могу повлиять на все происходящее со мной. Но бывают и
незамкнутые физические системы. То был единственный раз, когда
я не знал, чем все закончится...
Aquilam volare doces(лат.)* - ты учишь орла летать.
3 января, 1974 год. Бостон.
Прости ж, прости! Тебя лишенный,
Всего, в чем думал счастье зреть,
Истлевший сердцем, сокрушенный,
Могу ль я больше умереть?*
- Это строки из стихотворения несравненного Джорджа Байрона,
которые он написал после разрыва с супругой. Я люблю петь, Аннет,
аккомпанируя себе на фортепиано. Я представляю, будто я личный
композитор величайшего поэта. И строки обретают крылья, но
разбиваются об одинокие невосприимчивые стены моей обители.
Теперь же у меня есть вы, миссис Лоутон. Вам понравилось?
- Где я?
- Бедная моя Аннет. Безусловно, когда спишь более семидесяти
часов, предварительно угодив в не самую приятную автокатастрофу, в
голове царит totum revolutum**.
- Эйс?
- Искренне ваш.
- Где я?
- Цитируя себя же: "В моей обители с невосприимчивыми
стенами". Кричать не надо. Но вы и не станете. Стоит ли мне освежить
последние минуты, когда вы еще пребывали в сознании, миссис
Лоутон?
- Если вам не трудно, - Аннет окинула взглядом просторную
комнату. Эйса в ней не было. Стены устланы множеством картин.
Некоторые из них миссис Лоутон узнала.
Ренуар и его "портрет мадемуазель Ромен Ланко".
Модильяни, "портрет Диего Риверы".
Судя по всему, рассудок возвращался довольно быстро, как и
некое подобие страха. Наконец, послышался знакомый баритон:
- Когда мы находились в медицинском центре, вы говорили с
матерью, которая лежала без сознания. Отвечали на какие-то ее
реплики. Но Дорис не произнесла ни слова. И я тому свидетель. Я был
вынужден на вас надавить, чтобы вы наконец-то отключили аппарат
жизнеобеспечения. Именно тогда я нажал кнопку вызова дежурного
врача. Тот немедленно обратился в полицию. Мне пришлось ударить
его ножом, но весьма аккуратно, чтобы позже, залечив рану, он смог
описать вас во время дачи показаний. Я практически тащил вас к
машине. И вы не сопротивлялись. Причина в неимоверном стрессе,
усугубленном аварией, попали в которую мы по вине некоего Роберта
Олсэна. Он мертв. Его тело ожидает нас в подвале. Раствор
формальдегида не даст ему испортить великолепный аромат,
наполняющий этот дом. Чувствуете?
- Секунду, - в горле девушки пересохло. Губы потрескались.
Одна за другой в памяти мелькали картинки новогодней ночи.
Выдернутый шнур. Кровь дежурного врача. Стекольные брызги.