ведь пытался меня убить моими же руками. Вынудить к самоубийству. - Ничуть, - возразил, качая головой, гость. - Ничуть. Не вынудить, нет. Просто он попытался сделать вас частью своей Иллюзии. Вы воспротивились. Кстати, почему? Мне казалось, он довольно силен в этом отношении. - Заврался. Пару Преображений назад я...
ГОРОД. БИБЛИОТЕКА.
2. ...шел по городу. Был тот редкий час, когда прежние обитатели уже исчезли, а новые еще не появились...
3. - Послушай, - сказал ты Обитателю, - послушай меня внимательно. Я видел многих, поверь. Все были разные, но заканчивали одинаково. Иногда лучший выход кажется худшим. Послушай... - Нет, Строитель. Нет. - Что? - удивленно переспросил ты. Но ответа уже не последовало.
ЧЕЛОВЕК. СЕЙЧАС.
4. - ...Позже, когда мы встретились с ним, метаморф сказал, что слышал о Строителях только один раз. И рассказал про тот случай, когда видел вас. - Ну и что же? - удивился Дер-Рокта. - Но ведь он назвал меня Строителем, значит, знал... Гость расхохотался, задорно, жизнерадостно. Человека передернуло. - Ничего это не значит, - молвил, отсмеявшись, Дер-Рокта. - Ровным счетом ничего. Но - вы угадали, он и вправду пытался подчинить вас своей Иллюзии. А насчет самого слабого и постоянного места города, точки, которой метаморф пытался представить вас... Конечно же, это не так. Потому что Строитель никогда не может быть самой постоянной частью города, ведь Строитель меняется. Кстати, вы, наверное, и сами почувствовали. Много ли вы помните из своей прошлой жизни - не сейчас, когда находитесь в поле моей Иллюзии, а в обычное время? Вот то-то и оно. ...Н-да, а с превращенцем вышла забавная история, я и не знал. Вползла в комнату и свернулась тугими кольцами ядовитая пауза. Как это свойственно всем паузам, внимательно следила за собеседниками и прикидывала на глаз, кого кусать первым. - Вот что, - сказал человек. - Вы не голодны? Дер-Рокта снисходительно улыбнулся: - Благодарю вас, нет. - А вот я - голоден. Поэтому сделаем-ка в нашем вечере вопросов-ответов небольшой перерыв. Вы не против? Гость слегка поклонился, в очередной раз рискуя лишиться головы: - Как вам угодно. Человек встал со стула и подошел к "постаментам". Снял скульптурный женский осколок, вытянул первый попавшийся плод. Дер-Рокта наблюдал, подбородком и глазами одновременно. Плод оказался кислым, но даже кислота была высохшей и сморщенной. - Вы никогда не задумывались, почему сухофрукты напоминают части тела каких-то древних мумий? - Все очень просто, - ответил гость. - Они ведь тоже мертвы. Тишина зашипела и переползла в дальний угол, спрятавшись за обломками труб. Там было прохладнее и уютней. - Странно, - сказал человек. - Что странно? - Странно, что вы не знали об этой истории - про метаморфа, про то, как он назвал меня Строителем. Мне казалось... Гость снова покачал головой: - Нету ни одного всезнающего существа. Зато есть некая совокупность информации... ведь информация - во всем: в вас, во мне, в каждом клочке тьмы и лоскутке света. И тот, кто способен видеть, прочтет ее, кто способен слышать - услышит. - Что же делать глухим и слепым? - Перестать верить в то, что они глухие и слепые. - Вы, видимо, перестали. Тогда - почему не знали? И почему не можете ответить на некоторые из моих вопросов? - Информация - та же энергия. Как еда, - Дер-Рокта пронзил воздух бледным пальцем, указывая на плод в руке человека. Тот отметил, что ноготь на пальце чуть поблескивает кровавым. - Если поглотить много энергии, наступит перенасыщение. Слишком много - болезнь. Чрезмерно - смерть. Поэтому предметы второстепенные, незначительные могут оставаться вне поля моего зрения. Для них я слепой, к ним я слеп. Теперь понятно? Человек кивнул, размышляя о том, сколь много энергии-информации должно находиться в этом создании, чтобы оно боялось перенасыщения. - Касательно же того, что я не могу ответить на некоторые из ваших вопросов, - продолжал Дер-Рокта, - скажу следующее. Представьте себе: к вам подходит ребенок, игравший с другими детьми, и спрашивает о чем-то... весьма специфическом. Как бы это выразиться поточнее?.. например, сколько дней нужно игрушечному самосвалу, чтобы проехать из песочницы к корням дерева напротив. При этом ребенок имеет в виду игровое время, понимаете, когда он говорит "сколько лет", подразумевает "сколько самосвальных лет". Одним словом, вопрос касается его личной Иллюзии, о которой у вас весьма туманные представления. И что вам отвечать? Вы скажете: "не знаю", - и будете правы по-своему. - А если я отвечу: "нисколько"? Или - "пять минут"? Или - "игрушка не умеет ездить сама, поэтому никогда не доберется до корней дерева"? - Тогда вы будете отвечать с позиций своей Иллюзии. И не поймете с ребенком друг друга. Ваши ответы покажутся ему бессмысленными. Теперь понимаете? - Понимаю. Помолчали. - Ладно, - с ноткой усталости в голосе сказал Дер-Рокта. - Ладно. Давайте что-то решать. Поздно уже. Да и... к чему тянуть? Вы ведь давно все знаете, не так ли?
5. - Как долго я смогу жить... здесь? Гость уперся локтями в колени, сложил пальцы в замок и постучал указательными друг о друга. Лицо его, бледное, без малейшего намека на растительность, изобразило досаду. - Неужели не понимаете? - спросил он. - Неужели?.. Да сколько пожелаете! Ровно столько, сколько пожелаете! - А сколько я пожелаю? Дер-Рокта приостановил постукивание и внимательно посмотрел в глаза собеседнику: - Вот именно, - сказал он, чуть улыбаясь, - вот именно. - Но... А как же... - Что "а как же"? Метаморф? Не обращайте на него внимания. Пускай он считает, что это его город - пускай этот город на самом деле его - и что отсюда вытекает? Ровным счетом ничего. Как там говорят в вашей реальности? - невозможно двум людям встретиться дважды: ведь оба постоянно меняются, с каждой мыслью, с каждым словом. А здесь - город. Тем более - такой. Сегодня ваш скиталец считает своим городом этот, завтра - еще какой-нибудь. Согласны ли вы пожертвовать собственной жизнью ради счастья другого? Заметьте: не жизнь за жизнь, не счастье за счастье, а вот так. Ведь неравноценный обмен получается. К тому же, он вас пытался обмануть, даже убить. Косвенно, но убить. - Почему вы так уверены, что на кону - моя жизнь? - Потому что город рано или поздно уничтожит вас. Это судьба всех Строителей, уж поверьте мне на слово. Впрочем, то, о чем я говорю, лишь одна из точек зрения. - Когда вы утверждаете, что город убьет меня, вы противоречите сами себе. Ведь еще недавно... Дер-Рокта зевнул: - Я же говорил, просто разные точки зрения. Результат - что единственно важно - тот же самый. Тишина выглянула из своего холодного уголка и присмотрелась в собеседникам. Потом уползла назад. - Ладно, а что с метаморфом? - Пойдет дальше. И найдет следующий город. - В котором снова окажетесь вы. - Жизнь, увы, не совершенна. Возможно, ему следовало бы менее требовательно относиться к подбору своего города. Да и дело-то, по сути... Дер-Рокта прервался, досадливо сморщил белую гладкую кожу лица: - Впрочем, мы обсуждаем очень уж отвлеченные проблемы. Скажите наконец, что отказываетесь, и мы расстанемся. - Я согласен. - Что?! - Вы слышали. Я согласен.
6. Помолчали. - Значит, - подытожил гость, - вы все-таки нашли то самое место. - Не нашел, - возразил человек. - Догадываюсь. Хотя, это уже детали. Это уже мои проблемы. Давайте-ка лучше поговорим о другом. Как вы вытащите меня отсюда? Дер-Рокта хмыкнул: - Ну, город ведь погибнет не сразу. Я появлюсь, как только почувствую, что процесс начался. И заберу вас обратно, туда, откуда вы пришли сюда. Откуда вас выдернули сюда. Договорились? - Договорились, - кивнул человек. - Ну, тогда не буду вас задерживать, - гость встал, одернул полы пиджака. - До встречи. - Минуточку. - В чем дело? - Я хочу знать - что же случилось с тем Строителем, к которому вы шли. Дер-Рокта досадливо шевельнул тонкими губами: - Я опоздал. Его убили сообитатели. И вышел, плотно прикрыв за собою дверь.
7. "Ну вот. Ну вот, я и сказал ему. И себе. И всем вам", - он посмотрел на мертвые головы, зыркающие с постаменов черными глазницами. "Решено. Я сделаю это". Тишина вздохнула и забилась в тень, где попрохладнее. Человек сел на школьный стул (второй уже исчез) и тупо уставился на пламя свечи. "Мы долго противостояли друг другу. Пришло время положить этому конец".
ЧЕЛОВЕК. ВОСПОМИНАНИЯ.
8. После первого раза... нет, следующие давались не легче. Сложно научиться убивать, даже во имя чего-то хорошего, во имя справедливости, спасения душ и прочей... правильности. Не потому что убиваешь других, потому что каждый раз убиваешь себя самого.
9. Меч он находил перед Преображением. Иногда - какие-то дополнительные вещи, которые могли помочь. Как тогда, с трехкоготным якорем-"кошкой". Но все они исчезали после исполнения "миссии". Перед приходом новых Обитателей.
10. Однажды ночью, лежа на каменном полу и вслушиваясь в отзвук крика умирающей полуптицы-полубабочки, которую убил сегодня, - лежа и вслушиваясь в собственную память, человек подумал, что ведь все равно кто-то из Обитателей обязательно становится домом. "Я просто не успеваю спасти всех", - подумал он тогда. "Да и спасаю ли?.." Кричала полуптица-полубабочка, капала вода в коридорах. Все как всегда.
ЧЕЛОВЕК. СЕЙЧАС.
11. - Но теперь это заканчивается, приятель, - сказал он, поднимаясь со стула. - Рано или поздно все заканчивается. Взял стул за спинку, размахнулся (откинула огненный локон перепуганная свеча), - ударил. Труба покачнулась, голова рухнула на пол, разбрызгиваясь сотней каменных капель. Потом упал "постамент", из него выкатились сушеные плоды. Человек наступил на один, размазывая по камням мумифицированную жизнь; запахло кислым и тоскливым. Снова удар. Очередной "постамент" заваливается, цепляет собой соседний, а тот - рядом стоящий... Осколки, осколки, катятся к подошвам, тыкаются слепыми крысятами, удар, очередной всплеск консервированных запахов, удар, удар, удар. Тишина отчаянно мечется в углу, придавленная трубами, заваленная плодами и каменными каплями от женских голов. Удар! удар!! удар!!! Лихорадочно дрожит огненный танцор, невероятным образом уцелевший во всем этом первозданном хаосе и разрушении. Стул выскальзывает из рук, грохнувшись на кучу-малу из кусков прежней жизни. Тишина вскидывается, тщетно пытаясь укусить напоследок, не дотягивается, издыхает. Человек окидывает взглядом комнатку, поднимает с пола свечу (она так и не потухла), выходит в коридоры. Удар двери - точка в самом конце текста.
ГОРОД. БИБЛИОТЕКА.
12. Не проси судьбу о тернистом пути, просто сделай шаг за порог. Зачем-то тебе ведь даны ноги.
Глава пятая
ЧЕЛОВЕК. СЕЙЧАС.
1. Снаружи по-прежнему было холодно и темно. И тихо - вода не капала в коридорах, а звуки шагов не успевали разлиться в воздухе, испуганно затихали и жались к стенам. Тени немного картинно корчились под ногами. Человек прошел коридорами до фонтана, выбрался в бассейн, огляделся. Потом направился к Вратам, удерживая свечу в чуть дрожащей руке. Он ждал, что город начнет препятствовать ему, но город бездействовал. Улицы и дома, погруженные во тьму, казались декорациями на съемочной площадке. Свет искажал их формы, делал еще более нелепыми, нереальными. "Когда же ты нападешь? Или все-таки позволишь мне сделать это? Неужели позволишь?" Подсознательно человек ожидал ответа - и ответ прозвучал. Хотя и не тот, хотя и...
2. Улица впереди сжималась, сдавленная с одной стороны небоскребом, с другой же - многоэтажной жилой ямой. Когда человек вошел в проулок, напротив, из-за небоскреба, вынырнула из тьмы и застыла на дороге белесая фигура. Некоторое время они так и стояли, словно в дешевом ковбойском кино, - вот только в руках у них не было кольтов. Человек держал свечу, существо напротив ничего не держало, опустив руки по швам, как солдат на плацу. Потом каждый из них сделал шаг навстречу; еще, еще, еще... Свеча отмечала каждое движение покачиванием огненного завитка, руки существа ходили, словно маятники. Когда оба "ковбоя" оказались на середине улицы, человек увидел лицо создания. - Зачем? Зачем ты нацепил эту маску? Самое последнее, чем можно меня напугать, это моей же небритой рожей. - Я не помню других лиц, - сказал превращенец. - Только ваше. Извините. - За это - извиню. Но за попытку убить меня... - человек усмехнулся. - Тем более, за неудачную. - За удачную извинили бы? - Тогда не возникло бы необходимости, приятель. Ну, чего ты хочешь? Зачем явился? Метаморф пожал плечами: - Спросить. - Да, я согласился. Тебя ведь это интересует? - Мой город, - обреченно прошептал превращенец. - Не нужно, не делайте... - Стоп, - человек махнул в воздухе свечей, перечеркивая тьму, - стоп! Метаморф замолчал. - Вот что, приятель, давай-ка уточним некоторые детали. Признаюсь, я мало знаю про города... по крайней мере, про города, подобные этому. Можно сказать, вообще ничерта про них не знаю. Но зато очень хорошо понимаю следующее: у меня покамест нету ни одного шанса выйти отсюда, вернуться назад, туда, откуда я... пришел. Повторяю: нету ни единого шанса - кроме того, который мне предлагает Дер-Рокта. Кто он такой? что ему нужно? - я понятия не имею и выяснять не намерен. Он способен вытащить меня отсюда этого достаточно. Но - увы, альтруизм и благотворительность никогда не были в моде. Да признаться, они не внушают мне доверия, всегда ждешь какого-то подвоха от человека, который за просто так дарит тебе виллу на калифорнийском побережье... впрочем, тебе-то как раз не понять. Не важно. Суть в следующем: Дер-Рокта требует платы за свои услуги. Я хочу... ладно, я не хочу, я вынужден платить. Потому что - к моему великому сожалению, не каждый день в этот город заглядывают подобные дер-рокты. А жить здесь и дальше... ну нет, с меня достаточно! Более чем достаточно! Поэтому, приятель, я согласился выполнить его условие. К сожалению, требование Дер-Рокты идет в разрез с твоими интересами. Досадно. Но не более того, приятель. Потому что теперь, после попытки меня уничтожить, ты потерял всю возможную привлекательность и неувядаемое обаяние в моих жестоких глазах. Увы, увы! - такова жизнь, старина. Поэтому... - Вы не понимаете, - прошептал превращенец. - Вы не понимаете! - повторил он с отчаяньем в голосе. - Вы же собираетесь уничтожить мой город! Я... я слишком долго искал его. Вы не представляете, как долго. И теперь, когда наконец нашел, теперь вы хотите уничтожить его. - Не хочу, - возразил человек. - Не хочу - вынужден. Метаморф медленно покачал головой с таким знакомым лицом: - Нет, хотите. Никто вас не вынуждал. Вы могли выбирать. И вы выбрали. Вот только... - Что "вот только"?! Ну, что "вот только"?! А?! - человек придвинулся к превращенцу вплотную, заглядывая в глаза, и дальше, по ту сторону глазниц. - Что "вот только"?! Ты тоже мог выбирать, когда подталкивал меня к самоубийству! И ты выбрал. Теперь моя очередь. В конце концов, кто здесь Строитель? - Это не дает вам права... - Возможно. Возможно. У меня уже очень давно не было никаких прав, здесь, в городе. Здесь действовали совсем другие принципы существования. Не знаю, насколько они тебе подходят, не знаю и не собираюсь выяснять. Но скажи мне, потерянная душа, метаморф, превращенец, вечный странник, - скажи, на кой черт тебе сдался этот город? Неужели ты не понял: тебе придется жить здесь в одиночестве. Полном. Абсолютном. Обитатели будут приходить и уходить (не исключено, что даже перестанут приходить - совсем не исключено, ведь город найдет наконец тебя, своего идеального жителя), так вот, даже если все-таки они будут посещать это проклятое место, задерживаться здесь не станут. Ты вынужден будешь жить один среди своих домов, на своих улицах, в своих парках и скверах, восхищаться своими фонтанами и дворцами - один, всегда один. Пока... - Пока что? - Пока не придет Дер-Рокта. И не предложит сделку, от которой ты не сможешь отказаться.
3. - Значит, вы решили окончательно, - осмелился подытожить после непродолжительно молчания метаморф. Человек посмотрел на свечу, зажатую в побелевшей руке. - Да. Да, решил. И послушайся моего совета, приятель: постарайся не попадать в лапы одиночеству. Этот зверь растерзает любого, выжрет изнутри - так, что снаружи будет абсолютно незаметно. Но изнутри... Берегись одиночества - не глупых сообитателей, не жестоких сограждан, не чужих городов - берегись одиночества. - Но разве я не буду одинок среди глупых сообитателей, жестоких... - Будешь. Наверняка, будешь. Но всегда есть надежда, что сообитатели поумнеют, сограждане станут добрее, а какой-нибудь из городов - рано или поздно - станет твоим. Надежда есть всегда, приятель. А вот Дер-Рокта может и не прийти. Да даже если и придет - захочешь ли платить назначенную им цену? Берегись одиночества, приятель, берегись!.. - Но иногда - вы знаете - иногда просто бываешь обречен на одиночество. - Знаю. - И что?.. - И ничего. В том месте, где обрекают на подобные вещи - там не принимают апелляций и не пересматривают своих решений. Главное в таком деле - не спутать обреченность с простым стечением обстоятельств. - А как?.. - Я же уже сказал. Глупые сообитатели, жестокие сограждане, чужие города. Горькое лекарство, но подчас - единственное доступное. Конечно, всегда остается Дер-Рокта, но я бы не стал на него рассчитывать. Нет, не стал бы. Помолчали. - Хорошо, - сказал метаморф. - Ладно, делайте, как решили. Может быть, этот город на самом деле не мой. - Наверняка, приятель. Наверняка. - Тогда счастливо. Я пойду. - Открыть Врата? - Не стоит. Я выйду и так. - Удачи, приятель. - И вам...
4. На узкой улице, темной, испорченной только гнилым пятном света от одинокой свечи, стоял человек. Он провожал взглядом ровную бледную спину метаморфа, уже едва различимую отсюда. "Ч-черт, кажется я забыл сказать ему. Глупые сообитатели, жестокие сограждане и чужие города никогда не изменятся в лучшую сторону просто так. Для этого нужно самому начать меняться. Впрочем... говорить подобные вещи, наверное, бесполезно. Каждый должен понять это самостоятельно". Когда превращенец окончательно распался на кусочки и был поглощен тьмой, человек отправился дальше.
5. Ночью кроваво-красные стены города казались черными. Дверь... дверь вообще не казалась - ее просто не было. Нигде. Он дважды обошел стену изнутри. Он не мог пропустить дверь, не заметить ее - вот же свеча, которая не оставляет ни единого шанса спрятаться в тенях. И все-таки двери не было. "Как же так? Или - это твой ход? Твоя попытка избежать уничтожения? Не надейся, я все равно найду ее, даже если мне придется искать наощупь". Так он и сделал. Положил ладонь на камни (черные? кроваво-красные? какие-то еще?) и пошел вдоль стены, словно слепой, потерявший палочку-стучалочку. Даже закрыл глаза, чтобы не мешали.
6. Все оказалось сложнее, чем он ожидал. Подушечки пальцев скоро заныли от постоянного трения о непонятно-какого-цвета камни. Затем онемели. Несколько раз человек спотыкался, падал - но глаз не открывал. Условия игры есть условия игры. Почему-то казалось, что очень важно не открывать глаз. Но самым страшным было не это. Забвение, о котором говорил Дер-Рокта - оно накатывало, волна за волной, и человек чувствовал, как слова вымываются из памяти - высохшие рассыпчатые цветки в гербарии нерадивого школьника. И с каждым шагом даже их оставалось все меньше. Потом рука наткнулась-таки на дверную ручку. От неожиданности человек выпустил свечу и поднял веки. Да. Дверь. Она самая. "/Ну же! Не медли!/" Человек сглотнул и потянул ручку на себя.
ГОРОД. БИБЛИОТЕКА.
7. И целый мир...
ЧЕЛОВЕК. СЕЙЧАС.
8. Библиотека сейчас напоминала морг. Если честно, человеку ни разу как-то уж так получилось - не доводилось бывать в морге. Но представлять представлял. В особенности - настроение. И пустоту. То настроение и ту пустоту, которые царили здесь.
9. Не было опрокинутых стеллажей и сгоревших столов, не было разбитых яичных скорлупок, на которых уже не прочесть ни единого иероглифа. Стеллажи стояли, как и прежде, каждый на своем месте, и столы - тоже, а яичные скорлупки... их на самом деле не было. Пропали. Как пропали и все книги, свертки, трубочки, веревки с узелками, террариумы с бульдышами... Только стеллажи и столы, стеллажи и столы - тысяча тысяч никчемной мебели. "Вот так. Вот так..." Ненужную свечу поставил на стол. Он собирался поджечь ее огнем библиотеку, самое ранимое место города, - теперь, похоже, поджигать нечего. Библиотеки не стало. Человек пошел вдоль рядов стеллажей, чтобы... "/Подсказку? Ты все еще надеешься на подсказку? Но ты же.../ Не предавал! Потому что никогда не клялся в верности. Меня использовали. Теперь я намерен... /Ну-ну, что же именно?/ Уйти. Из города. Дер-Рокта предложил выход - я принял условия. Теперь... /А тебе не кажется, что ты ошибся? Что библиотека не является и никогда не являлась тем местом, которое ты ищешь?/ Глупости! Я уверен... В конце концов, стеллажи и столы изготовлены из дерева. Значит, загорятся. /Но.../ Загорятся. Я заставлю их гореть. /Стоит ли?../ А... Выхода-то все равно нет. Назад пути - тоже нету. /И впереди - ничего.../ Тем более! Тем более..." Он развернулся и пошел к свече и двери. Забираться дальше не имело смысла - там такая же пустота, как и везде. Вдруг - увидел. На столе лежала книга. "Такие часто используют бухгалтера, для учета доходов-расходов и прочих подобных вещей". Даже отсюда была видна четкая надпись на белом прямоугольничке. "Книга итогов". Приблизился. Осторожно, не торопясь, намеренно замедляя движения. Напряженно коснулся обложки ("а вдруг исчезнет") - не исчезла, осталась лежать. Пододвинул стул, сел. Рядом неодобрительно качала головой свеча. Развернул. Бережно ("а вдруг рассыпется") - не рассыпалась. Посмотрел. Буквы, нормальные буквы. Стал чи...
ГОРОД. БИБЛИОТЕКА. КНИГА ИТОГОВ.
10. ...стал тем, кем ты стал. С чего началось? - с того ли, что в детстве обожал "Трех мушкетеров" с Боярским? Да нет, наверное, дело не в них. Все их обожали, все мальчишки выламывали деревянные шпаги и фехтовали, удивляясь: да чего ж тут такого сложного? Смешно: никто не хотел быть "за кардинала", и сшибались во дворе пятеро Д`Артаньянов с шестью Атосами и тремя Арамисами. А Портос заболел ангиной, и мать его не выпустила поэтому прижимался к окну носом, расплющиваясь в смешную и чуть-чуть грустную карикатуру, а ты задиристо махал со двора шпагой, кричал "се ля ви" и немножко злорадствовал, а немножко - жалел. Но ни за что не согласен был променять свою роль на роль Ришелье или Рошфора - кто ж играет за плохих?! Потом - пришлось. Потому что, как объяснил тебе, молодому и потенциально талантливому, (но - заметьте, молодой человек, главное слово здесь "потенциально", а не "талантливый), так вот, как объяснил тебе Учитель, театр - жизнь лишь отчасти. Но и здесь, между прочим, почетнее играть "плохих", а оставаться "хорошим", нежели наоборот. А еще почетнее играть людей, которые никогда (вы слышите, молодой человек, никогда!) не бывают сугубо хорошими либо плохими. Сыграть сказочного принца - проще, нежели принца Датского (ну, вы понимаете, о чем я говорю). Поэтому... Да нет, пошел ты в театр не потому, что хотел играть "хороших". "А почему?" А кто ж его знает! Так легли кости, выпали карты, повернулось колесо Судьбы. Так уж получилось, что ты нашел свой Дар, сумел отыскать, выкопать, очистить и принять, смог сдержаться, не выбросить на помойку, не продать за пятак, чтобы было чем поужинать, не закопал обратно, туда, где нашел. Дурак потому что! Дар даром не дается, дурень. Вернее, не так: Дар в доме - даже в воздухе; подавишься, подашься искать двери - да дело плохо, Дар в скважине замочной, вдавлен жевательной резинкой. Одно хорошо - продать Дар никогда не поздно. Одно плохо - не продашь. Скорее - удавишься... Удивляться тут нечему, что поступил в театральный. Во-первых, от судьбы (как бы пафосно не звучали эти слова) не сбежишь. А во-вторых, Дар-то потихоньку рос, вместе с тобой, как растение-паразит, уже не просто питаясь, но и направляя тебя в нужную сторону. Кстати, и поступил-то ты в театральный не сразу. Вначале хотел на экономический (а что, хороший выбор нужных, пользующихся спросом профессий). Какая разница, что в школе играл во всех постановках? Мало ли, чего мы в школе вытворяем... Не достаточно все-таки, наверное, одного желания "выйти в люди" - а может, и не было у тебя такого желания. Вернее, желание было, но осуществлять его через экономический... Не поступил, одним словом. В семье - трагедия, мать переживает, отцу тоже несладко (и от ее переживаний, и от самого факта проваленных экзаменов). Словом, на год выпадаешь из жизни. Ладно, не сидеть же целыми днями дома. По знакомству устроился в мастерскую при театре, где всякие-разные декорации к постановкам изготавливают (ну, и еще халтура на сторону). Нет, об актерском ремесле ты тогда и думать не думал. То есть, по приколу, там-сям, роли в школьных постановках... - но на жизнь этим? Да кто сейчас в театр-то ходит, кроме уборщиц? Правда, были еще "заказчики" со стороны, которые частенько наведывались в мастерскую, чтобы прикупить к "прикиду" какую-нибудь прибамбасину: то фигурную застежку для плаща, то "филигранный" браслет на руку, а то и меч (деревянный, понятное дело). "Заказчики" называли себя "ролевиками", бегали по лесам с этими самыми приобретенными в мастерской мечами и думали, что они ("ролевики", натурально) - эльфы, гномы и прочие сказочные персонажи. Короче говоря, "Зарница" переделанная под феодальные взаимоотношения, с рыцарями, менестрелями и прекрасными дамами. Тебе стало интересно. Все это притягивало, будоражило сознание, которому в детстве недоставало волшебных сказок и продолжения приключений Боярского-Д`Артаньяна со товарищи. Напросился (приняли охотно, хотя и относились как к новичку - что нормально, ибо таковым ты и являлся), поехал на "игрушку". То есть в леса и с мечом. (Конечно, не в густые и непроходимые, дремучие муромские леса, а так, за город - но костры жгли и ставили палатки, и вообще...). Вообще-то, там неплохо было. Но подобные поездки не на шутку растревожили дремавший в тенечке обстоятельств Дар. Дар выполз наружу, возмущенно поглядел на то, что творилось, и взял все в свои цепкие и когтистые лапы.
11. ...не так. Что-то не так", - подумалось в очередной раз. Тягостное ощущение, оно приходит, когда живешь (по воле волн, да, молодой человек, по воле волн. А так жить нельзя, потому что в этом случае вы ничем абсолютно ничем - не отличаетесь от сносимого течением листа кувшинки. Не позволяйте) обстоятельствам брать над собой верх, не собирался, но как-то само собой получилось - они пересилили. Наверное, все-таки провал на экзаменах сильнее, чем ты хотел думать, повлиял - шокировал даже. Немного, но шокировал. В школе ты был правильным мальчиком; в пример, правда, не ставили, но и проблем с тобой не возникало. "Жил, как жил, и голове своей руками помогал". А тут - здрасьте, получите по морде кирпичом. Кого хочешь шокирует, -немного. Вот ты и отдался "воле волн". Ничего так этому не способствует, как постоянная более-менее однообразная работа. И большая шумная компания полузнакомых полудрузей, ребят, в общем-то, интересных, веселых, неплохих. Разных. Объединенных общими идеями, общими представлениями о жизни (представления эти, если честно, немного расходились в деталях, что приводило к массе споров типа "какого цвета были глаза у эльфов чистокровных и эльфов-полукровок"), общими мечтами, наконец. Они готовы были принять и тебя, ты уже почти стал своим, еще одним пришельцем из прошлого, случайно попавшим в сии неблагословенные времена и в сию неухоженную страну. Почти стал. Почти. "Что-то не так", ты крутил этот вопрос, разглядывал его с разных сторон, пытался надрезать по краю, надломать, посмотреть, что внутри. "Что-то не так". Дар недовольно ворочался и кивал: "Ага, ага. Не так". Что же тебя не устраивало? Ведь они играли, все эти ребята, играли - а ты хотел играть. Потом понял: нет, неправильно. Они жили, по крайней мере, пытались жить. У них, конечно, не получалось (да и у кого получится? - быть гномом среди людей не просто, в особенности же если не знаешь точно, как это - "быть гномом"; мало прочесть пару-тройку книг, чтобы научиться жить, как в нашей, так и в их) Иллюзии. Вот именно, одни лишь иллюзии. Ничего больше. Они старались силой своей веры сделать иллюзию реальностью. Ты... Ты к этому не стремился, нет. Как говорится, другие жизненные ценности. Вернее, одна большая ценность (впрочем, "ценность" в данном случае - слово не совсем верное, не объективное, черт побери) Дар. Он требовал игры на сцене, игры разной, игры, переходящей в жизнь, но остающейся тем не менее игрой; требовал постоянного роста, самосовершенствования. А твои друзья продолжали оставаться - вчера, сегодня, в будущем году - теми самыми гномами, эльфами, гоблинами, их интересовали те же самые вопросы о цвете глаз и форме ушей у представителей сказочных рас, они походили на запечатанных в янтаре насекомых, красивых пестрокрылых бабочек в блестящем на солнце кусочке застывшей смолы - привлекательных, но статичных. Поэтому ты решил уйти. Непросто сбежать из янтаря, но твой еще не успел окончательно затвердеть - ты вырвался. Значительно сложнее порвать со старыми знакомствами, на которые просто начинает не хватать времени. Ты... Ты колебался. Перезванивался, приходил на "игрушки", хотя все реже и реже - неожиданно в это время появилась идея поступить на театральный готовился. Дар посмеивался в усы и не вмешивался. Пока. Потом, когда пришлось-таки окончательно выбирать (обстоятельства, молодой человек, порой предлагают нам такие задачки, которые ох как не хочется решать! - а нужно) было, наверное, попытаться совместить одно с другим... а может, и не нужно. В конце концов, та жертва - она ведь была уже не первой на алтаре твоего Дара. Существовало лишь одно отличие - тогда ты впервые понял, что сей суровый и безжалостный Бог требует в качестве подношений не цветочки-лютики, а единственный подходящий для него продукт: одиночество. Во всех проявлениях. Но не мнимое - настоящее. То самое, которое можно скрывать за улыбками, приятелями, делами. То самое, которого, возможно, не заметит никто, кроме тебя; скорее всего - не заметит. В этом-то и суть.
12. ...еще было подношений, сколько оборванных знакомств, незаконченных разговоров, непрожитых дней; сколько раз пришлось работать в праздники, чтобы окончательно понять: отныне слово "праздник" для тебя теряет всякий смысл. Дар не принимает полупожертвований, он берет все, постепенно, но все. Даже то, о существовании чего ты и не подозревал (да, молодой человек, ваш талант требует постоянной работы - слышите? постоянной). Но ты не жаловался, нет. Потому что (в этом необходимо признаться, хотя бы самому себе) потому что тебе нравилось. Потому что акт Творения, будь то игра на скрипке или же на сцене, игра словами или цветом, - является самым сильным наркотиком. Правда, нужно иметь определенную восприимчивость, чтобы быть способным "ловить кайф". Но подобная восприимчивость относительно легко развивается (тебе ли не знать?), а уж потом... Потом ты "садишься на иглу", и слезть с нее... Ну да, чего там - слезть с нее невозможно. Это все равно, что спуститься с высокой волшебной башни на грязные мостовые, к помойным ямам и дешевым гостиницам. В принципе, можно спрыгнуть (ибо лестницы, чтобы просто сойти, не существует), можно даже в принципе - выжить после такого прыжка. Но почему-то спрыгивающие предпочитают не выживать. Странные люди. Не потому, что выбирают смерть потому что спрыгивают. (Так думал вначале. Со временем же понял причину тех немногочисленных прыжков. Понял, но лишь пожал плечами: подобное не для тебя) рано или поздно тоже стали посещать подобные мысли. Позже, стоя на улице города, глядя в свое собственное лицо, скажешь об одиночестве: "Этот зверь растерзает любого, выжрет изнутри - так, что снаружи будет абсолютно незаметно. Но изнутри..." Вот-вот, изнутри. Поэтому и прыгают. Не выдерживают; человеку нужна опора, металлический стержень, невидимая кость, которая не позволяет сгибаться шее. В этой роли может выступать честь, гордость, упрямство - у каждого по-разному. Но, вне зависимости от того, что именно является внутренним стержнем, он помещен не в пустоту, его окружают эмоции, чувства, мысли - все те объекты, которые и становятся жертвой одиночества, его кормом. У тех, кто живет в волшебной башне, внутри, кроме металлического стержня, ничего нету. И со временем стержень начинает прогибаться, не выдерживая нагрузок. Поначалу сие мало волнует, но потом все больше и больше придаешь этому значение - потом, когда становится слишком поздно. Впрочем, не будем лукавить: менять что-либо поздно становится сразу же после того, как ты поднялся на башню и лестница, по которой совершал восхождение, рассыпалась разноцветной пылью. Всё. Назад дороги нету, а та, которая начинается у балкона и заканчивается внизу, на грязной потной мостовой, для тебя лично никогда не была приемлемой. Поэтому ты продолжал кормить свое одиночество: родителями, друзьями, любимыми (полно, были ли они любимыми или ты только считал так до тех пор, пока не встретил ее? А с другой стороны, не все ли равно ведь и ее ты тоже) хотел, как все, - жить, как все. А жил, как мог. Репетиции, спектакли, гастроли. Два звонка домой: весной, в день рождения матери, и осенью, в день рождения отца. Любовные истории, которые завершал и начинал с одинаковой легкостью (кое-кто считал: с одинаковым безразличием. Ложь! Просто... просто ты не разменивался по мелочам, всегда считал Дар - более важным, нежели... Ну да, потом захотел что-то изменить, потом, когда уже отвык от того, что может быть и по-другому, что Дар можно рассматривать как вещь второстепенную, важную, но второстепенную. И чья вина в том, что не смог, не успел перестроиться? - пускай даже и хотел, но не сумел... - нет, ничья больше, исключительно твоя: "берите и владейте". А Дар, как мудрая деспотичная мать, только и ждал, сидя в старинном кресле-качалке, глядя поверх очков. И когда ты, отчаявшийся, растерянный, с уходящей из-под ног почвой побежал прочь, кто тебя утешил, дал душе покой? Вот именно, Дар) оставался с тобой всегда, то ли ангелом-хранителем, то ли демоном-искусителем, а скорее всего - в обеих ипостасях, Отцом и Святым Духом. А Сыном ворочалось внутри одиночество. Ты был у них в плену, ты был заключенным в башне, где при желании мог найти все (почти все), кроме нормального выхода. И любил своих тюремщиков, и ненавидел. "Одиночество Божьего дара, как прекрасно и горестно ты!" Поэтому стоял на балконе, с каждым годом все дольше и дольше, задумчиво глядя на разлившуюся внизу гнилым потоком площадь. Отсюда она казалась грязной и неухоженной, но иногда приходили воспоминания, из тех дней, когда ты еще был внизу. Тогда все представлялось другим. Почему же теперь, стоя в башне, на дверях которой, входя сотни вечностей назад, ты прочел слово "гордыня", - почему же теперь, стоя здесь, на балконе, ты видел площадь уродливой и неуклюжей? Почему, почему, почему?! "Ну-ну, сынок", вкрадчиво обнимал за плечи Дар. - "Пойдем-ка, тут дует, можешь простыть. Пойдем в комнату" (а за кулисами взрывались атомными бомбами аплодисменты, и кто-то, просунув нос в дверную щель, взволнованно сообщал: "Ваш выход!" - нужно было идти) снова и снова, к подмосткам, с каждым шагом сбрасывая с себя лица, надевая то единственное, с которым ты сможешь сейчас жить сейчас и в продолжение следующих двух часов - "и плевать, что актеров не вызовут на люди, - эта сцена всегда исполняется начерно!.." Выходил. И взрывался сам - Даром, даром. Ради этого, наверное, и жил.
13. ...башни есть несколько этажей, у каждой. Кажется, они даже прирастают время от времени. И ты поднимаешься вверх, все выше и выше, надеясь забраться наконец на самую колокольню, схватиться за поросшие мхом веревки, подвязанные к пестикам - и рвануть!.. рвануть так, чтобы мох осыпался мертвыми словами, а из перевернутых колокольных чаш вылился и потек по городу, по всей земле, чистый прозрачный звук, будоража, вырывая из сонного рутинного плена дней... Ты поднимаешься все выше и выше, но колокольня поднимается вместе с тобой, отгораживаясь новыми этажами. Твоим следующим этажом стали роли в кино. Сразу же - первого плана, положительные до отвращения. Но ты не отказался, нет, ни в коем случае! Дар стремился самовыразиться и здесь, к тому же - главные роли это главные роли. Они должны были принести известность, славу - то, что могло способствовать твоему дальнейшему восхождению к колокольне. Правда, поначалу признание хотело сожрать тебя... почти сожрало. Сперва это было на руку Дару - еще одна ступень одиночества, на которую тебе пришлось встать. Шушукающие и недобро зыркающие сотоварищи по ремеслу; скандалы подружки, раздраженной постоянными восторженными букетодарительницами; узнавание на улицах, которое в результате превратило тебя в мрачного угрюмого типа - еще более мрачного и угрюмого. Съемки, работа в театре на друзей и родителей времени не хватало и раньше, а теперь вообще... "Привет-привет, я как раз собирался позвонить. Да-да, конечно, помню. Да, договаривались, но знаешь... Ну... Ага. Да. Точно. Извини. Непременно. Обязательно. Не знаю, но как только... Разумеется. Ага. Ну, счастливо, передавай привет..." "Мам, с днем рождения! "Где"? Я со съемочной площадки, у нас перерыв пять минут. Да здоров, здоров - что со мной станется? Нормально. Все в порядке. Ну ты же знаешь... Обязательно. ...Ч-черт, зовут! Я перезвоню, хорошо? Ну, пока". (Спохватываясь: "Самое главное, пожелать-то ничего не пожелал, дубина! Ладно, завтра позвоню еще раз"... - завтра, разумеется, не звонишь). А лучший друг, неожиданно начинает раздражать. Потому что играет не так, и в резонанс никак не может попасть, и реплику бросает слишком поздно, и лицо поворачивает не так, и... и - между прочим - до сих пор не вернул занятых месяца два назад денег. Не то, чтобы тебе были нужны деньги, но сам факт ужасно действует на нервы. Вот ты, например, никогда не... (вспоминаешь, что бывало, бывало - и соглашаешься терпеть и ждать еще два месяца, полгода, год - и будешь чувствовать себя при этом героем-подвижником - провалилось бы оно все к чертям собачьим!). И внезапно оказывается, что вообще весь коллектив, все те ребята, с которыми играл, стали чужими, отдалились - пока ты ездил на съемки да со съемок, у них появились новые темы для обсуждений, тебе непонятные, новые шуточки, которые тебя не смешат, новые идеи, которых ты не улавливаешь. И все они - буквально все! - играют почему-то вполнакала, чего ты вытерпеть ну никак не можешь. Это уже слишком, нельзя же так! Что? кто-то говорит, мол, у тебя тяжелый характер? Правильно, но ты же с Даром, а они... у них... одним словом, "не судите да не судимы". Это твое личное дело, каким характером обладать. Не нравится?.. - так и... Но неожиданно, совсем неожиданно на очередную роль приглашают не тебя (хотя ты по своим каналам знал, что именно тебя рассматривали в качестве основного претендента) - берут не тебя, а твоего друга. И ты поздравляешь, растягивая губы в улыбке-усмешке: "Вот ведь, повезло парню. Удачливый. Конечно, нужно поощрять молодых. Ну да, мы с ним почти ровесники, но... есть ведь еще кое-какие критерии... Ну ничего, повезло так повезло. Я даже рад". Только потом понимаешь: слово "даже" выдает тебя с головой, выдает самому себе. Не просто "рад", а "я даже рад". А надо бы без "даже" - да не получается. И - с ужасом начинаешь подозревать - уже не получится никогда. А потом - внезапный, спонтанный разговорчик в кафешке, ты и он, твой /бывший/ лучший друг. Его всезнающая улыбочка, которая тебя всегда раздражала. Остывший кофе в грязно-белых чашечках. Слова, слова, - лучше бы их никогда не слышать! - "Зря ты так. Ты не Сальери, я не Моцарт. Мы почти равны, и поэтому твоя зависть - зависть равного к равному. И тем более это чувство унижает тебя". Плотно сжатые губы. Кивок. Оставленные на столе деньги, на улице - мелкий, мелочный какой-то дождишко, так и норовит плюнуть в лицо. Все вокруг так и норовят заглянуть в лицо - а потом непременно плюнуть. Гостинничный номер (вы сейчас на съемках, в одном и том же фильме, на главных ролях), тусклый свет ночника. Зеркало. В отражении - чужой человек. Ты пытаешься прогнать его, ты садишься перед зеркалом, как в исповедальне, и всматриваешься в лицо напротив - не твое лицо. Медленными расчетливыми движениями хлещешь себя по щекам. Выбиваешь заносчивость, презрение, влажную накипь высокомерия, - так хозяйка выбивает летом во дворе грязный половик. Конечно, до конца не вычистить. Конечно... Но после той ночи ты станешь вести себя по-другому. Слава утратит над тобой власть (почти, почти). Дар - нет. И, разумеется, это не пройдет бесследно. Потому что назавтра, после обоюдных извинений, будете сниматься в эпизоде, где вы - скалолазы - совершаете восхождение и один из вас (твой друг) срывается; чудом цепляется руками за край скалы, а ты должен решить: рискнуть всем и протянуть ему руку или... Ты (по сценарию) рискуешь, а после, на привале, сидя у костра, шепчешь, не раскрывая губ: "...Но не потому что я хотел его спасти - наоборот, я хотел, чтобы он свалился. Просто... Понял вдруг, что совесть замучает. И испугался... тряпка... тряпка!.." "Стоп!" - кричит режиссер. "Снято!" И тебе: "Играли великолепно, достоверность абсолютная, невероятная - чудесно!" Ты слушаешь его, скупого на похвалу, хорошего, в принципе, дядьку, и тихо улыбаешься: он и не подозревает, чудак... Новый этаж, новый виток. До того места, где должно было произойти противостояние оставалось недалеко, совсем недалеко. Шаг.
14. ...уже привык возвращаться в театр и видеть его изменившимся. Новые идеи, словечки, улыбки, новые заботы. Иногда - новые лица. Лицо. Ее лицо. Тебе показалось, что где-то вы уже встречались. Но не начинать же с банального "девушка, вы не подскажете, когда и где мы с вами могли видеться"! Ерунда. И, ко всему ко прочему, вы на самом деле могли встречаться раньше - на театральном, на спектакле, на улице в конце концов! Где угодно. Поэтому ты не стал торопиться, хотел сначала навести справки. Но дела, дела... Опять-таки, завтра с утра нужно было ехать на съемки, а к вечеру - опять сюда, на спектакль. Нету времени. Потом разберемся. Узнал только (выяснилось само собой), что она теперь играет вместо твоей партнерши: несчастный случай, ехала в автобусе со своей дублершей, гололед, теперь вот обе лежат в больнице. А эта, новенькая, где бы ее ни откопал режиссер, играет хорошо. Отлично играет. Надо будет все-таки спросить, откуда взялась. Но потом. Не сейчас. Сейчас - закончить пьесу и в постель. В смысле, не с ней в постель, а спать. Хотя сама идея... Да нет, тебя, в принципе, устраивает твоя нынешняя. Конечно, можно было бы... но слишком много хлопот. Да, слишком много хлопот, у тебя нету времени на все это, нету ни минуты свободного времени. После спектакля ты все-таки не мог не подойти к ней - подошел, "официально" познакомился, отметил, что играла первоклассно. Ничего не значащие фразы, проблеск симпатии - словно блики от солнечных лучей на чешуе замершей у дна серой рыбки. Интересно, какой умник придумал словосочетаньице "родство душ"? Умный был умник, правильно жизнь понимал. Именно так ты мог бы охарактеризовать настроение, возникшее между вами. ("И между прочим, успокаивающе заметил Дар, улыбаясь мудрой отеческо-учительской улыбкой, между прочим, совсем не обязательно затягивать ее в постель. Нет, разумеется, я утрирую - не затягивать, все было бы намного серьезнее, можно сказать, возвышеннее. Но - не обязательно. Это очень сложно сохранить родство душ в ежедневном общении, со-жительстве. Понимаешь, если у тебя дома постоянно находится некое сокровище, ты потихоньку привыкаешь к нему, и сокровище перестает быть сокровищем, чудо превращается в обыденность. Зачем? Нет, конечно, можно попытаться сохранить, можно... у некоторых даже получается. Не будем умалчивать - у многих получается. Но у тебя есть я, Дар, тебе не хватит времени сразу на Любовь и на Дар. Уж поверь мне, не хватит. Поэтому давай не будем превращать чудо в обыденность, а сокровище - в безделицу. Давай-ка не будем, хорошо?") бы, конечно, видеться почаще. Но видеться почаще не удавалось, ты скучал по ней (и признавался в этом самому себе с неким тайным удовольствием), даже скуку воспринимая как праздник. Тебе было хорошо с ней, но неплохо и без нее. Ведь ты знал, что рано или поздно вы снова встретитесь - предвкушение приятного не менее приятно. К тому же, твоя жизнь переменилась еще по одной координате: в отношениях с людьми ты стал более терпим, не так задирист и самоуверен. А если накатывало опять, достаточно было вспомнить одинокий гостинничный номер, зеркало и пощечины самому себе. Помогало безотказно, рекомендовано федерацией психологов мира. Слава сделала свое дело и теперь утратила власть над тобой. Еще одна использованная и отстреленная ступень, как в космическом корабле. "Поехали!" Следующей ступенью стала Любовь. Дар и Любовь. "На ринге чемпионы-тяжеловесы! Внимание, господа! Внимание! Делайте свои ставки, господа! Делайте ставки!" Удар гонга.
15. ...подтолкнуло, стало решающим камешком, вызвавшим лавину? Да и имеет ли это значение? Важен результат. Рано или поздно это должно было случиться. Ты так никогда и не узнаешь, зависело ли что-то от того, "рано" или "поздно". Потому что это тоже не имеет значения - в той точке, где ты оказался. Ты всегда говорил: "Только глупцы жалеют об уже происшедшем. Ведь случившееся никогда не отменить, не повернуть вспять. В лучшем случае его можно исправить, но для этого одного сожаления мало". И ты никогда ни о чем не сожалел. Кроме одного. Кроме одного. Того, о чем будешь сожалеть всю оставшуюся жизнь. И молчать - тоже. Что раньше не дал понять. Себе не дал понять. ("Понимаешь... Ты только не обижайся, хорошо? Понимаешь, в конечном счете для тебя важнее твои Гамлеты, Лиры, Дон-Жуаны. И так будет всегда. Это не плохо и не хорошо, пойми. Просто... для меня в жизни важнее другое. А для тебя - это. Ничего страшного, одним, например, нравится цветная капуста, другие - терпеть ее не могут. Здесь почти так же. Просто для тебя важнее работа. Вот и всё") же сначала решил, что это обвинение. Только потом понял - приговор. И какая разница, что ты пытался измениться? В конечном итоге, важен лишь результат ("Нет. Прости, но я... я не люблю тебя. Прости") но чем выше поднимаешься, тем безжизненнее и острее воздух, проникающий в легкие. Впрочем, дышать от этого не перестаешь, так ведь?
15. ...не больно!" Ты кричал это - из губ - ни звука, но ты кричал: "Мне не больно, слышишь, не больно! Не бойся, мне не больно! Мне нельзя сделать больно, никто никогда никак не сможет причинить мне боль - я знаю... и поэтому мне не больно. Я... мне не больно. Пустоте не бывает больно. Нет, я не пустота. Я полон тобой - но я ведь не хочу, чтобы тебе было больно значит, мне не больно. У другого бы началась депрессия, у меня - откуда. Я стану играть (у меня хорошая роль, сильная роль, ее нельзя сделать абы-как), стану играть, и все, что накопилось, выльется в роль, я выложусь - и вот тогда - опустею на минуточку. И тогда-то уж тем более мне не будет больно. Помнишь? - пустоте не бывает больно. И к тому же, если бы вдруг (конечно, такого не может быть, но вдруг) - если бы вдруг мне стало больно, ты бы винила в этом себя. А я не могу допустить, чтобы тебе было больно - поэтому... - мне не больно. Только не нужно жалеть. Во-первых пойми - это бессмысленно, а во-вторых - жалость страшнее ненависти, жестче равнодушия - из жалости любви уже не родиться никогда. А? Прости, это я так, оговорился. Конечно, ни о какой любви не может быть... Но все-таки, не жалей, хорошо? Пойми, я все выдержу, все вынесу, все переживу... - в этом моя беда. Ты же у... умная (хоть и не у меня), ты поймешь. Да, на самом деле, не стоит мять занавес - он у нас древний, еще порву - потом всю жизнь работать на один занавес. Не буду мять. Занавесу ведь - в отличие от меня - больно. ...Вот ведь что противно - я и сейчас чуточку играю. Не могу. Подыскиваю слова, даже, наверное, бессознательно становлюсь так, чтобы тени падали на глаза, чтобы... Играю - не могу иначе, не умею, разучился - только играю-то искренне, играю бездарно, потому что по-другому не умею выражать и выражаться - пускай свист с галерки, пускай зевки, хлопанье сидений, фигуры, бредущие к выходу в полумраке зрительного зала, - пускай - я играю, как умею. Я сейчас живу. Не апплодируй из жалости. Не надо. Именно этим сделаешь больно. Ладно, этот акт сыгран. Ты - в гримерку? Я? Не знаю, пойду, поищу автора пьесы возьму за отвороты пиджака и потребую, чтобы переписал концовку - или буду молить на коленях, или... Или возьму и стану играть не так, как написано в сценарии!.. Да, конечно, ты права - этим я все испорчу. Не буду, договорились. Но знаешь.... вдруг... - одним словом, знай: если ты бросишь реплику, я подхвачу, я пойму с полузвука, я... Да, конечно... Счастливо отдохнуть. Ты была великолепна". Дар скорбно стоял за спиной, понимающе кивал головой.
16. ...не меняется. В этом-то и суть: что бы с тобой не случилось, мир не переворачивается с ног на голову, люди продолжают смеяться и плакать, ходить в магазины и в театр. И значит, ты должен играть - работать - в Вероне, где встречают нас событья - давай-ка, покажи им всем, заставь их рыдать, пускай даже каждый слышал эту историю тысячу тысяч раз - у тебя ведь сильная роль, ее нельзя сделать абы-как. Уже скрипят в зале сидения, входят дамы с кавалерами (о, как желали бы эти кавалеры остаться дома, у телевизора, посмотреть матч - но нет, пускай хотя бы разок в месяц "приобщатся к искусству"! - а уж ты-то сделаешь так, чтобы их проняло как следует), хрупкие девушки, юноши в очках, старики, старухи; на балконе, справа, компания подростков, поблескивая из темноты бутылками, смеется и громко обменивается впечатлениями; уже прозвонил второй звонок, и очереди в буфетах оживляются (всегда есть кто-то, кто так торопился, что забыл дома перекусить, кто-то, кому просто необходимо выпить чашечку кофе или чего-нибудь покрепче, иначе не воспринимают: так некоторым обязательно нужно плотно поесть перед сном); уже третий звонок, началось, благородные режутся остротами, но на сцене - не благородные, и поэтому приходится их останавливать, останавливают, и... - уже твой выход - вперед, давай же, давай! Ты выходишь (нужно играть влюбленную рассеянность - "ха-ха три раза!"), говоришь необходимое, но мысли, мысли-то - продажные хомячки в колесе на Птичьем рынке - об одном, об одном и том же - Ты по любви тоскуешь? - Нет. - Ты любишь? - Да, и томлюсь тоскою по любви. - О, эта кроткая на вид любовь!.. - как же ты устал - от жизни, от Дара, от самого себя. Мысли, мысли, мысли... Они мешают, они чертовски мешают - но не думать невозможно, ты уже проверял, не думать можно только во сне, но заснуть... - попробуйте-ка заснуть! ...А она, как она сегодня смотрела. Участливо, но вместе с тем и твердо. И разговаривала, словно ничего не случилось, хотя в словах ты и слышал полуприкрытую заботу. Но - заботу о том, кого поневоле приручила. Не более. И зачем тебе такая доброта? Она невыносима, потому что разрушает возможные иллюзии, выстроенные за ночь сознанием; возрожденные в экспресс-реанимации надежды, что не все еще потеряно, что на самом-то деле... - вот твое "на самом-то деле", получи! - Какое зло мы добротой творим! С меня и собственной тоски довольно, а ты участьем делаешь мне больно. - Осторожнее! Не дай ей понять, что в твоих репликах есть что-то еще кроме игры! - Любовь нежна? Она груба и зла, и колется, и жжется, как терновник - не уколи ее, не уколи ее случайно. Ты сейчас опасен, ты сегодня (и отныне; навсегда) смертельно ядовитый скорпион, василиск, одним взглядом способный отравить, умертвить, ужалить - не со зла, а защищаясь от тобой же придуманного фантома. Ты опасен, но только для нее. Так что же, в чем дело? - уйди, тебе ведь предлагают работу - интересную роль, хорошие деньги - в другом театре. И еще - в новом фильме. Ты нужен многим (но не ей) - но многим! Что же, уйди. Так будет легче тебе и
- Куда уйду я, если сердце здесь? Вращайся вкруг планеты, бедный спутник! - между прочим, так будет легче ей. Это главное. Поверь, ей ведь тоже - Спокойной ночи! Я тебе желаю такого же пленительного сна, как светлый мир, которым я полна. - нелегко. "В ответе за тех, кого приручили..." Да! Решено. Завтра же - как оставить мне тебя так скоро? - позвонить, сказать, что согласен на их условия. На любые условия. В конце концов - Я первая клялась и сожалею, что дело в прошлом, а не впереди. - главное для тебя теперь - окончательно расправиться с надеждой. Вот - Ты б эту клятву взять назад хотела? - главный враг. Самый сильный, почти непобедимый. Казалось бы, она дала понять, что
- Да, для того, чтоб дать ее опять. Мне не подвластно то, чем я владею. Моя любовь без дна, а доброта - как ширь морская. Чем я больше трачу, тем становлюсь безбрежней и богаче. - она - Я все добро сложу к твоим ногам и за тобой последую повсюду. - не любит тебя. Не любит, черт побери! Запомни это, запомни наконец! Эти слова должны - должны!!! - освободить - Ты как ручная птичка щеголихи, прикованная ниткою к руке. - тебя. Освободить наконец, освободить! Ведь и ей ты - Приди же, ночь! Приди, приди, Ромео, мой день, мой снег, - в тягость. Ей неприятно - неловко - светящийся во тьме, как иней на вороньем оперенье! Приди, святая, любящая ночь! Приди и приведи ко мне Ромео! - находиться рядом с тобой, видеть твои глаза - хоть ты и скрываешь, что должно скрывать. А жалость жалит сильнее, чем безразличие. - Бедный муж, где доброе тебе услышать слово, когда его не скажет и жена на третьем часе брака? - Нужно разорвать замкнутый круг. Время вылакает воспоминания из миски твоей памяти, вылижет насухо, и скоро ты нальешь туда новую похлебку. Спасение в том, чтобы не видеть ее. Только в этом - Вне стен Вероны жизни нет нигде, но только ад, чистилище и пытки. - спасение. Скорее бы добраться - Из жизни выслать, смерти ли обречь - я никакой тут разницы не вижу. - до телефона. Набрать номер (кстати, записная книжка с тобой?), набрать номер - Когда ты мне об этом говоришь, ты мне топор вручаешь на подносе, чтоб мне с улыбкой голову срубить. - набрать номер и согласиться. Да, мол, приезжаю завтра же. Нет, сегодня. Нет - Молчи о том, чего не понимаешь! - нет, не сможешь. Оставить ее выше - удалиться, чтобы жить, или остаться и проститься с жизнью - твоих сил! Ты - да прекратите же наконец спектакль, замолчите же!!! ты разрываешься между ролью и неролью, которая тоже роль и требует игры, требует притворства, требует улыбки на лице - "я улыбаться мог одним лишь ртом, а тайный взгляд, когда он зол и горек, умел скрывать..." - и улыбаешься. Но уехать... Хорошо, положим - Природа слабодушна и рыдает, но разум тверд, и разум побеждает. - ты уедешь. На неделю, на месяц, на год. На жизнь, в конце концов. Но сны - куда ты денешься от снов? Скажи пожалуйста, куда ты спрячешься от снов, в которых вы вместе - смеетесь, и ты целуешь ее волосы и мягкие теплые ладони с прохладными подушечками пальцев, - куда - Когда я вправе доверяться сну, он обещает мне большую радость. - скажи на милость, куда - Я видел сон. Ко мне жена явилась, а я был мертв и, мертвый, наблюдал. И вдруг от жарких губ ее я ожил и был провозглашен царем земли. - куда ты сбежишь от снов?! Неужели существует такое благодатное место, где ты не будешь просыпаться в радости, чтобы через мгновение понять: на самом деле все по-другому. Нет, такого места не существует. Поэтому поклонись зрителям (тебе хлопают, слышишь?), поклонись и отправляйся-ка в гримерку, вытащи из кармана куртки записную книжку и иди звонить. Бывают спектакли, которые можно сыграть только один раз. Сегодня ты исчерпал свой лимит.
17. ...страшного", - сказал Дар. "Вообще-то, именно так все и должно было произойти, - сказал Дар. - Ты же и сам знал это. Есть люди, которым никогда не жить в семье, люди, удел которых - восхождение по ступеням волшебной башни. Что, впрочем, не мешает им мечтать. Но нельзя мечтать все время, просто невозможно. Посмотри правде в глаза: ты предназначен для другого. Она - тоже. Вам никогда не быть вместе. Пойдем. Пойдем-ка. До колокольни не так уж далеко, всего пару этажей", - и обнял за плечи, и поволок - и ты не сопротивлялся.
18. ... увидел ее потом, много-много позже, рядом с мужем. Они выглядели великолепно: он и она. В его взгляде не было ничего, он не знал. Она... Она была счастлива. В ее взгляде проступала жалость - не об утраченном, нет. Жалость к тебе, одинокому, благополучному, добившемуся успеха, запеленутому в славу актеру. И этот взгляд окончательно подтвердил то, во что ты не желал верить все прошедшие годы: вы чужие. Вот оно самое страшное, невыносимое, - не "любит-ненавидит", - а чужая. Отныне и навсегда. Ты не изменишь ничего в привычном укладе жизни. Ты будешь играть, как играл, и выходить на "бис", кланяться публике, жевать и пить, спать, учить роли, репетировать, ездить в такси, звонить приятелям, читать книги, встречаться с женщинами, расписываться на календариках и плакатах, отмечать праздники в шумных компаниях или в узком кругу близких друзей (последнее все реже и реже). (Праздники... странная штука. Всегда печаль, иногда - боль, тоска. Не потому что один - потому что не с теми, с кем хотел бы быть. Не с ней). Все останется как было. Ты не изменишь ничего. Только однажды остановишься, когда из окон дома напротив магнитофон пропоет: "...одиноким волком я бегал и одиноким волком умру". Будешь стоять, слушая песню до конца ("Одинокий волк... - это круто! Но это так, сынок, тяжело! Ты владеешь миром - как будто, - и не стоишь в нем ничего!"). Жалость к себе? Нет, пустота. "...и одиноким волком умру". Завтра будет билет на самолет - летите на съемки за океан. Престижно, шикарно, роскошно. Бесцельно. Как и вся жизнь. (Ты поймешь это в кресле, глядя, как тонет в облаках земля - "ах, как много выпало снега!" последний этаж башни на проверку оказался подвалом). Потом ты приедешь в город. Чтобы потеряться. Впрочем, нет - ты потерялся намного раньше. Теперь ты просто до-потерялся. Логическое завершение абсурдной жизни.
ЧЕЛОВЕК. ВСЕГДА.
19. Свеча горела на столе, свеча...
ГОРОД. БИБЛИОТЕКА.
20. Пренебрежение людьми не оправдывается ничем: ни собственным талантом, ни избранностью, ни увечностью, ни даже смертью.
Глава шестая
ЧЕЛОВЕК. СЕЙЧАС.