Мы прочёсывали лес уже третий день, но никаких видимых следов убежища не было.
Осложняло дело то, что теперь, когда нас осталось лишь двое, работа значительно замедлилась. Айолин не отпускал меня далеко, опасаясь, что какая-нибудь тварь убьёт незадачливого новобранца раньше, чем он успеет прийти на помощь.
Не безосновательно, надо сказать. На нас нападали уже четырежды, и ни разу, к своему стыду, я ничем не смогла помочь гомункулу. Всё происходило столь быстро, что я и опомниться не успевала, как мужчина с видом заправского мясника уже разделывал какое-нибудь чудовище. Первый раз при взгляде на это зрелище мне стало сильно не по себе, но человек может привыкнуть ко всему.
Двигался гомункул с нечеловеческой скоростью и ловкостью. В фантазиях Лидии не было место эльфам-качкам, поэтому Айолин внешне выглядел, как типичный представитель своей расы в глазах моих земляков. Высокий, стройный и худощавый с умеренно развитой мускулатурой. Тем не менее я видела, как он совершенно спокойно поднял здоровенный валун, чтобы размозжить голову ещё одному гроку, напавшему на нас.
Когда псевдо-эльф отвернулся, я тихонечко попыталась сдвинуть камень, но он не поддался ни на миллиметр.
После не самого приятного разговора, к моему удивлению, мужчина оттаял довольно быстро, поэтому неловкости между нами не осталось. Но я старательно избегала скользких тем. И вовсе не потому, что не желала рассказывать гомункулу про своё происхождение.
На самом деле, сейчас всё складывалось как нельзя лучше, чтобы раскрыть Айолину правду. Лишних ушей нет. Если бы я попросила, он не стал бы рассказывать никому.
Но было одно существенное но.
Разговор непременно зашёл бы об обстоятельствах моего перемещения сюда. И тогда пришлось бы либо признаться, что вот уже кучу времени он путешествует с Генерис под боком, либо придумывать какую-нибудь правдоподобную ложь.
Правда могла обернуться для меня, чем угодно. Если бы Айолин поверил, что я просто заняла тело девушки, он не убил бы меня. Наверное… Но очевидно пришёл бы в ярость от того, что я столько времени сознательно ему лгала.
Но что, если нет? Он на полном серьёзе собирался перерезать глотку Генерис за то, что она пыталась сделать.
Я плохо понимала те сгустки чувств, что роились под маской спокойного, чуть ироничного Айолина. Он казался безопасным, надёжным, идеальным. Таким может быть только выдуманный мужчина. Но я чувствовала, что это лишь обаятельный фасад. Не ложь, нет, Айолин не был лицемером. Просто то, что я видела — лишь самая макушка айсберга, а внизу, под водой, метры льда, которые вполне могут меня потопить.
Лгать мне не хотелось. И не только потому, что боялась быть пойманной на нестыковке каких-то фактов. Просто не хотелось.
***
Я проснулась, будто от толчка. Открыла глаза, и на секунду мне пригрезился дом. Разумеется, не комната в хрущёвке, а сосновый лес, куда мы выезжали с друзьями. После походного ужина и пары кружек вина со специями, мы разговаривали прежде чем отправиться ко сну. Я никогда не была душой компании, но мне нравилось слушать ребят и смотреть на силуэты лохматых сосен на фоне летнего звёздного неба.
Ночное небо в Орме было совсем другим, отливающим оранжевым. Звезды разбросаны столь неправдоподобно часто, что, кажется, там, на небе, вовсе не космическое пространство, а многомиллионный город, наполненный холодным светом многочисленных огней.
Очень красиво и очень одиноко.
Я повернула голову к не потухшему ещё костру и различила на той стороне спокойное мужское лицо. Айолин смотрел в небо и тоже думал о чём-то.
— Неужели тебе совсем не нужно отдыхать? — за всё время путешествия я ни разу не видела гомункула спящим. Сначала мне казалось, что он просто ложился позднее всех и вставал раньше, но скоро я осознала, что это далеко не так. За те три дня, что мы путешествовали вдвоём, он ни разу не позволил мне нести ночную вахту.
Было немного обидно чувствовать себя обузой, но я молчала, сознавая правоту своего спутника. Моя гордость не поможет нашему делу. И моему делу тоже.
— Мне нужно гораздо меньше сна, чем людям, — после долгого молчания его голос был чуть хриплым, но усталости я в нём не слышала. — Могу не спать вовсе довольно долго, достаточно лечь и дать отдохнуть телу.
— А как же разум? — не поверила я. По мне, беспамятство, которое дарил сон, одна из лучших вещей в жизни.
Айолин неопределённо повёл плечом, но, осознав, что я не отстану, нехотя заметил:
— Честно говоря, сон мне не слишком нравится.
— Сон? — не поверила я своим ушам и повернулась на лежаке. — Да это одна из лучших вещей в жизни!
— Да ну? — он перекатился на бок и повторил мою позу. Теперь мы сверлили друг друга недоверчивыми взглядами сквозь пламя костра. — И что же ты испытываешь, когда спишь?
Замолчала, не зная, как объяснить это чувство.
— Это приятно. Особенно, когда начинаешь медленно засыпать в кровати, завернувшись в одеяло.
Он многозначительно посмотрел на прослойку из веток кустарника под моим спальным мешком. О каком уж тут удобстве речь.
— Иногда, конечно, и мне снятся кошмары. Очень реалистичные.
— Расскажи, — в его глазах, сияющих светом здешних звёзд, проскользнуло непонятное напряжение, будто мой ответ был отчего-то ему важен.
Я закуталась в плотное походное одеяло и негромко я заговорила:
— Знаешь, бывают у меня, конечно, и всякие по-дурацки неприятные сны. Например, что опаздываю… куда-то.
Слово «поезд» я вовремя проглотила.
— Или, будто ссорюсь с родными. Но иногда… кошмары бывают очень простыми, но реалистичными. Будто я сплю в своей комнате, чуть приоткрываю глаза и вижу чей-то тёмный силуэт. Кто-то стоит рядом и смотрит на меня. Охватывает такой ужас, что хочется кричать, но я не могу ни пошевелиться, ни издать даже звука.
Звучало не слишком впечатляюще. Более того я сознавала, что никакой мистики тут нет. Сонный паралич, которому учёные давно нашли объяснение. Но со мной он приключался пугающе часто. В такие мгновения я ощущала себя беззащитным ребёнком, для которого нет ничего страшнее ночной темноты.
Айолин некоторое время молчал, а затем совершенно бестактно заметил:
— И всё-таки плакать тебя заставляют не кошмары.
Я упала на спину и впилась взглядом в ночное небо. Мне не хотелось смотреть гомункулу в глаза.
Днём меня занимали дела, но перед сном неизменно накатывала тоска по дому. От понимания, что я никогда не увижу родных. Я представляла свою поседевшую раньше времени мать, плачущую над гробом с моим телом. Молчаливого отца, который при ней не проронил бы и слезинки, но сам бы переживал горе едва ли не больше. Непутёвого брата, которого я обязана была защищать. Я никогда не смогу сказать им, что не умерла по-настоящему, и глубины их горя не изменить.
Меня утешал только призрак слабой надежды. Что, если Генерис тоже заняла моё тело? Даже если она ведёт себя отвратительно, это лучше, чем позволить родным похоронить их дочь и сестру. Пусть они лучше разочаруются.
— Я просто скучаю по дому, — негромко отозвалась я.
— Я тоже, — ответил Айолин. И я знала, подобно мне, мужчина скучает вовсе не по месту. По человеку.