Заняться артефактом я смогла лишь через пару дней. Наставники нагрузили меня дополнительной работой в наказание и назидание остальным. Поэтому всё свободное время мне было не до мёртвых колдунов: я драила котлы, мыла посуду и полы, готовила кашу и пропадала в прачечной.
Оставалось лишь запастись терпением и ждать, когда орденцам, наконец, надоест припоминать мне проступок, и они ослабят бдительность…
В тот день я освободилась раньше обычного и решила навестить свой тайник, устроенный в лесу неподалёку от обители. Я буквально печёнкой чуяла, что что-то должно пойти не так при активировании артефакта, поэтому предпочла убраться подальше от возможных лишних глаз.
Ни Криса, ни гомункулов в тот день в обители не было, поэтому хватиться меня не должны были до самого вечера. Из остальных орденцев я вяло интересовала только Грига, но после нашего полевого выезда он явно охладел ко мне. Похоже, то время, что он провёл вдвоём с Меллой, занимаясь выхаживанием Хорса, пошло на пользу их отношениям.
Я нашла нужное дерево быстро. Мой мешок хранился в старом дупле, засыпанный грудой трухи и лесной земли — даже если кто-нибудь догадается заглянуть внутрь, ничего предосудительного не заметит.
На самом деле прятать вещи в лесу было рискованно. За несколько месяцев мелкого воровства, мне удалось умыкнуть с кухни обители приличное количество крупы. Воровала я её буквально по горсточке во время своих дежурств, заворачивала в платок и выносила за пазухой. И вся эта с трудом добытая пища могла быть запросто съедена лесными грызунами.
К мелочам, вроде верёвки, огнива и купленным на выигранные от пари деньги вещи, добавилось ещё кое-что существенное. А именно сменная рубашка и штаны. Их пришлось воровать прямо из прачечной грязными и постирать пока возможности, к сожалению, не было. Усугубляло проблему и то, что одежда была мне откровенно велика. Но, увы, укради я что-то более подходящее по размеру, разоблачения было не избежать — схожей комплекции девушек в обители немного.
Было немного совестно пусть и не напрямую, но подставлять кого-то из новобранцев, воруя мужскую одежду, однако, выбора не было. К тому же не думаю, что я первый нечистый на руку новичок за всю историю ордена.
Ещё одной добычей стала жестяная миска, которую я планировала использовать вместо котла. К сожалению, о воровстве нормального походного котла и речи не шло, изделия из металла очень ценились, и даже эту старую посудину искали ещё с неделю после пропажи.
Скажи мне кто-нибудь пару лет назад, что я буду тащить всё, что плохо лежит, я покрутила бы у виска. Никогда не могла понять тех, кто ворует чисто из любви к процессу. Не из какой-то великой нужды.
Но, правду говорят, от сумы и от тюрьмы не зарекайся. Смешно, что в этом мире я уже успела пройти и через первое, и через второе…
***
Я замерла под деревом, глядя на две половинки у меня в руках, и попыталась припомнить суть нашей сделки с Ардом, каждое его слово.
Бог Тьмы обещал, что активированный артефакт или вернувшийся к жизни колдун не убьют меня. А после выполнения поручения я буду в безопасности и смогу обустроиться в этом мире.
Чёрт, почему мне кажется, что всё это слишком хорошо, чтобы быть правдой?
Я медленно выдохнула и, обхватив вспотевшими ладонями полусферы, соединила их… Предчувствие, трезвонившее об опасности, в последний раз подняло голову и обречённо сникло. Лишь в этот миг я поняла, всю глубину обмана Бога Тьмы.
Но было уже поздно.
Тёмная сила потекла в меня, будто тягучая смола. Она пожирала меня дюйм за дюймом, заставляла задыхаться и кричать от чувства невосполнимой, ужасной потери. Каждой частицей чувствовала, как некто вытесняет меня из тела. Миллиметр за миллиметром сминает то, что было самой моей сутью, загоняет куда-то в тёмную бездну.
Я чувствовала гнилостное присутствие колдуна внутри меня. Он становился всё больше и больше, давил любой намёк на сопротивление с моей стороны. Я чувствовала, как его полубезумное сознание заполняет до краёв. Ещё немного и меня не останется вовсе, но…
Сдаваться я не собиралась. Не сейчас, когда свобода от служения тёмному богу была почти у меня в руках. Наши воли схлестнулись, я ощутила чужую досаду, порождённую моим сопротивлением. Колдун ударил меня с новой силой, попытался схватить в тиски, но я не дрогнула. Лишь шаг за шагом, словно путник, идущий против сильнейшего ветра, продвигалась вперёд, оттесняя тёмного духа к границам своего сознания.
Умбра дрогнул.
И в этот миг случилось то, чего не мог предсказать ни он, ни я, ни, быть может, даже сам Ард.
Наши души — моя и тёмного колдуна просочились друг в друга, смешались, словно две инородных жидкости, налитые в одну ёмкость. И я увидела и ощутила то, чего не должна была.
Маленький смуглый мальчик стоит у грубо сколоченного стола. Его волосы растрёпаны, а одежда грязна, руки спрятаны за спиной. Он исподлобья смотрит на усталую женщину. Я наблюдаю картину со стороны буквально миг, а потом растворяюсь в ребёнке. Сама становлюсь им и забываю собственное имя.
Смесь страха, вины и безнадёжной любви разрывает моё сердце. Но где-то внутри ещё теплится надежда, что однажды он станет таким ребёнком, которого мать сможет полюбить, обнять и даже, быть может, поцеловать на ночь. Он не понимает, почему она так ласкова со старшими братьями и сёстрами, но даже не хочет смотреть на него…
Сцена сменяется, и вот уже я стою, у прикрытой двери и через щелку заглядываю в комнату, из которой раздаются душераздирающий вопли:
— Да ни к одной порядочной женщине Ард не является!
Слышатся звуки ударов и подвывания. Из-за слёз, застилающих глаза, я плохо вижу происходящее, но и того, что успеваю увидеть, хватает, чтобы дрожать от страха. Мать лежит на кровати, прикрывая голову руками, а огромные кулаки отца обрушиваются на неё.
— Я тебя зашибу, сука! Небось, сама нагуляла ублюдка, а кормишь меня байками про алтарь!
Он бьёт её с таким остервенением и силой, что я буквально ощущаю это каждой косточкой. Я не понимаю ни слова, но инстинктивно угадываю, что это я — причина злости отца.
Рыдая, не видя ничего от слёз, забегаю в комнату и кричу:
— Не трогай маму!
Видение исчезает, а за ним идёт череда других. И везде я вижу затаённую ненависть матери. Ненависть к ребёнку, которого она зачала у алтаря Арда. От которого не могла избавиться в утробе, чтобы не навлечь гнева бога. Он стоил ей мира в семье, добрых отношений с соседями, счастья.
Она хотела, чтобы он куда-нибудь исчез. Но даже муж, колотивший её смертным боем и утверждающий, что никакого алтаря не было вовсе, не трогал мальчишку. Слишком уж боялся, что Ард отомстит за своё орудие.
Моя жизнь, которую я проживала вместе с колдуном, была бы совсем невыносимой, если бы не одна из старших сестёр — Гилда. Остальные братья и сестры, перенявшие отношение отца и матери, сторонились Умбры как прокажённого. Они не совсем понимали, в чём провинился черноволосый и смуглый, так не похожий на них мальчик, но чувствовали, что родители его боятся.
Как и жители всей деревни.
Только Гилда не боялась.
Лишь её объятья он помнит. Лишь она гладила его по голове, рассказывала сказки, чтобы отвлечь от грустных мыслей и очень беспокоилась о том, как будет жить младший брат после её замужества.
Дар Гильды помогал всегда выбрать правильную дорогу. Сестра знала, как быстрее и безопаснее всего добраться до любого места. Он ни раз и не два выручал детей, когда они хотели прогуляться в лесу и не быть застуканными родителями или сельчанами.
Тот овраг они нашли вместе и долго копали землянку, в которой затем устроили себе тайное убежище. Откуда-то пришло смутное узнавание очертаний темного логова. Только тогда оно не было таким грубо и наспех сделанным…
Они проводили в землянке многие часы — мастерили игрушки, играли в овраге или мечтали. О том, как станут взрослыми и самостоятельными, поселятся отдельно. Да хотя бы здесь же!
Редкие мгновения радости испарились, я почувствовала, что стала старше. И в это время впервые появились провалы в памяти. Родители ничего не объясняли ему. Да и он уже давно их ни о чём не спрашивал, понимая, что шаткое подобие мира возможно лишь тогда, когда он не показывался им на глаза. Но Гилда, живущая уже отдельной семьёй, не забыла брата. Отвела его к знахарке и упросила её посмотреть на ребёнка и сказать в чём дело.
Он помнил тот день и ответ старухи отчётливо:
— То, чего ты не помнишь — принадлежит Арду. Он вселяется в твоё тело, несчастное дитя. Но уходи отсюда! Не хочу привлекать внимание тёмного бога. Вдруг и мои старые кости ему на что-нибудь сгодятся.
***
Их приграничной деревне часто приходилось туго. Ждать помощи от лорда слишком долго — пока гонец доберётся до ближайшего городка, чтобы попросить помощи, всё уже случится. Жители селенья привыкли рассчитывать на себя, но в тот раз это им не помогло.
Те, кто пришёл по их душу, не были простыми разбойниками, вчерашними крестьянами. Они спустились с гор и принадлежали к одному из племён, которым обычно не было дело до жителей Стейнхорма. Но Умбра чуял исходящий от них смрад Хаоса и Тьмы, а ещё они прекрасно владели воинским ремеслом. Чужаки напали внезапно и среди белого дня. И ни один из талантов деревенских жителей не мог дать им отпора, кроме дара юного колдуна.
Его дар был тёмным. Тёмным и горьким. Исполнение почти любого желания. Только и нужно, что заплатить соразмеренную цену — и платить надо лишь самым важным и дорогим.
Только вот мальчик этого не знал и был опьянён первым проявлением своего могущества. Он смотрел, как осыпаются в прах тела врагов, и представлял, что благодарные жители деревни, наконец, примут его. И, быть может, станут считать настоящим героем…
Только отчего-то не только тела врагов осыпались прахом.
Он помнил горе, застывшее в глазах молодого мужчины, разом потерявшего и жену, и дитя, что она носила под сердцем. Он сжимал в руках то, что осталось от них двоих, а затем… взял в руки топор и пошёл к мальчишке.
Умбра даже не пытался спастись. Он смотрел на то, что осталось от его сестры и желал быть убитым. Но Ард решил по-своему, и беспамятство накатило черной пеленой.
С тех пор, когда бы ни подумал он свести счёты с жизнью, бог не давал ему сделать это.
***
Я наблюдала сцену за сценой из жизни Умбры. И постепенно его одиночество, тайное желание быть принятым и нужным сменились сначала ужасом от содеянного и огромным чувством вины. Затем холодностью и эгоизмом.
А после он потонул во Тьме, которая единственная была ему рада.
Ему не было жаль никого. Мольбы и слёзы не трогали почерневшего и иссохшего сердца. Доставляло радость лишь одно — видеть, как жизни утекают из его жертв. Как содрогаются в предсмертной агонии их тела.
Но если бы я была лишь наблюдателем его жизни! Каждый эпизод я проживала так, будто бы была им. Будто это моя жизнь была тёмной и беспросветной. Будто это я убивала женщин, искавших моей любви, приносила в жертву людей, уродовала мерзостной магией животных и насылала проклятья… С каждой новой сценой я чувствовала, как что-то гнилостное липнет ко мне. Как сама моя суть изменяется.
Откуда-то я знала, что в тот миг, когда мне являлись видения жизни колдуна, он также просматривал мою жизнь. Вернее, также стал мной в моих воспоминаниях.
Это ему моя мать пела колыбельные перед сном.
Это он за меня страдал все школьные годы от своей невзрачности и некрасивости.
Это он ходил за грибами с бабушкой и пытался объяснить ей, что такое интернет.
Могла ли моя жизнь сравниться по переживаниям и невзгодам с его? Нет. Но они обе были одинаково значимы. Один из десятков вечеров, что я провела в кругу своей семьи, играя в настольные игры, был также важен, как день, когда Умбра вспорол живот влюблённой в него девушки.
Потому что все эти события сделали нас теми, кем мы были.
И теперь, когда наши жизни, воспоминания и опыт смешались и снова разделились на двое, не было больше Умбры, убитого почти три года назад. Как не было и Ольги, что вошла в этот лес с половинками артефакта.
Мы стали… кем-то?
-
P.S. Возможно, здесь нужно небольшое пояснение. Умбра, которого убила Лидия и Ко, ни в коем случае не был бедненьким и несчастным парнем, искавшим любви и признания. Он был самым конченным из мерзавцев с отмороженным чувством эмпатии и отсутствием человечности как таковой. Да, он стал таким не просто так. Но на путь истинный его наставить было никак нельзя — ни любовью, ни дружбой, ни сеансом у психотерапевта. Шанс для этого был просто упущен многие годы назад. И смерть не исправила его. Но то, что случилось. То, что ему удалось прожить нормальную человеческую жизнь, даёт надежду, что это принесёт свои плоды.