— Шестым номером, по традиции, выступал народный поэт Корифан Чулковский. Он, с творческим надрывом, прочел свой вирш Чудо-дерево или Чудо с дерева, а может Чудо стерео (Корифан жутко картавил и скверно словил, но зато этот дефект речи позволял слушателям по-разному трактовать стихи этого рифмоплета).
— Вслед за Чулковским на сцену плавно выполз певец Лещ Левченко и проникновенно спел песнь о Ле-Нине, партии и электрификации районов дальнего Севера. Певун театрально разводил руками и не спеша делал небольшие полушажки по сцене. Этот стиль исполнения был ему выгоден чисто с физиологической стороны: исполняя эти песни — геморрой не наживешь. Тем они и хороши!
— Прирученные цыгане с медведем сплясали старинный туркменский романс Мы живем по углам пиктограммы.
— На потеху публики, пленные гуцулы спели несколько вульгарных тирольских песенок.
Закончился концерт, как всегда, — тривиальной пьянкой.
Выходя из белой юрты фюрера, Мюллiр всегда чувствовал, в самых потаенных углах своего организма, необычайный прилив сил и жизненной энергии. Оперативные заседании у вождя были сравнимы (по кайфу) лишь с уколом кожаной иглой.
Как не верти а за время Совета высшие чины рейха успевали испытать все чувства, присущие приматам: это страх и радость; внезапное падение и мгновенное возвеличивание; бешенство и фригидность; хвалу и посрамление. Да, в пылу эмоционального общения и генерации идей, вождь был непредсказуем. Когда Хитлер впадал в раж — он становился похож на поп-звезду, т. е. заводил толпу с пол-оборота.
Единственный обряд, который всегда соблюдался в конце каждого заседания — это сытный обед из плова с бараниной и кумыса. Однако, эта сторона общения не вызывала у шефа гестапо особых эмоций (ведь плотно набить брюхо он мог и дома), а вот, что касалось подпитки идеями… Это да! Это другая песня!
После этих посиделок, Мюллiра распирало от жажды действия. Он готов был сокрушать горные хребты и рвать деревья с корнями. Но сейчас он был счастлив по особенному. Именно сегодня фюрер открыл оберст-гестаповцу один из законов управления персоналом. Правило было таково: Чем больше запугаешь подчиненных — тем легче потом с ними работать!
Вроде бы, на первый взгляд, ничего необычного в этих словах не было, ведь Мюллiр давно воспитывал своих сотрудников тем, что периодически хлестал их ногайкой по лоснящимся спинам.
Но, здесь он (как раз к месту!) вспомнил те слова, которые ему сказал на допросе чревовещатель-диссидент Бэгэ Гребеньщиков. Итак, зажав пальцы музыканта дверным косяком, Мюллiр добился от Бэгэ откровенности: Надо постичь ширину в глубину, а высоту в долготу! А теперь отпусти меня, фашист проклятый!
Тогда гестаповец принял эти слова за пароль… И только теперь к нему пришло озарение!
Спустившись в подвал, в свою тайную канцелярию, Мюллiр приказал построить весь списочный состав.
— Сейчас, — сказал он — Я буду произносить речь, а вы станете мне аплодировать!
— Итак, водятся у нас в государстве такие странные люди, как социологи, — издалека начал Мюллiр, — Они зело независимы. Но, вот что странно — эти сукины дети тоже хотят кушать. Они шныряют по стране и вынюхивают общественное мнение, затем они обрабатывают собранную информацию, дают бумаги на ознакомление нашему дорогому фюреру и только после этого презентуют её, как демагогию. А демагогия, между прочим, переводиться с греческого, как голос народа!
Мюллiр замолк, оценивая — какой эффект произвело на подчиненных его знание греческого языка. Но те в ответ лишь тупо молчали. Они ещё не поняли, чего от них хотел шеф. Вот если бы он сказал, что надо там руку кому-нибудь поломать или отдубасить кого-нибудь — не возникло бы никаких вопросов, а здесь, знаете ли, философская плоскость.
— Ладно, — продолжил Мюллiр, — Эти социологи сделали интересное открытие. Исходя из результатов их исследований выяснилось, что каждый третий человек на Земле — это китаец, каждый четвертый — индус, а каждый пятый — негр.
Почуяв неладное гестаповцы начали мандражировать.
— А ну-ка — на первый, второй, третий, четвертый, пятый рассчитайтесь! — приказал он — Четвертые и пятые номера, три шага вперед! Сомкнуть ряды!
Затем Мюллip взял шмайсер и всадил в несчастливые номера 4 и 5 всю обойму. Нажимая на курок шеф гестапо цокал языком и сокрушался: Ай-ай-яй! Вы только посмотрите — сколько негров и индусов затесалось в гестапо. Спасибо социологам — просветили! И особенное danke schön моему любимому фюреру. Это он научил сегодня меня смотреть сквозь людей на долгие годы вперед..
Положив на бетонный пол автомат, Мюллiр хлопнул в ладоши: А теперь всем работать! Чистка закончилась! Arbeiten! Arbeiten!
Сталинс знал, что вся власть в Империи держится на трех китах — Страхе, Любви и Голоде. Не сбрасывая со счетов последние два чувства, Иосип Виссарионыч все же считал своим любимым оружием, именно, Страх. В начале каждого месяца он составлял список учереждений, которые надо посетить для запугивания. Сегодня по графику была Геологическая Академия.
Открыв левой ногой двери и шуганув вахтера, генсек вошел в просторный холл храма науки. Первым делом, он всегда смотрел на левую стенку. По им же заведенной традиции на этой стене должен был висеть гобелен, указывающий на симбиоз Сталинса с данным учреждением (между прочим, у противоположной стенки всегда располагался бюст Ле-Нина, и окаменевший великий вождь, хошь не хошь, а вынужден созерцать деяния своего ученика).
В Геологической Академии красочный ковер изображал Йосипа Виссарионыча как бы в двух ипостасях. Ну, как же мне словами-то описать этот сюжет? В общем так — он добывал алмазы и сразу же раздавал их детям рабочих. Трогательно и сентиментально.
Но Сталинсу все же больше нравились гобелены в институте Коневодства (там он изображался ветеринаром, принимающим роды у белой кобылицы) и в школе 125 (на том ковре Сталинс был выткан в виде ученого, вычисляющего интеграл).
Выстроив ученых по росту, И. В. Сталинс легкой кошачьей походкой стал прохаживаться вдоль строя и говорить с тихой угрозой в голосе: Ну что ж, наимудрейшие, сейчас мы будем аттестацию производить!
Говоря эти слова Сталинс все время что-то мял в своей ладони.
— А ну-ка, кто у вас здесь главный по минералам? — рявкнул он.
Строй ученых задрожал, прогнулся и выплюнул из своих недр какого-то плюгавенького старикашку.
— Это еще, что за зулус? — нахмурился Йося.
— Я есть профессор минералогии Маркшейдер, ваше благородие, — промямлил ученый.
— Почему борода не ровно подстрижена, чалма замусолена и сапоги не почищены? — ошарашил его генсек. И не дав ученому опомниться, Сталинс закончил эту фразу классически: Три наряда вне очереди!.
— Есть, три наряда! — только и смог пискнуть старичок.
— Сейчас мы проверим соответствие вашей ученой степени с вашим паспортом, — сказал Сталинс, и отщипнув кусочек от коричневого шарика, который он разминал в ладошке, добавил, — Определите, что это — говно или пластилин?
Но старичек-минеаролог оказался хитрецом. И что бы принять какое-либо ответственное решение, он попросил разрешения у И. В. Сталинса на созыв консилиума.
Битый час, Ученый Совет производил опыты над этим коричневатым веществом. Они пробовали его на вкус, рассматривали в микроскоп, нагревали и замораживали, замеряли вязкость и плотность, я уже не упоминаю о спектрографическом анализе и рентгене.
А тем временем, Сталинс закончил дегустацию обеда в академической столовой и вновь вышел к народу. Ученые уже ждали его, выстроившись стройной колонной, а впереди стоял главный академик и благоговейно держал в руках серебряный поднос, на котором лежали: изучаемое коричневое вещество и альбом с результатами анализов.
Небрежно стряхнув тетрадь и шарик в урну, Сталинс взял подмышку поднос и приготовился слушать ответ.
— Итак, я повторяю свой вопрос, что это — говно или пластилин?
— Говно! — фальцетом выкрикнул старичок. Ноженьки его подкосились и он, упав на пол, продолжал биться в истерике: Говно! Говно! Говно!
Такое состояние бывает у человека тогда, когда он решается лечь на работающую амбразуру дота…
— Успокойся, соколик! — неожиданно помягчел Йося, — Конечно же это говно! Да и откуда же в моей жопе пластилину-то взяться?
Современные военные компании просто немыслимы без крупных сражений на морях и океанах. Хитлер, как и всякий степняк, панически боялся безбрежных водных просторов. Но понимал, что без морской битвы его исторический портрет будет не дорисованным.
Почесав мозговые извилины друг о друга, Адик решил нанять японцев для битвы с индийским флотом.
Японцы, это с виду, были тщедушными и слабыми, а по натуре являлись хитрющим косоглазым народцем. Они ели много рыбы и осьминогов, и от изобилия пищи хорошо размножались. На своих деревянных судёнышках (типа джонка) они шныряли по всей акватории Филиппинского пароходства и промышляли торговлей, пиратством и рыбной ловлей. Столицей у них был город Киото. И управлял япошками вождь по имени Спиро Хето.
К нему-то и заслал своих послов Хитлер. Монгольских дипломатов приняли по полной программе: поили саке, подлаживали на ночь гейш, и отгоняли опахалами мух… Но упорно не везли гостей на военно-морскую базу и не показывали флот (мотивируя свои действия тем, что он-де находится в процессе секретной модернизации).
Слово флот я взял в кавычки неспроста. Реальным флотом Спиро Хето являлись 1000 джонок. И максимум, чем он мог их модернизировать, так это — обшить борта ещё одним слоем досок, установить дополнительные катапульты и выдать матросам новые рогатки.
Японский вождь был умным человеком и четко осознавал, что хорошо вооруженные сталинские железные дредноуты за десять минут превратят его флот в кучу плавающей соломы. Но… если уж ловить человека на слове, то Хитлер просил устроить, от своего имени, морскую битву, а не обязательно победу в ней. И, к тому же, фюрер обещал щедро заплатить вперед.
Чтож, денежки Спиро Хето были очень нужны, а обманывать чужаков японцы учат своих детей с детства. Да и к тому же, размышлял японский вождь, Хитлер почерпнет информацию о намечавшейся битве из трофейных сталинских газет. А это значило лишь одно — монгольский вождь никогда не узнает Правды. Риск был минимальный и поэтому сыны страны Восходящего Солнца согласились на эту аферу.