- Мне надо поработать - приготовить нашим арабам достойную встречу. Я учту ваши соображения, лейтенант. Действительно, все выглядит слишком просто и легко - как бы нам не попасть в хитроумную западню. И потом, лейтенант, не стоит заставлять ждать адмирала Аллена.
- Не стоит, сэр.
- Пожалуйста, постарайтесь убедить его, что вы вовсе не смотрите мне в рот и не ловите каждое мое слово.
Брент был поражен: неужели от внимания этого старика ничего не может укрыться?!
- Вы по-прежнему принадлежите только самому себе и в любую минуту вольны переменить место службы.
- Да, сэр, конечно... - выдавил из себя Брент. - Но я хочу служить здесь... на "Йонаге"... с вами...
Когда он вышел, старый адмирал улыбнулся вновь.
- Я тебе подыскал в Пентагоне великолепную должность - заместителя начальника шифровального отдела. Через полгода будешь носить две "сосиски" [жаргонное наименование нарукавных нашивок, соответствующих званию капитан-лейтенанта]. Надо быть полным идиотом, Брент, чтобы упустить такую возможность, - сказал адмирал Аллен, откидываясь на спинку кресла.
Брент через стол пристально взглянул в его серо-зеленые глаза.
- Я вам очень благодарен, сэр, за все, что вы для меня делаете, но...
- Что "но"? - прервал его Аллен. - Но "предпочитаю остаться на "Йонаге". Так?
- Угадали, сэр.
- Решается твоя судьба, Брент.
- Решается судьба этой планеты, и во многом она зависит сейчас от авианосца "Йонага".
Адмирал откинул со лба длинные пряди седых волос.
- Ладно, Брент, не буду больше пришпоривать дохлую лошадь. Ты просто не хочешь расставаться с Фудзитой. Верно?
- Но ведь мы уже столько раз говорили об этом...
- И ни до чего не договаривались. - Он показал на "Хага-куре". - Это он тебе дал?
- Да. По его словам, это учебник бусидо.
- Так оно и есть: перед войной и во время войны книгу изучали в школах. Только японец мог написать такое. А звали его Ценутомо Ямамото - он был вассалом крупного феодала Мицусиге Набесимы, скончавшегося в тысяча семисотом году. Ямамото, убитый горем, стал буддийским священником и через семь лет написал эту книгу. "Хага-куре" значит "Под листьями". Это свод коротких историй о его сюзерене и других японских аристократах, афоризмов, правил хорошего тона и воинских ритуалов, и в каждой строчке указывается, как важно хранить верность своему повелителю и уметь правильно умереть.
- Да, я знаю, я ее просматривал.
- Но там есть очень забавные штучки. - Аллен, перегнувшись через стол, взял книгу и принялся перелистывать ее. - Ага! Вот! Слушай, Брент! "Если ты поранил себе лицо, помочись на него, потом наступи на него соломенными сандалиями: говорят, что кожа тогда слезет". - Засмеявшись, адмирал отшвырнул книгу.
Брент открыл ее наугад:
- Послушайте-ка вот это: "Отними чужую жизнь во имя микадо, и ты очистишься".
- Смерть и умение умереть достойно и правильно - главные темы. Подобные сентенции в этой книге - на каждой странице.
Брент захлопнул книгу и вернулся к прежней теме:
- Так вот, сэр, я очень благодарен вам за хлопоты по устройству моей карьеры, но чувствую, что нужен здесь, на судне. "Йонага" - единственное, что может остановить Каддафи. Мы здесь - в самом центре событий, а не где-нибудь на обочине. Вы ведь тоже хотите остаться здесь.
- Пожалуй, да, - вздохнул адмирал. - Это война. И хотя, как говорится, очко играет, когда тебя берут в "вилку", но мысль о том, что ты не пойдешь в бой, - непереносима.
- Да-да, вот именно это я и чувствую.
- Все мы это чувствуем. Ты знаешь, Брент, как называли сражения во время первой мировой?
- Я немного не застал ее.
Адмирал рассмеялся:
- "Большое шоу". И люди шли, и шли, и шли прямо в пасть дракона, сожравшего десять миллионов человек.
- Думаю, все мужчины смотрят на это как на представление.
- В известном смысле это так, - произнес Аллен с поразившей Брента серьезностью. - Но когда убитых становятся горы, все меняется. Ты начинаешь мучиться виной, и с каждым из твоих убитых братьев умирает и частица тебя.
Серо-зеленые глаза адмирала пристально глядели на Брента, но не видели его. Аллен смотрел в прошлое. Брент, до глубины души тронутый тем, как созвучны оказались ему мысли этого человека, представшего перед ним совсем в ином свете, сказал:
- У нас есть какой-то встроенный механизм, обуздывающий страх, - он уничтожает его, оставляя только восторг, который ни с чем не сравним... Разве только с любовью.
- И каждый раз нам приходится преодолевать его, этот страх?
- Да. И в бою мы познаем себя по-настоящему.
- Ты прав. Бой сдирает с тебя всю мишуру, и каждый видит, чего ты стоишь на самом деле. - Он вздохнул, откинулся на спинку кресла, а потом неожиданно улыбнулся: - Ты становишься философом, Брент.
- То же самое сказал мне вчера Мацухара, - расхохотался тот.
- И еще: ты собираешься влюбиться.
- Как вы догадались?
- Когда вчера ты пришел с берега, щеки у тебя горели, а глаза плясали. Ты не забывай, Брент, я знаю тебя с колыбели.
- Она необыкновенно красива. И умна. И завтра мы с ней встретимся. Она мне покажет достопримечательности Токио.
- Вот как?
- Храм Ясукуни, например. Ну, а теперь я должен осмотреть другую достопримечательность - задницу Кеннета Розенкранца. Он - в лазарете, рана у него нагноилась. Подозрительно мне что-то все это. Пойду проведаю.
- Розенкранц - воплощение зла. Редкий негодяй.
6