- Но где же устраивать репетицию? - спрашивал друзей Грибов. - В какой стране есть модель Калифорнии? И что делать здесь, пока мы будем набирать опыт? Пусть рушится, да? Не понимаю, зачем выпускают этого дурака?
- Чему вы удивляетесь? - - пожимал плечами Йилд. - Разве в вашей стране нет дураков?
Мэтью не поддержал его, однако.
- Не оправдывайтесь, Гемфри. Дураки есть всюду, но не везде им дают три раза слово. Этого подсылает Страховая компания. У них основной доход страховка от землетрясения.
- Не учтены расходы на атомные заряды, - сказал один из выступавших в Сакраменто.
- Но ведь это же бомбы, - чуть не крикнул Грибов. - Бомбы, подлежащие уничтожению.
Оратор, однако, не смутившись, начал доказывать, что атомные бомбы непригодны для подземных взрывов, нужно специальные снаряды.
- А этот от Джеллапа, - шепнул Мэтью.
- Кто такой Джеллап?
- О, Джеллапа у нас знают все. Благородный старик, помогает бедным, увлекается шахматами. У него машина шахматная - черная с белым в клетку. Джелап - король урана, "Ураниум корпорейшен". Он хотел бы получить у нас заказ на уран.
Один из ораторов, смуглый, сухощавый, с усиками, темпераментно доказывал, что оборудование на Мохо-Айленде неудачное. С таким нельзя бурить тридцатимильные скважины. Прежде чем бурить, надо создать новое оборудование.
- Но ведь другого нет. На ходу не изобретешь нового, - заметил Грибов.
- А это "Тексас ойл". Они хотели бы, чтобы подряд на бурение передали им.
Так проходили споры со специалистами. А в округах, где надо было выбирать участки, приходилось нередко отвечать и на такие вопросы:
- Если землетрясение - кара божья за наши грехи, как может человек противиться разгневанному богу? Разве можно бумагой остановить ураган?
- Если бог всемогущ, он может вызвать землетрясение, может и прекратить. Стало быть, нужно не сооружать какие-то вышки и дырки, а молиться, смиренно упрашивать бога, чтобы он сменил гнев на милость.
- Если душа бессмертна и наш мир - временное жилище, вроде барака, где люди мучаются, ожидая хорошей квартиры, стоит ли сопротивляться, когда срок ожидания кончен, бог согласился наконец разрушить Землю и переселить всех на небо - на постоянное жительство? Будем благодарить бога за то, что он согласился раздавить нас, наших жен и детей. А если в милости своей он сломает нам не шею, а только ноги и руки, будем благодарить за то, что он оставил нас в живых, Ибо все, что он делает, - к лучшему, все - благо. ...О вы, чей разум лжет: все благо в жизни сей,
Спешите созерцать ужасные руины,
Обломки, горький прах, виденья злой кончины,
Истерзанных детей и женщин без числа,
Под битым мрамором простертые тела,
Сто тысяч бледных жертв, землей своей распятых,
Что спят, погребены, в лачугах и палатах,
Иль, кровью исходя, бессильные вздохнуть,
Средь мук, средь ужасов кончают скорбный путь...
Посмеете ль сказать, скорбя о жертвах сами:
- Бог отомщен, их смерть предрешена грехами.
Детей, грудных детей, в чем смерть и в чем вина,
Коль на груди родной им гибель суждена?
Злосчастный Лиссабон преступней был ужели,
Чем Лондон и Париж, что в негах закоснели?..
Едва ли б жители той горестной земли
В несчастиях своих утешиться могли,
Когда б сказали им: "Вы гибнете не даром:
Для блага общего ваш кров объят пожаром,
Там будет город вновь, где рухнул ваш приют;
Народы новые над пеплом возрастут;
Чтоб Север богател, вы муки претерпели;
Все ваши бедствия высокой служат цели;
Равно печется бог о вас и о червях,
Что будут пожирать ваш бездыханный прах... Вольтер. "Поэма о гибели Лиссабона"
Были среди проповедников желчные, гневные, обличающие, готовые распять безбожных ученых, если не распять, то хотя бы вымазать дегтем и вывалять в перьях. Были кликуши, воинственно размахивающие зонтиками, вопящие, плюющиеся. Были елейно-добродушные, такие благожелательные, так сокрушенно вздыхающие о душах заблудших. Но странное дело: все эти богословские рассуждения заканчивались очень практично:
- Нет, мы не согласны давать вам землю даром, не согласны взять на себя часть расходов. Мы не верим в землетрясение и не верим в вашу борьбу. Если хотите, стройте, но платите нашу цену...
И в трех округах разговоры так и окончились безрезультатно. Пришлось переделывать проект, заменять прямые скважины наклонными, подводить их из соседних округов, даже с залива.
- У нас такого быть не может, - возмущался Грибов. - Всякие трудности есть у ученых, но никто не скажет: "Не смей двигать науку! Не смей лечить, пусть помирают по воле божьей". Нет, друзья, увольте. Целый месяц мы объясняемся, время идет, а дело стоит. Как хотите, я возвращаюсь в Сан-Франциско и сажусь за расчеты. А богословией занимайтесь вы.
Но Мэтью воспротивился:
- Нет, ты не бросай нас, дружище Ал. Без тебя будет еще труднее. Наши фермеры недоверчивы. Слушая нас, они думают: "Этот сладко поет, что-то он хитрит. Кто знает, какой трест подослал его, чтобы выманить нашу землю задешево". А про тебя так не скажут. Все понимают, что русский не может быть подослан трестом.
Грибов только головой покачал:
- Ну и ну!