— Как видите, обмануть нас невозможно, — сказал Главный Сторожила. — Названный вами Норд Гордий Виртус умер семьсот лет назад. Говорите правду — кто вы такой?
Мужчина тяжело вздохнул, отводя взгляд в сторону.
— В том-то и несчастье мое, что я не умер. Я действительно Норд Гордий Виртус.
Мужчина довольно долго сидел с отрешенным видом, погруженный, как видно, в собственные мысли. Потом поднял голову, окидывая взглядом комиссию, и заговорил:
— Мои единомышленники из лучших побуждений сыграли со мной злую шутку. У меня была тяжелая болезнь, я умирал, а они считали, что моя жизнь еще понадобится людям. В те времена существовал единственный способ лечения таких болезней — замораживание на длительный срок. Не посвятив меня в свои планы, они дали мне снотворного, и когда я уснул, заморозили в специальной камере сроком на семьсот лет. Обо всем этом я узнал из говорящего письма, когда пробудился. Очень трогательное письмо! Они были убеждены, что победа четырех Близнецов временна и что через семьсот лет на Астре будут жить люди благородного и возвышенного духа, которые умножат наши культурные достижения. Бедные мои друзья! Как страшно они ошиблись! Сластолюбивая обезьяна в человеке оказалась сильнее его божественной половины!
Норд Гордий Виртус замолчал, снова погружаясь в невеселые думы.
— Мы можем отложить нашу беседу, если у вас сейчас нет настроения говорить, — сказал Главный Сторожила.
Гордий печально усмехнулся.
— Какой нравственный прогресс в сыскном деле! Семьсот лет назад ваши предшественники в подобной ситуации подбодрили бы меня ударом хлыста по ребрам. Нет, я не буду ничего откладывать. Спрашивайте, что вас интересует.
Разговор продолжался. Гордий отвечал на вопросы Главного Сторожилы, иногда, увлекаясь, вспоминал подробности, и дело, таким образом, стало проясняться.
…Гордия захоронили в специально оборудованном бункере на Южном полюсе в материковом льду — надежнее места не сыщешь. Здесь имелось все необходимое для переходного периода после пробуждения — консервы сверхдлительного хранения, медицинские препараты, одежда, глиссер-амфибия, чтобы добраться до ближайшего материка, и плазмомет револьверного типа с запасом зарядов. Друзья Гордия искренне верили в лучшее будущее Астры, но оружием его на всякий случай снабдили. Увы, никто из них не мог составить ему компании в далеком путешествии — шла ожесточенная борьба, и каждый человек был на вес золота, да и стоило замораживание слишком дорого…
Ровно через семь веков сработала автоматика, камера разморозилась, и Гордий проснулся. Все получилось, как было задумано, без особых осложнений. Болезнь действительно прошла, и за две недели адаптации Гордий вошел в норму… Он взял старт на Север.
Первое поселение он увидел в пятистах километрах от полюса, куда добрался быстро. Вокруг лежали снега и свирепствовал лютый мороз, а в громадной котловине внизу, словно мираж в полярной ночи, под лучами трех искусственных солнц нежился город-сад.
Нужно было как следует разобраться, что произошло с Астрой за прошедшие семь веков, и Гордий стал разъезжать по городам, изучая новую жизнь. Первые впечатления от увиденного были ошеломляющими. Гордию показалось, что он увидел осуществленную мечту о Золотом Веке, которым грезили философы древности. То, что в старые времена стоило больших денег, за что люди иногда шли на преступления, доставалось теперь почти задаром. За пустяковую плату можно было набрать гору вкусных яств, снять комфортабельный дом, заказать в салоне мод одежду по своему вкусу. Заводы и фабрики находились в космосе, поэтому воздух в городах был чист. Здесь отсутствовала паспортная система, не существовало государственных границ, потому что не было самих государств, жители городов понятия не имели о грабежах и убийствах. Да что там говорить, сказка да и только!
Но это были лишь впечатления, потому что жизнь-сказка оказалась с порчей. Чем основательнее Гордий знакомился с ней, тем больше в ней разочаровывался. От старой доброй Астры с ее необъятным разнообразием народов, языков, культур, которую Гордий знал и любил, остались только очертания материков. Все остальное изменилось — города, их названия, привычки и интересы людей.
Особенно возмущали Гордия названия городов, нарочито пошлые, глупые — Толстяк, Свистун, Пупок, Бесстыдник… Их жители говорили на едином всепланетном языке, представлявшем собой невообразимую смесь старых языков, густо сдобренную всевозможными словесными новациями. Скрепя сердце, Гордий усвоил этот искусственный, лишенный красоты и выразительности язык с помощью — о, боги! — обучающего автомата.
Гордий был потрясен, узнав, что в языке потомков отсутствуют такие понятия, как «мать», "отец", «брат», "родина" и другие, без которых немыслимо воспитание полноценных, нравственных личностей. Родственных отношений они не знали, потому что выращивались в инкубаторах, как цыплята, родиной у них была вся планета, а под любовью они понимали изощренное до гнусности соединение полов. В интимной сфере они бывали столь простодушно бесстыдны, что даже печально знаменитый Иной, известный в свое время распущенностью нравов, казался теперь Гордию городом высокой нравственности.
…Главное содержание жизни большинства из них составляли игры и развлечения, которые придумывали для них роботы. У этих людей не было ни прошлого, ни будущего — одно бесконечно затянувшееся настоящее, похожее на калейдоскоп с непрерывно меняющимися узорами. Поначалу Гордий никак не мог уразуметь, как не надоедает им все время развлекаться, но, присмотревшись поближе к их жизни, все понял. В сущности, это были говорящие домашние животные, по большей части добродушные, физически привлекательные, но душевно крайне убогие. А домашние животные, как известно, тем и отличаются от людей, что могут всю жизнь проводить в праздности, не испытывая угрызений совести.
Норд Гордий Виртус был человеком широких взглядов и хотя сам отличался известным аскетизмом, умел прощать слабости и даже пороки других. Но тут он не выдержал. Он увидел порок, возведенный в принцип существования, и это глубоко возмутило его. Он был оскорблен за своих товарищей, за всех, кто мучился и страдал в той жизни, веря в лучшее будущее человека, а на деле удобрил своими костями эту сытую, благополучную, омерзительно бессмысленную планету. Он был посланцем той, навсегда ушедшей культуры, в которой верили, что могучее, страстное слово способно найти отклик в человеческих душах. И Норд Гордий Виртус начал действовать…
Следственной комиссии не понадобилось слишком много времени, чтобы понять, что перед ней опаснейший преступник, само существование которого представляет серьезнейшую угрозу для цивилизации. Если бы ему удалось своими проповедями убедить хотя бы одного человека из ста тысяч, то число инакомыслящих во много раз превысило бы число сотрудников БЗИГ.
Естественно, возник вопрос о мерах пресечения угрозы. В эпоху Тьмы особо опасных преступников казнили, но с наступлением эры Света смертную казнь отменили, как антигуманное наказание. Тем не менее оставлять Норда Гордия Виртуса живым было никак невозможно.
Посоветовавшись, члены комиссии решили применить к нему меру наказания, именуемую Диэтой. Она была придумана в свое время специально для таких исключительных случаев и означала, в сущности, простую вещь. Преступника оставляли в камере-одиночке без пищи и воды и держали там "до обнаружения однозначного результата", как деликатно именовалась в статье закона смерть от истощения.
Когда Гордию объявили приговор, объяснив, что это такое, он горько усмехнулся.
— О, всемогущий Нандр, творец Вселенной! Где еще в истории можно найти пример подобного лицемерия? Если человека собирались казнить, то прямо сообщали ему об этом, не прикрываясь словесной казуистикой. Вы хотите меня убить за то, что я говорил правду? Что ж, я вас понимаю, но сделайте это с помощью ружья или плазмомета, а не морите голодом, как крысу!
— Вы ошибаетесь, господин Виртус, — возразил ему на это Главный Сторожила. — Вас никто не собирается убивать. Наши гуманные законы запрещают убивать человека за какой бы то ни было проступок. Вас всего лишь сажают на Диэту, и если вы по каким-либо причинам умрете, то это будет вина не наша, а природы.
— Железноголовые идиоты! — пробормотал Гордий сквозь зубы. И больше ничего говорить не стал.
Так закончилась миссионерская деятельность Норда Гордия Виртуса, отважного человека эпохи Тьмы, который пытался обличительными речами пробудить сознание и совесть у своих далеких потомков. Во все времена и у всех народов бывали такие люди, и хотя произносили они разные речи и по разным поводам, кончали одинаково.
Тут, однако, случай особый, выпадающий из общего ряда, иначе не стоило бы о нем и рассказывать. В отлаженном механизме астрианской надзирающей службы впервые за много веков случился сбой. Вот что произошло…
Гордия привезли на маленький скалистый остров в океане. Здесь стояла заброшенная старая тюрьма, которая за отсутствием серьезных преступников давно пустовала. Три робота-исполнителя препроводили его в камеру-одиночку, где зачитали ему приговор. После этого двое из них улетели на своем флайере, а третий остался ждать "наступления однозначного результата".
…Гордий осмотрел камеру. Мощные стены, каменный пол, наверху маленькое оконце, перекрещенное толстыми железными прутьями. За дверью в коридоре — неусыпный электронный страж, которого ни обмануть и ни разжалобить. Да… отсюда не убежишь…
Оставалось либо перегрызть себе вены и умереть легкой смертью, либо молить богов о чуде. Гордий выбрал последнее. Он встал на колени, обратившись лицом к оконцу, и начал отбивать поклоны, прося великого Нандра освободить его из темницы.
Гордий молился двое суток, напрягая все свои душевные силы, вкладывая в молитву всю страсть, на какую был способен. К исходу третьих суток, обессилев, он свалился в обмороке.
Очнулся он под утро от холода. По полу тянуло сквозняком. Гордий с трудом оторвал от каменной плиты тяжелую голову и сел. У него потемнело в глазах от слабости, а когда черный туман рассеялся, он увидел, что дверь камеры отворена настежь. Еще не веря глазам своим, думая, что это галлюцинация, Гордий поднялся и, вытянув вперед руку, как слепой, пошел к двери. И вышел в коридор! На полу, вытянувшись во весь свой громадный рост, лежал робот-исполнитель. Его обращенные к потолку бериллиевые глаза были темны. Почти не думая, Гордий наклонился и выдернул предохранитель из груди робота, после чего стал приносить благодарственную молитву Нандру…
Потом он обошел островок. Ни души, ни единого живого существа. Только голые скалы и океан и еще каменное здание тюрьмы, поросшее от старости мхом…
Норд Гордий Виртус был образованным человеком и, хотя сердцем принимал религию своего народа, в чудеса не очень-то верил. Молиться он начал скорее с отчаяния, от внезапно вспыхнувшего первобытного импульса веры. И вот чудо произошло! Конечно, можно было объяснить его вполне рационально — что робот сломался и, не отдавая отчета своим действиям, открыл дверь. Но это было почти невероятно, в сущности, то же чудо. Чтобы робот просто так, ни с того ни с сего сломался? Чудо, настоящее чудо! А это значит, что он нужен на этой планете!
Трое суток Гордий просидел на острове без пищи и воды, а на четвертые увидел на горизонте белый треугольник паруса.
…Его подобрала небольшая прогулочная яхта с молодой парой на борту. Хозяева судна были удивлены, обнаружив на голом острове заросшего бородой изможденного человека. Несмотря на страшную слабость и пережитые волнения, Гордий сообразил, что надо говорить. С момента задержания вся информация о нем была наверняка засекречена, а без маски его никто никогда не видел. И Гордий сказал, что это такая игра. Он играет в потерпевшего кораблекрушение, выброшенного на необитаемый остров. Его должны через пару деньков подобрать свои, но он не возражает прекратить игру пораньше, потому что ему основательно надоело сидеть одному на острове. Выдумка сработала безотказно. Ах, игра! Тогда понятно… Интерес к спасенному сразу пропал.
И в последующие дни к радости Гордия молодые люди ни о чем его не расспрашивали, не пытались завести знакомство. Все это время он провел в маленькой носовой каюте и пил фруктовые соки, которые приносил ему робот-матрос, а хозяева развлекались в салоне, не обращая, на него никакого внимания. Уже не первый раз замечал Гордий, что люди новой Астры совершенно нелюбопытны друг к другу, если только их не связывают общие наслаждения. А что могло быть общего между ним, пятидесятилетним седеющим мужчиной, и этими двумя юнцами с манекенно-красивыми лицами? Он им казался, конечно, глубоким стариком, хотя и был, возможно, одного с ними возраста.
…Через несколько дней яхта прибыла в большой порт, и парочка сошла на берег, бросив судно. Да-да, они бросили отличную пятнадцатиметровую яхту с автоматическим управлением и только потому, что она, по их мнению, недостаточно комфортабельна! Гордий собственными ушами слышал, как хозяин — демонического вида красавчик с бриллиантовым треугольничком члена Элиты на куртке — сказал своей подруге, что ему "осточертела эта рухлядь". И женщина кивнула, соглашаясь — да, мол, модель устарела, удобств никаких. И они ушли, забрав с собой матроса и не попрощавшись с Гордием.
Этакое счастье привалило! Гордий стал обладателем прекрасного мореходного судна с не израсходованным еще запасом продуктов и питья в трюме. Два дня он просидел на яхте, думая, что хозяева, может быть, вернутся. Он все никак не мог привыкнуть к тому, что в этом странном мире люди не знают цены хорошим вещам, потому что они достаются им даром. "Они похожи на мартышек в тропическом лесу, где полно бананов", — подумал он, проснувшись на третий день утром. Нет, хозяева так и не вернулись…
Теперь нужно было решать, как распорядиться дарованной ему Нандром свободой. Его побег обнаружится не раньше, чем через два месяца, когда роботы вернутся на остров, чтобы выяснить причину молчания их коллеги. Значит, все это время он может смело действовать, не опасаясь слежки. Но что предпринять? На что направить силы? Попытаться разыскать людей, недовольных системой? Найти для начала одного хотя бы наиболее развитого и попробовать осторожно вправить ему мозги. Не может быть, чтобы на планете не осталось людей с зачатками хоть какой-то духовности. Идея вдохновила Гордия. Теперь уже ясно, что он допустил грубую ошибку, применив в новых условиях старые методы. Нужно было начинать совсем с другого конца — с отдельных человеческих душ.
Решение было принято. Утром следующего дня, позавтракав и приведя себя в порядок, Гордий сошел на пирс.
— Эй, приятель! — окликнул он проходившего мимо вахтенного матроса в голубой робе. Робот остановился, обратив к нему глуповато-добродушное, похожее на резиновую маску лицо.
— Я вас слушаю, приятный господин, — кивнул.
— Как называется этот город?
— Бездельник, приятный господин. Двенадцать миллионов жителей.
— Эта яхта моя, — сказал Гордий, — посмотри за ней.
— Будет исполнено, приятный господин, — кивнул робот. Я самым тщательным образом посмотрю вашу яхту и устраню все неисправности.
Гордий усмехнулся этому маленькому семантическому недоразумению, но уточнять свою просьбу не стал, поняв по ответу робота, что яхта и так никуда не денется. Привычным солдатским шагом он двинулся по пирсу к берегу. Что ж, Бездельник так Бездельник. Не все ли равно, с какого города начинать? Если здесь найдется хотя бы дюжина человек с живыми душами, значит, они есть в любом городе, а если их нет, то, значит, нет и нигде.