Конан краем глаза видел и торжествующий блеск желтых глаз, и нарочито шутовские ухватки, граничившее с издевкой. Трудно было поверить, что это тот самый человек, который еще вчера, не дрогнув, отправил на Серые Равнины трех верных вассалов герцога. Да, это не простой противник! Такой способен притвориться беспечным и простодушным, лишь бы ловчее нанести подлый удар.
Снова запели трубы, сердце Конана забилось ровно и гулко, как всегда в начале битвы. Каждая мышца и каждый нерв отозвались на звонкий призыв, и конь, тут же почувствовав настроение хозяина, тихо заржал, нетерпеливо забив копытом. Служки вынесли факелы и зажгли Священные огни в двух чашах у ступеней храма.
Как и вчера, вперед выступил преисполненный важности Гордион с небольшим свитком в руках, прислушался к гомону ворон в роще, обвел толпу выпученными глазами и, повинуясь знаку Верховного Жреца, начал:
— Сегодня, в день решающего поединка между двумя славными рыцарями, победившими всех своих соперников в честном бою, призываем в судьи самого Пресветлого Митру!
— Пусть сам Огненноликий Бог изберет достойнейшего и поможет ему одержать почетную победу!
— Воины сражаются боевым оружием — мечами, булавами и кинжалами!
— Поединок длится до полной победы!
— Рыцарь имеет право прекратить поединок, признав себя побежденным!
— Добивающийся победы бесчестным путем несет на себе проклятие Митры!
— Никто не скажет, что не слышал правил Турнира!
— Да свершится воля Пресветлого!
Жрецы выступили вперед и запели. Это был древний Призыв к Огненноликому, заклинание-молитва, на которое божество всегда отзывалось невидимым присутствием. Вот и сейчас ветер на несколько мгновений утих и в плотных серых облаках появились два ярких синих просвета — словно два небесных глаза глянули вниз на толпу. И снова тучи понеслись вдаль, лохматыми серыми клочьями залепив все небо.
Верховный Жрец поднял и опустил жезл, и тотчас двое юношей вывели на Ристалище молодого горячего жеребца светло-золотистой масти. Даже в неярком свете пасмурного дня его лоснящиеся бока казались отлитыми из металла, он неторопливо переступал сильными стройными ногами, высоко держа голову на гордо изогнутой мощной шее, и было видно, что такой конь с легкостью понесет любого рыцаря в полном боевом облачении.
Впервые за этот день толпы зрителей оживились, послышался одобрительный гул голосов и звонкие выкрики мальчишек, еще не умеющих предаваться мрачным раздумьям.
К седлу благородного животного были приторочены боевые доспехи с роскошной отделкой. Такие доспехи имел право носить лишь победитель Священного Турнира.
Каждый из предметов украшали изображения солнечных дисков, что означало благоволение Митры. В этих доспехах рыцарь мог сражаться на любом поле брани, кроме Священного Ристалища. Юноши, удерживающие коня, замерли на месте, и под торжествующее пение труб преисполненный важности оруженосец вынес бесценный меч с вычеканенным у самой рукоятки знаком Митры, герцогским гербом и — с другой стороны — знаком нынешнего года. Именно этот меч считался главным символом победы в священном Турнире и давал своему хозяину завидные привилегии.
Юноша, держа меч в вытянутых руках, встал, как рыцарь, на одно колено перед Верховным Жрецом и склонил голову, ожидая благословения. За его спиной двое других держали под уздцы золотистого коня.
Под бесконечно повторяющееся Песнопение Митры Жрец окропил водой меч, коня и доспехи. После этого юноши медленно пошли вокруг Ристалища, чтобы все зрители могли полюбоваться на драгоценную награду.
Когда маленькая процессия проходила мимо Ворот Победителей, Конан услышал негромкий смех Ферндина. Киммериец удивленно посмотрел в его сторону. Желтые хищные глаза уже не жмурились в довольной улыбке, они смотрели в упор с откровенной насмешкой.
— Ну как, киммериец, хорош герцогский конь? А меч, гляди, и того лучше! Но самое лучшее знаешь что?! Нежный взгляд прекрасной дамы! — Его издевательский смех слился с пением труб, и ворота распахнулись, впуская противников на Ристалище.
Горячая кровь ударила Конану в виски, забилась в ладонях, рука готова была тут же выхватить меч, но герольды гарцевали у ворот, провожая соперников на середину поля, где их ждал Верховный Жрец.
Спешившись, они подошли ближе и, обменявшись тяжелыми взглядами, преклонили колени, опустив мечи на песок. Жрец стоял запрокинув голову и широко открытыми глазами вглядывался в хмурые небеса. Ветер трепал его волосы, развевал широкие одежды, а он все молчал, словно ожидая чего-то.
На смену серым утренним облакам приползли издалека угрюмые темные тучи, обложив весь горизонт. Кое-где беззвучно сверкали молнии, обещая близкую грозу. Но Жрец не торопился. Наконец он вздохнул и перевел взгляд на рыцарей, застывших перед ним. Подняв жезл, служитель Митры протянул его в сторону киммерийца:
— Конан, воин из Киммерии, поклянись Пресветлому Митре честно вести решающий бой!
— Клянусь!
— Ферндин, воин из Заморы, поклянись Пресветлому Митре честно вести решающий бой!
— Клянусь!
Брызги душистой воды вновь окропили головы бойцов, и Верховный Жрец, в последний раз встряхнув мокрой рукой, торжественно удалился под своды деревянного храма. Там ему, так же как и герцогу, было приготовлено высокое кресло, откуда Жрец неотрывно следил за поединками.
— Знак Птицы, Конан из Киммерии, и Знак Змеи, Ферндин из Заморы, по воле Всеблагого Митры сходятся в Священном поединке! — оглушительно провозгласил — Гордион.
Сегодня ему останется лишь прокричать имя победителя — и его власть над замершей толпой закончится до следующего года.
Под звуки труб соперники разъехались в противоположные концы поля и замерли, ожидая, когда герцог бросит мяч. Но он медлил так же, как несколько мгновений назад медлил Верховный Жрец. Тучи, все ближе подбиравшиеся к Ристалищу, тревожили его не меньше, чем служителя Митры.
— Сколько я помню, в дни турниров никогда не бывало гроз! Но пора начинать, иначе хлынет дождь и воинам будет трудно сражаться!
Мяч полетел на песок, взревели трубы, и всадники яростно бросились навстречу друг другу.
Если вчера Конан сражался играя, не чувствуя перед собой достойного противника, способного в полной мере потягаться с ним мощью и боевым искусством, то теперь с первых же мгновений боя он почувствовал в Ферндине силу, не уступающую его собственной. Несмотря на то что замориец был уже северянина в кости, его удары обрушивались на Конана, как тяжелый горный обвал. Из-под золоченого шлема сверкали ненавистью желтые глаза, и ни тени улыбки не было на злобно оскалившихся губах.
Конан ловко отбивал коварные удары соперника, но и тот не пропускал ни одного выпада киммерийца.
Утреннее оцепенение как ветром сдуло с толпы зрителей. Теперь все жители Мэноры, собравшиеся вокруг Ристалища, вопили, словно одна большая глотка:
— Ко-о-онан! Р-р-руби! Ко-о-онан!
Бойцы кружили, сомкнув мечи, и старались тяжестью тела столкнуть противника с коня. Но их силы оказались равны, и ни один не смог одолеть другого. Наконец бойцы снова разъехались в противоположные концы Ристалища, чтобы сшибиться в атаке.
Кони, хрипя и роняя с губ пену, ринулись навстречу друг другу. Казалось, два смерча несутся по полю, чтобы, столкнувшись, завертеться в смертельной пляске. Со звоном ударились мечи, бойцы, рыча, рубились, пытаясь найти хоть одно слабое место в обороне противника. Но вдруг вороной взвился на дыбы, и рыцарь в черненых доспехах, едва успев освободиться от стремян, ловко соскочил на землю. Жеребец, мотая головой, испуганно отбежал в сторону, волоча седло и попону, лопнувшая подпруга змеей тащилась по песку вслед за ним.
Полустон-полувздох пронесся по Ристалищу, и стало так тихо, что было слышно шумное дыхание бойцов и жалобное ржание черного коня.
Конан неподвижно стоял, готовясь принять удар торжествующего соперника, а тот, с коротким гортанным криком развернул коня и помчался на северянина, занося меч для удара.
Конану не раз приходилось выпутываться и не из таких передряг, и необходимость сражаться пешим с конным противником не грозила киммерийцу безусловным поражением. В конце концов, всегда побеждает тот, у кого сильнее воля и лучше оружие. А уж в добром мече мастера Кларса варвар был уверен, как в себе самом. Вчерашний день лишь подтвердил, какое сокровище ему досталось, — три боя, невесть сколько крепких ударов, а клинок сиял как новенький, и ни одной царапины не увидел на лезвии зоркий взгляд киммерийца.
И сейчас Конан был готов принять любой удар противника. Ферндин с воплем несся, привстав в стременах, желая обрушить на варвара всю силу своей ярости. Мечи столкнулись, но в тишине вместо острого звона скрестившихся клинков раздался зловещий скрежет и треск, и киммериец с изумлением увидел, что сжимает в кулаке одну рукоять с зазубренным обломком. Он в бешенстве зарычал, как раненый зверь:
— Кр-р-ром! Проклятие! — И, оценивая взглядом расстояние, отделявшее его от врага, сделал шаг в сторону коня. Нет! Ферндин, смеясь и скаля острые зубы, уже вновь развернулся, чтобы последним ударом разделаться с противником, а вороной, волоча по земле седло и притороченную к нему булаву, отбежал далеко к ограде. Бесполезно! У пояса висел лишь кинжал, и Конан выхватил его из ножен в надежде на свое искусство. Неуловимый бросок — и маленький острый клинок вопьется в шею противника, сделав то, что не смог сделать меч. Серебристой осой полетел кинжал навстречу врагу, но, ударившись о щит, молниеносно заслонивший Ферндина, бессильно упал на песок. Киммериец, пеший и безоружный, сжав в кулаки могучие руки, сверкая ненавидящими глазами, был страшен, как огромный загнанный зверь. Он хотел было, поднырнув под морду коня, рвануть за узду и повалить всадника на песок, как ему не раз доводилось делать в неравных битвах, но удар вражеского клинка опередил его. Острая сталь с размаху вонзилась северянину в незащищенное доспехами горло — это был излюбленный удар Ферндина, доставлявший ему всегда особенное удовольствие. Хрип, смешавшись с последним проклятием, вырвался из рассеченного горла, и киммериец, обливаясь горячей кровью, медленно осел на землю.
Гроза за время поединка подобралась совсем близко. Никто не обращал внимания на сверкание молний и отдаленное ворчание грома. Но сейчас, когда глаза всех, собравшихся на Ристалище, были прикованы к неподвижному телу, распростертому на песке, стал слышен и свист ветра, рвущего листья с деревьев, и стук первых тяжелых капель дождя.
Ослепительная молния, заняв почти все небо, с треском и грохотом зазмеилась над Ристалищем. В толпе завизжали женщины, завопили испуганные мальчишки. Герольды носились по полю, пытаясь поймать вороного, не дающегося в чужие руки коня.
Герцогиня, все время поединка сидевшая не шелохнувшись, как каменное изваяние, не вздрогнула и тогда, когда могучий воин с голубыми глазами рухнул, пронзенный вражеским мечом. Она лишь слегка подняла руку, подзывая стоявшего рядом мальчика-пажа, и прошептала, почти не разжимая губ, несколько слов. Мальчик, как видно их и дожидавшийся, тут же исчез, бросившись исполнять приказание. Лавиния, положив руку на подлокотник, снова замерла, сухими горячими глазами глядя на неподвижное тело посреди поля.
Верховный Жрец, с беспокойством поглядывая на небеса, словно боясь, что следующая молния испепелит и Храм, и победителя, стоял на ступенях, не торопясь продолжить ритуал. Но огненная змея сверкнула далеко в стороне, и удар грома с запозданием обрушился на притихшую толпу. Тогда Жрец вышел на середину и, не глядя на поверженного воина, протянул жезл в сторону Ферндина. Тот, спешившись и с удовольствием слушая, как Гордион громогласно выкрикивает его имя, подошел ближе, а служки быстро увели коня заморийца. Свой меч он тоже отдал одному из них и остался лишь с кинжалом, висевшим на поясе.
Тут же юный оруженосец поднес победителю заветный меч и встал на одно колено, протягивая награду. Скрывая улыбку торжества, Ферндин взял меч и пристегнул его к поясу. За спиной он уже слышал нетерпеливое постукивание копыт — это прекрасный золотистый конь ожидал нового хозяина.