*
"Есть люди, равнодушные к пространственным координатам, вообще к пространству своего обитания, они довольствуются знанием того, что находятся в пределах их досягаемости и что функционально необходимо для повседневной жизни. Приходится удивляться порою, когда на вопрос что за поселок находится там, за поворотом, и поселок-то весь на виду, человек пожимает плечами: "А что я там потерял?" И речь идет о родных местах, ограниченных чертой горизонта. Что ж говорить о запредельных краях? Громадное большинство людей довольствуется обрывочными сведениями, искаженными представлениями, которые кое-как сплетаются в небрежную рогожку, и эта рогожка покрывает их мир, их единственный мир, в котором они живут всю свою жизнь. Мир странный, перекошенный, зияющий причудливыми брешами, щелястый, как построенный наспех барак, - но обжитой, привычный, по-своему удобный - и исчезающий, словно мираж, когда умирает гнездившийся в нем человек. Да что человек! Есть целые народы, обделенные интересом к пространству... чаще не обделенные, а обворованные.
До таких высот понимания проблемы Эрнесто не поднимался, у него было особое, свойственное многим астматикам отношение к пространству: замкнутость его, стесненность ассоциировались с приступами удушья, когда смерть, мрак и ужас обступали его. Странствия распахнули перед ним горизонты".
Его видели разным. По фотографиям можно проследить хронику увлечений и страстей.
Эрнесто в кожанке на летном поле, локоть опирается на плоскость его планера.
Эрнесто у шалаша на Амазонке.
Верхом на спортивном велосипеде (подпись под фото - "Король педали").
С ледорубом на заснеженном склоне вулкана Попокатепетль.
В джунглях с партизанами-сподвижниками.
Его видели разным и после смерти.
Супергероем-одиночкой, кумиром демократической молодежи 60-х, трагической личностью, одним из гениев кубинской революции, революционером-самоубийцей, анархистом, троцкистом, последователем Мао Цзе-дуна... Чего только не писала о нем мировая пресса!..
Кем видим Че мы, ровесники его сына Камилито? Соплеменником. Есть такое интернациональное племя беспокойных людей, для которых жизнь мещанина и обывателя - опасная нравственная паталогия.
А.Деpевицкий
Д В А "З Е Л Е Н Ы Х Б Е Р Е Т А" и С Т Р А Х
Что заставляет человека надевать зеленый,
малиновый, черный, голубой или краповый
берет и снова и снова рисковать головой?
Об этом спорят два "зеленых берета"
герои книги Дональда Данкена, бывшего
мастер-сержанта американских войск специ
ального назначения.
/"Новые легионы", М., 1970/
/Бар американской военной базы в Южном Вьетнаме. За стойкой
Билл и Мэнни, два друга, оба "зеленые береты". Они только что верну
лись после многосуточного похода по джунглям, в котором смерть шла
за ними буквально по пятам/.
- Что нас тянет после заданий к этой стойке? - задумчиво
произнес Мэнни.
- В первую очередь мы хотим выговориться, освободиться от
страха, от напряжения,- сказал Билл, наклонившись к столу.
- Мы сидим здесь и рассказываем не о том, какими были мужест
венными, а как раз наоборот. Я, например, рассказывая о задании,
признаюсь,что было страшно, что я боялся.
- Правильно, Мэнни. Все мы понимаем, что нам страшно, что мы
боимся, и, казалось бы, незачем об этом говорить. Тем не менее мы
говорим, потому что, чем больше мы говорим, тем больше в нашем
сознании страх теряет свою обоснованность. Поэтому нет ничего удиви
тельного в том, что мы сначала идем за разговором сюда, а уже потом
по женщинам.
Мэнни отпил глоток из бокала:
- Все едино. Ковбой прав: мы самые настоящие сумасбродные чу
даки. Психолог нашел бы среди нас предостаточно интересных экземпля
ров. Все мы согласились участвовать в этих операциях добровольно.