- Фугу, - и поспешно добавил: - И сакэ, разумеется.
Рыба появилась в сопровождении шеф-повара - краснощекого седого человечка средних лет с улыбкой столь же необъятно-широкой, как и его талия. Он был похож на японского Санта-Клауса.
- Фугу! - объявил он, водружая на стол поднос с большой толстой коричневато-белой рыбой. - Я дипломированный специалист по приготовлению этого чуда природы, зовут меня Иназо Нитобе, и мне всегда очень приятно видеть истинных ценителей и знатоков.
Брент взял поданную ему чашечку с сакэ и выпил ее залпом.
- Опасная у вас специальность, - усмехнулся он. Мелькнула рука в ярком рукаве кимоно - и чашечка наполнилась вновь.
- Пустой сосуд следует наполнить, а полный - осушить, - напомнила Маюми японскую поговорку.
Они выпили, глядя друг другу в глаза.
Вооружась длинным ножом с тонким, наточенным как бритва лезвием, Иназо приступил к делу. Он молниеносно отрезал плавники и голову, вспорол брюхо и извлек внутренности, причем язык его работал с той же скоростью, что и руки.
- Перед вами самая крупная разновидность фугу - тигровая, - он снял кожу и вытряхнул потроха в специальный сосуд с крышкой. - Правила предписывают тридцать этапов приготовления рыбы. Видите, я удалил ядовитые части - кишки, печенку, яичники, почки, глаза и большую часть кожи. Блеснул нож, отделяя от туши длинный тонкий ломтик, и Нитобе, причмокивая, в мгновение ока превратил его в десяток крошечных многогранных кубиков, а их тщательно промыл под струей воды. - Вот, теперь мы смыли яд.
Брент выпил третью порцию сакэ.
- Гениально, - проговорил он, чувствуя, что сомнения вновь одолевают его. - Жду не дождусь.
- Брент, может быть, ты все-таки закажешь что-нибудь другое? - спросила Маюми.
- Но ты же будешь есть фугу! - он взмахнул рукой, расплескав на стол ароматный сакэ.
- Буду.
- Ты говоришь ей "да".
- Прошу тебя, Брент.
- Извини, - рука его вновь описала круг. - Кругом фугу, сплошное фугу.
Повар засмеялся, пальцы его с непостижимым проворством порхали над блюдом.
- И таких кусочков у нас будет больше сотни, - сказал он.
- Черт возьми! - воскликнул Брент. - Птица!
- Журавль в полете! - пояснил повар.
Каждый кусочек становился пером, две горошины перца заменили глаза, искусно разложенная кожа стала хвостом - и на блюде как по волшебству возникла расправившая крылья, вытянувшая шею птица. Кусочки рыбы, составлявшие "тело" журавля, были нарезаны так тонко, что сквозь них просвечивали яркие цветы, которыми было расписано фарфоровое блюдо.
- Журавль означает долгую жизнь, господин лейтенант! - и с этими словами повар наконец поставил блюдо перед Брентом.
Брент и Маюми, взяв палочками-хаши по кусочку, обмакнули их в горячий соевый соус с редисом и красным перцем и медленно стали есть, поглядывая друг на друга. Американец забыл о своих опасениях, но они не исчезли бесследно, а, смешавшись с волнением, подобным тому, которое испытывал он перед боем или любовным свиданием, словно тончайшая приправа, придавали особый вкус кушанью. Маюми не сводила с него глаз, как-то по-особому сиявших и вселявших в него смутное и радостное беспокойство. В них было обещание.
Нежнейшая рыба таяла у него в рту и по вкусу больше напоминала цыпленка.
- Замечательно! - сказал он.
- Я же говорила, Брент, что тебе понравится, - Маюми взяла еще кусочек. - Будем надеяться, что останемся живы.
Повар и официантка учтиво рассмеялись.
За "журавлем" последовали тончайшие ломтики копченого угря, разложенные на белом рисе в квадратных лакированных мисочках, суп из той же фугу большие куски были сварены с грибами, капустой, морскими водорослями и луком-пореем. Наконец обед подошел к концу, повар и официантка, убрав со стола, ушли, деликатно прикрыв за собой дверь. Брент сидел неподвижно, перекатывая в пальцах пустую чашку и время от времени поглядывая на свою обворожительную сотрапезницу.
- Брент, - сказала она, продолжая о чем-то напряженно размышлять. Только "Йонага" стоит между Японией и ее врагами, - и эти слова, как удар топора, разрубили воздушно-тонкий флер предвкушения, окутавший душу лейтенанта.
Его неприятно поразила эта резкая смена темы и настроения, прогнавшая блаженную истому, в которую он погрузился. Но он знал, что тревога за страну снедает душу каждого гражданина Японии, и вместо бодрых заверений ответил как подобало честному профессионалу:
- На вооружении у ваших сил самообороны самолеты, которые не могут летать, и корабли, которым не из чего и нечем стрелять. Зато есть девятая статья Конституции, и Красная Армия, и пацифисты, - он безнадежно махнул рукой.
- Но адмирал Фудзита подчиняется только микадо, - продолжала девушка.
- Это всем известно.
- А Хирохито больше не бог.
- Для Фудзиты и его экипажа он остался прежним священным символом.
- Не понимаю, как ты, американец, можешь верить в божественное происхождение Хирохито.
Потаенная, подсознательная досада наконец нашла себе выход, и Брент, не скрывая раздражения, подался вперед:
- А почему бы и нет? - заговорил он с горькой иронией. - Я из страны, где по телевизору показывают, как проповедники по утрам общаются с Богом, а днем сообщают о результатах этого общения своим прихожанам. И заколачивают они по миллиарду в год, и разъезжают на "Мерседесах" и "Роллс-Ройсах", и живут в миллионных особняках, вокруг, которых устраивают личные парки с аттракционами. Лгут, суесловят, развлекаются с продажными девками, берут у голодных людей чеки социального страхования. Ваш император-бог - ничто по сравнению с ними, - сердясь на Маюми за то, что разрушила послеобеденную негу, и на себя за то, что поддержал перемену темы, он неуклюже заерзал, перебирая длинными ногами, не умещавшимися под столом.
- Глупостей хватает и у вас, и у нас, - улыбнулась Маюми. - Пойдем. Расплети свои "бесконечности", - в глазах у нее вновь засиял прежний теплый свет.
Она поднялась, и Брент последовал ее примеру. Но через минуту они снова оказались бок о бок на мягком диване, и пальцы их переплелись. Маюми была так близко, что Брент чувствовал тепло ее тела и вдыхал пряный аромат ее духов, вызвавших у него сердцебиение.
- Ты снова со мной, - пробормотал он, притягивая ее еще ближе.
- Извини меня, Брент, я завела этот разговор... Война, политика... Она поцеловала его в щеку. - Не сегодня.
- Что "не сегодня"?
Она усмехнулась:
- Сегодня война и политика ни к чему...
- Ты решила?
- Да.
- Что же ты решила?