— Коля, ну что ты… и так тут была ужасающая обстановка… все на нервах… Общество решило не травмировать резидентов, только предупредить возможные казусы… Тебя же достаточно хорошо проинструктировали, правда? Ты не повторил чужих ошибок — и слава Богу…
— Я дико извиняюсь, — говорю я, — а Мерзляков — единственный, кого тут… как бы поделикатнее выразиться… наказали за крайнюю безнравственность? Что-то мне подсказывает, что мои коллеги изрядно натворили дел в этом мире — и я в упор не понимаю, почему вы не пресекали их глупость и их бесстыдство.
— Артур Мерзляков, — говорил Рашпиль оскорблённо, — ни бесстыдником, ни дураком не был! Эту дрянную девчонку довёл до слёз какой-то тип, а Артур стал её утешать. И здешние дикари…
— Ну да, ну да. Обнял за плечики, слёзки вытер. Говорил что-нибудь этакое… может, попытался поцеловать. Она была такая милая… здешние лапочки — они невероятно милые. Я понял. А вам даже такая кошмарная история не объяснила, что тут не Земля, Иван Олегович?
— Он вёл себя, как человек!
— А резидент должен вести себя, как инопланетчик, тем более, что местные ребята — не люди. Ну вот что. Антон Семёнович, расскажите-ка мне о наших высоконравственных коллегах. Кого тут убили? Кого вы забрали, пока он не натворил дел?
— Коля, — Резников морщится и поправляет очки, — уверяю тебя, рабами тут никто не торговал.
— Я догадался. А что делали?
Резников вздыхает. Рашпиль хочет что-то сказать, но воздерживается.
— Жора Онищенко… — Резников еле вытягивает из себя слова. — Ну он был одним из первых, и понятно, что многого ещё не знал… Увидел, как в безлюдном месте двое выясняют отношения… вернее, как выяснили… ну, дёрнулся помочь побеждённому. Побеждённый его ножом и пырнул. Ужас… Потом Витя Коган… Ему намекнули… мол, из тебя вышла бы хорошая жена. С издёвочкой. Он… сорвался. Не совладал с собой. А абориген воспринял это… неадекватно.
— Убит на поединке, — киваю я. — Не за любовь, а потому что полез нги-унг-лянцу морду бить. За обыкновенную, причём, довольно дружелюбную шуточку. Молодец. Профессионал. Дальше.
— Руслан Камалов, — обречённо продолжает Резников, не обращая внимания на Рашпиля, который измучился разговором и жаждет его прекратить. — Ну Руслан — да… Действительно… Того… Влюбился. Она вела себя с ним так по-доброму, ласково даже, а с мужем у неё не особенно ладилось, кажется… Он ей… рассказал, хотел с собой забрать, жениться…
— Дайте, угадаю, Антон Семёныч. Ударила стилетом, когда начал звать с собой с применением рук.
— Да Николай же Бенедиктович! — не выдерживает Рашпиль. — Все — люди, вели себя, как люди, не как святые, но мир тут…
— Ага. Ваша любимая мелодия — агрессивная среда. Неадекватные дикари. Они виноваты в том, что мы лезем в чужой монастырь со своим уставом, а ещё — в том, что нас называют уродами или безумцами, когда мы ведём себя именно так: как уроды или психи. Неужели вы не понимаете, что нельзя всех равнять по себе? А тем более — навязывать собственные моральные нормы? Не азы ли это?
— Ну да! — рявкает Рашпиль. — Лучше торговать людьми!
— Да с чего, во имя Небес, вы решили, что я людьми торгую?!
— Но этот воришка… — вступает Резников, и я его обрываю. Меня разозлили.
— Этот воришка завтра развлекал бы в притоне местное отребье. Вы запись о Квартале Придорожных Цветов хорошо изучали? Думаете, в обществе Эткуру ему будет хуже? И далее. Я вовсе не наслаждаюсь, устраивая судьбы местных проходимцев, уважаемые коллеги — и денег так не зарабатываю. Я, вместе с моими друзьями из Кши-На, пытаюсь предотвратить войну. Мне кажется, что для этого хороши все средства.
— Ваши "друзья", если не ошибаюсь, готовят первый удар, — ядовито поправляет Рашпиль.
— Если все наши попытки сохранить мир ни к чему ни приведут. Вы ещё не поняли, что именно Кши-На, в случае открытых контактов с Землёй — наш союзник и сторонник в этом мире? Что именно здесь — здешний очаг цивилизации? Что именно их мировоззрение — это местные представления о гуманизме?
— Гуманизм! — восклицает Резников. — Не так много на свете рас, до такой степени негуманных!
— Оставьте, Антон Семёныч. Неужели вы не видите: ребята из Кши-На пытаются договориться с самой агрессивной из местных культур — и небезуспешно! Чёрт возьми, Иван Олегович, это они — прогрессоры, настоящие! Вэ-Н, хоть он и мальчишка ещё! Мой Ча! Вдова Нэр! Даже этот воришка бедный — он тоже прогрессор! Вы видите — они учат и лечат, как могут! Какого дьявола не даёте мне им помогать?!
Вадик, слушающий с водительского сиденья, показывает мне большой палец. Судя по взгляду в сторону Рашпиля, ему средний бы показал, если бы не твёрдые земные моральные нормы.
— Ну хорошо, — сдаётся Резников. — Расскажи о своих соображениях.
— Мне кажется, — говорю я, — что Лянчин — достаточно серьёзная угроза для цивилизации на Нги-Унг-Лян. Если начнётся масштабная война, которая закончится победой Лянчина, то прогресс в этом мире может быть приостановлен или даже повёрнут вспять на неопределённое время. Я понимаю, почему наши резиденты в Лянчине не задерживались: вот это, действительно, опасно. Монотеистическая религия и весь уклад жизни превращает Лянчин в тоталитарную структуру — я ещё не знаю, на что это похоже, на земное Средневековье или на нечто другое. В любом случае, лянчинцы — сложные партнёры по контакту: весь строй их общества мешает им принимать компромиссные решения, они предпочитают избавляться от инакомыслия вполне физически. Поэтому я считаю лучшим выходом предотвращение войны с Лянчином и укрепление дипломатических и торговых связей между Севером и Югом — а если война неизбежна, то я намерен работать на победу Кши-На. Я знаю, что жители Кши-На меньше всего расположены уничтожать чужие культурные ценности — а вот лянчинцы буквально настроены на уничтожение чужой культуры. С обществами такого типа подобные перегибы случаются.
— Так-таки и лезете во внутренние дела чужого мира, — начинает Рашпиль, но я возражаю.
— Лезть во внутренние дела ради спасения культуры — в компетенции КомКона? Так у вас тут нет ни резидентуры, ни чёткого плана, а у меня он есть.
— И в этот план входит торговля людьми? — спрашивает Рашпиль с той интонацией, которую явно считает ироничной.
— Нет. Юноша по имени Ви-Э, если мы всё рассчитали правильно, поможет Львёнку Эткуру адекватнее воспринимать жизненный уклад Кши-На. Тут мы имеем дело с какими-то сложными завязками на генетике, инстинктивном поведении, которое в Лянчине подавляется религиозной моралью, а в Кши-На традиционно культивируется. Способ воздействия лично на Эткуру, похоже — единственный возможный, ничего другого он не принял. Поскольку слово Пятого Принца имеет вес при лянчинском дворе, мы надеемся, что его позиция скажется и на позиции двора в целом.
— Да с чего ты взял? — Резников, всё-таки не совсем мне доверяет.
— Я наблюдаю, как меняются взгляды и поведение Львёнка Анну под влиянием моего Ча. Этот вояка уже не рвётся в бой с северянами и Эткуру придерживает, а он, между прочим, достаточно серьёзная особа, наш Анну. Генерал не по возрасту… впрочем, в таких культурах взрослеют рано, а ему уже двадцать пять плюс боевой опыт…
— Николай, простите, у меня, всё-таки остались сомнения, — вступает Рашпиль.
— У меня тоже, — сознаюсь я. — Но я не могу просто наблюдать в тех случаях, когда можно что-то сделать. В конечном счёте, дальнейшие отношения между Нги-Унг-Лян и Землёй могут зависеть от того, кто победит в этой войне. Я предпочитаю действовать сейчас, пока можно попытаться хоть что-то изменить. Вы всё ещё хотите меня отозвать?
Рашпиль молчит.
— Теперь вы понимаете, почему я не хочу напарников? — говорю я. — Я должен отвечать за каждый свой шаг. И я не желаю думать о том, не придёт ли в голову какому-нибудь лихому рубаке с Земли облапать местную девицу… или земной барышне — полезть выяснять отношения на мечах. Мир Нги-Унг-Лян сейчас находится в точке равновесия — но может качнуть в любую сторону, а земляне здесь так дивно себя зарекомендовали, что не развалили бы эти качели к чёртовой матери…
— Пожалуй, ты прав, — говорит Резников после паузы. — Мы просмотрим твои записи — и обсудим все возможности. Если у нас появится интересная информация, тебя немедленно поставят в известность.
— Следите за мной, — говорю я. — Именно сейчас я могу быть убит — не из-за местных культурных традиций, а как человек, пытающийся делать политику. И — мне нужна аптечка, всё, что хоть как-то годится для местных жителей. Я бы и оружие посерьёзнее попросил, но боюсь, что оно попадёт не в те руки. Поэтому — только лекарства.
И разум побеждает. Мне дают аптечку. В ней — апробированный на местных животных стимулятор регенерации, нейростимулятор, иммунопротектор и десяток ампул модифицированной под местный генокод биоблокады. А большего мне и не надо.
Я так рад, что даю честное слово в случае удачи показать Лянчин анфас и в профиль. Рашпиль после некоторой заминки выражает восхищение моим талантом ладить с упёртыми дикарями, я обещаю ему бурдюк лянчинского вина — смеёмся и прощаемся.
Я иду по саду, страстно желая поспать — и вдруг слышу неподалёку от собственных апартаментов металлический лязг. Кто бы это вздумал в такую пору выяснять отношения у меня под окнами?
И я — бегу на звук, потому что хорошие дела по ночам не делаются.
Фонарь, горящий на террасе, освещает дивную картину.
Ри-Ё рубится с Господином И-Шоном из Семьи Тви, юным аристократом, Официальным Партнёром Ма-И, под лопатку дышло всем троим! В одних рубахах и в кровище! И плащи валяются на обледенелых ступеньках террасы, а Ма-И сидит на них, прислонившись спиной к столбу, белый, с синими губами, зажимая рану в груди — а кровь льётся сквозь пальцы!
И я совершаю абсолютно аморальный поступок.
— А ну прекратить! — ору я что есть сил, выхватывая меч из ножен. — Или — убью обоих!
— Ник! — кричит Ма-И, и кровь течёт у него изо рта.
Два идиота глядят на меня, замерев в боевых стойках, как взбешённые коты.
— Какого… что, во имя Небес, тут творится? — спрашиваю я, подходя.